Знаешь, Венди, а я ведь теперь не вернусь назад.
[Питер плачет и долго глядит в окно, закрытое как-то однажды не-навсегда]
Мой полёт теперь – глупый полночный сон, я больше не вижу справа той самой, моей, звезды. Я потерял свой меч и жёлуди до последнего на плечах.
[Питер плачет и тонет, и просит его спасти – русалок, Динь, Капитана. Хоть кого-нибудь]
По ночам я всхожу на крышу, ищу среди бликов Тень, неподвижную так, что нещадно болит внутри. Я вырываю нитки, едва не вскрывая вен, шепчу ей: яверюяверюяверю, ну пожалуйста, оживи!..
Знаешь, Венди, я больше не вижу фей и не помню, как гнутся под пальцами облака.
[Питер тонет, но борется всё слабей, баюкая павшую радугу на руках]
Венди, послушай: во мне больше нет мечты, внутри только серость и ломкая тишина. Я был легче ветра, ерошащего цветы – под этим выцветшим небом я не могу дышать, я падаю, вязну в пластмассе и в янтаре.
От меня ничего не осталось.
[Питер ёжится на ветру, но уже не болит. Он кутает ноги в плед, спит по ночам и читает новости поутру]
И если однажды Венди откроет и ящичек, и окно, кроя комнату в звёздных сполохах и в снегу, он отпрянет и горько выдохнет, прячась во тьме на дно:
Прости, прости меня, Венди. Я уже не смогу.