Компиляция общеизвестных фактов, чужих мыслей
и буйных фантазий легкомысленного автора.
Любимому и неповторимому,
единственному живому существу,
на которого у меня не было аллергии -
коту Персику посвящается.
Площадь украшали с вечера. На балконах близлежащих домов вывешивали парчовые и бархатные покрывала, на которых золотом была выткана королевская символика - знаменитые французские лилии.
Дома утопали в зелени и цветах.
Изумрудной зеленью были украшены стоящие в отдалении от центра площади трибуны для важных гостей.
И даже королевская ложа была украшена золотом и изумрудными полотнищами. Зеленый цвет доминировал, ведь именно он считался официальным цветом инквизиции.
Да, времена были священно-смутными, зелено-изумрудными, a 23 июня – день Святого Иоанна, или Ивана Купалы, был особенным днем в году.
С вечера в город собирались крестьяне с близлежащих деревень, дабы посмотреть на уникальное зрелище.
В этот день доступ на площадь был открыт всем – приходи, занимай любое место и наблюдай за происходящим бесплатно. Обычно места на трибунах вокруг костра палач продавал по билетам, но 23 июня был исключением – в этот день вход был свободный. Люди приходили еще с ночи, и рассветные лучи над городом освещали странное зрелище: площадь, полную вповалку спящих людей, окружавших место для казни.
В самом центре площади было установлено кострище. На возвышении, сложенном из вязанок хвороста, стоял столб, украшенный зелеными растениями.
День Святого Иоанна символизировал собой праздник природы, расцвет мира и, конечно, полную победу над темными силами и злыми духами.
На верхушке столба был прикреплен металлический крюк, на который палачу полагалось подвешивать казнённых.
Рядом с кострищем стояли несколько жаровен и ведра
с растопленным свиным салом. Казнь была назначена на 9 утра.
Собравшиеся возбужденно переговаривались друг с другом, смеялись, пили легкое вино.В толпе было много детей. Стало традицией являться на зрелище целыми семьями, с детства приучая маленьких граждан-христиан наблюдать борьбу со злом.
И вот, наконец, в ложе неожиданно, но с величайшим достоинством возникал король, а через несколько минут из мрачных ворот городской тюрьмы появлялась процессия инквизиции.
Первым шел Великий инквизитор, его белоснежная, накрахмаленная ряса сияла под лучами утреннего солнца.
За ним следовал парижский архиепископ Гильом Шартье, всегда испытывающий некоторую неловкость на инквизиторских шествиях. Ну не был парижанин приверженцем Томаса Торквемады - основателя испанской инквизиции, и этим обстоятельством не только не тяготился, но даже в глубине души гордился.
Далее шли монахи-доминиканцы, они несли зажженные свечи зеленого цвета.
За монахами двигались «родственники» инквизиции.
Так называли людей, добровольно поступивших на службу Священного судилища: осведомители, доносчики, церковные общественники-активисты, они же шестерки-шестеренки в судьбодробильной махине Святой Инквизиции.
За процессией, в повозке, запряженной ослом, везли приговоренных к смерти на костре «аутодафе».
Обреченные, не менее дюжины, отчаянно, но тщетно пытались вырваться из огромного сурового мешка, при этом издавая душераздирающие звуки…
В повозке везли… котов... И одним из них был он сам…
Этот кошмар снился ему часто, очень часто. Видимо, память об ужасном и, особенно о катастрофическом, наследуется на генном уровне.
Он трижды чихнул, наклонив мордочку влево, как будто сплевывая через левое плечо, и промурлыкал:
«Слава Богу, опять приснилось, а не случилось.Куда ночь - туда и сон.»
Однако ужасное сновидение продолжало преследовать героя нашего повествования на протяжении всей его удивительной и занимательной жизни.
Позднее, когда он научился не только читать и писать, но также синтезировать и анализировать вечно изменяющееся, но Непреходящее Сейчас (то бишь течение жизни), то понял, что, как всегда, в основе любой, в том числе и кошачьей, катастрофы была банальная политика, и на тот конкретный исторический момент – политика, проводимая католической церковью.
Историческая справка. За что же люди стали так жестоки и немилосердны к кошкам?
За что же церковники и простые обыватели стали воспринимать их как воплощение зла?
Возможно, за то, что, верно служа людям, кошки все же оставались хищниками, а их способность охотиться в полной темноте наводила на мысль о связи этих животных с силами зла? А, может быть, потому что кошачий зрачок, меняющийся от падающего на него света, стал символом ненадежности и обмана?
Не исключено также, что, исстари сопровождая хранительницу домашнего очага, кошка в людском сознании соединилась с «женскими пороками» – сладострастием и двуличием. И вот постепенно молва окружила кошек зловещим ореолом: они превратились в предвестников неминуемой беды, болезни и смерти. Особенно не повезло черному коту, который прочно ассоциировался с ночным мраком и трауром.
Необразованные и доверчивые люди верили, что черный кот уносит душу умершего хозяина в ад.
Идеологи инквизиции ловко воспользовались этими расхожими предрассудками, и тогдашний папа римский Григорий IX объявил войну своим конкурентам - крестоносцам из различных духовно-рыцарских орденов, которые после изгнания из Палестины мамлюкским султаном Халил аль-Ашрафом переключились на финансовые услуги и торговлю, накопили значительные ценности и оказались в сложных имущественных отношениях с королями европейских государств и лично с папой римским.
Как известно, этим миром правят сильные руки и твердая сталь, а конкурентов надо нещадно мочить, что и сделал папа Григорий IX, поручив это дело монахам-доминиканцам.«Псы господни» – «Domini canes» (ибо герб ордена – собака с пылающим факелом в зубах) – рьяно взялись за дело.
Как тут не вспомнить о вечной вражде собаки и кошки в борьбе за место у хозяйского очага!
Инквизиторы, помимо прочего, обвиняли представителей религиозных сект и течений – катаров, вальденсов, тамплиеров – в том, что те поклоняются дьяволу в облике огромного черного кота или идолу с головой кошки. В 1200 году богослов Алан Лилльский заявил, что само название «катар» восходит к латинскому «cattus» – «кот», но на самом деле оно произошло от греческого словa «katharos», т. е. – «чистый». Покончив с еретиками, церковь начала охоту на ведьм и колдунов. Во Франции, Испании, Германии, на Британских островах обвиняемые в колдовстве под пытками признавали дьявольскую природу своих домашних животных. Несчастные люди каялись, что, оседлав котов, они отправлялись на шабаш и приносили кошек в жертву, чтобы призывать сатану или заклинать судьбу и сознавались, что использовали котов для приготовления магических снадобий: растертая в порошок шкура, якобы, очищает землю, а усы и шерсть нужны для приворотных зелий. Верили ли в это сами инквизиторы? Кто знает… Однако церковные суды предписывали сжигать котов вместе с их хозяевами, обвиненными в занятиях магией и сатанизме. «Кошачьи» костры пылали по всей Европе. В Париже вплоть до 1648 года на праздник Иоанна Крестителя король собственноручно поджигал хворост на Гревской площади.Над жадными языками огня болтался мешок с кошками. А в Меце во время того же праздника вплоть до 1773 года в клетке заживо сжигали тринадцать котов! В Арденнах в первое воскресенье Великого поста кошек подвешивали на конце шеста и поджаривали живьем, a через пепелище пастухи гнали домашний скот. Считалось, что после этого коровы и овцы не будут болеть и ведьмы не смогут навести на них порчу. В Вестфалии, Швейцарии, Богемии и Польше кошек сжигали, топили, закапывали в землю, сбрасывали с городских стен. На ярмарках простолюдины развлекались, стреляя из лука по подвешенным корзинам с кошками. А короли и вельможи забавлялись «кошачьей музыкой»: животных, запертых в узких ящиках, за хвост привязывали к клавишам органа. Во время «игры» на инструменте кошки истошно мяукали. Тем не менее средневековым европейцам приходилось терпеть кошек в домах, ведь кто-то должен ловить мышей и крыс!Но теплых чувств к ним люди не испытывали. Однако с конца XVI века негативное отношение к котам постепенно уступает место былой привязанности. В этот процесс внес свою лепту кардинал Ришелье, он же Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришельё, который обожал кошек, коих у него было четырнадцать. С этой командой он играл каждое утро, откладывая все государственные дела. Среди его любимцев был черный кот по кличке… Люцифер!
Поклонником «felis catus» слыл также богоданный король-солнце Людовик XIV де Бурбон. Именно он и запретил «кошачьи аутодафе» на Ивана-Купалу.