Сука! Просто сука! Старая сволочь! Что он ей сделал? Решился в свои семнадцать поступать в Щепку?
Андрей шёл по Калининскому проспекту, сжимая кулаки от бессильной злобы. Он даже не помнил, как здесь оказался. Вылетел пулей из старинного особняка, отбив бок о тяжёлые двери, и ринулся куда глаза глядят. На душе было мерзко, душно – точно так же, как сейчас на улице.
И не было бы так обидно, если бы ему не хватило таланта. Хотя нет, обидно бы было, но совсем по-другому. Но ведь он же прошёл на второй тур! Благообразный старичок – председатель комиссии, народный артист Малых и прочих театров – ничегошеньки ему не сказал. А эта сволочь, его жена, которую принесла нелёгкая подменять заболевшего муженька, даже слушать Андрея не стала. Прервала на полуслове, как только увидела фамилию в ведомости – Флюгенберг. Вы, мол, отдаёте себе отчёт, молодой человек, что Государственный академический Малый театр России является оплотом русской культуры? И куда вы с такой фамилией в калашный ряд?.. Да у него в семье все русские, кроме деда со стороны отца! Он же русскую литературу больше всего любит: Пушкина, Толстого, Есенина... Подготовил. Читал...
Андрей махнул рукой невесёлым мыслям. Неожиданно потемнело, резкие порывы ветра взвихрили пыль, мелкий мусор и кинули ему прямо в лицо. Он зажмурился, мотнул головой. Надвигалась быстрая летняя гроза, и первые крупные капли дождя тёмными кляксами упали на пыльный асфальт. Андрей посмотрел по сторонам и совсем рядом увидел вход в метро.
На эскалаторе толклись тётки с баулами и тазами, шумели дети, суетились взрослые. Подъехавший поезд принёс из тоннеля холодный ветер, и Андрей моментально продрог в наполовину промокшей тонкой рубахе. Толпа занесла его в вагон, и он уцепился за поручень, бездумно глядя в окно. Проехали станцию, вторую, люди выходили, заходили, а Андрей всё стоял, пошатываясь от движения, слегка сторонясь, чтобы пропустить выходящих, и всё думал и думал, что ему делать дальше. Вдруг сильный удар меж лопаток вышиб из него весь дух. Сквозь невольно выступившие слёзы Андрей разглядел какую-то дюжую бабу с огромными сумищами, связанными и перекинутыми через могучее плечо. Передней сумкой она таранила пассажиров, направляясь к выходу.
– Осторожней! – еле сумел выдавить Андрей.
– Встал на ходу, людям не пройти! – заорала на него баба. – Шкет малахольный! – и вывалилась из вагона.
На миг у Андрея помутилось перед глазами, но двери закрылись, и поезд тронулся. С подступающей к горлу ненавистью он смотрел, как бабища прёт по перрону, но через минуту за окнами вагона замелькали серые стены тоннеля.
Выйдя на улицу, Андрей с жадностью вдохнул свежий воздух. Гроза отгремела и унеслась, оставив после себя прозрачные щедрые лужи с зелёной каймой. Домой не хотелось совершенно, и он побрёл по тротуару в сторону ближайшего сквера. И тут с мостовой послышался визг тормозов, и новенькая серая «Волга» окатила его с головы до ног из ближайшей глубокой лужи. С мгновенно слипшихся волос по лицу потекли противные холодные струйки, забираясь за воротник белой рубашки и оставляя на ней грязные разводы. Впрочем, грязными стали и живот, и отутюженные с утра синие брюки.
Андрея заколотило мелкой дрожью. Он смотрел на трясущиеся пальцы и попытался сжать кулаки. Почти вслепую он сделал шаг вперёд, и под ноги ему выкатился грязно-жёлтый лохматый комок, завилял хвостом, заискивающе заглядывая в глаза.
– Ты куда ещё? – рявкнул Андрей. – А ну, пшёл прочь! – и пнул щенка в сторону.
Тот завизжал, откатился, заскулил пронзительно, поджав жалкий тощий хвост и сгорбившись. Прозрачная слеза выкатилась из слезящегося глаза и затерялась в мокрой вонючей шёрстке.
А Андрей вдруг вспомнил, какие строки он повторял накануне, декламируя их в прихожей перед зеркалом:
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег.
И он кинулся к щенку, схватил его, прижал к себе, прямо к пропавшей теперь окончательно белой рубашке, стал гладить, теребить уши, подрагивающую спинку, приговаривая:
– Что ж это я? Что ж я?.. Прости меня, прости!
А щенок поскуливал, вилял изо всех сил тонким хвостиком и слизывал шершавым языком с его щёк катящиеся без остановки солёные слёзы.