(ностальгия о городе детства)
Я город свой воспринимал не так,
Как излагает хронику историк,
Событиям обыденности вторя,
Отслеживая всяческий пустяк.
Поэзия не знает адресов,
Газетных дат, в безвременье пропавших,
Распавшихся стопой многотиражной,
Мелькнувших в титрах скорого кино…
В фантазиях своих, как говорится,
Нам никогда с реальностью не слиться.
И это факт!
Вот двор, пяток осин,
Посаженных отцом по переезду,
Песочница – излюбленное место,
Где самосвальчик красный колесил,
Технические издавая звуки
В моих руках, не ведающих скуки.
Вот самый первый мой велосипед,
С пятнистою, пластмассовой сидушкой,
И негритос – любимая игрушка,
И детский сад, где мамы с папой нет.
Мне почему-то там всегда казалось,
Что за верандой – море начиналось…
Всё было рядом, переплетено…
Не жизнь, а сон, ожившее панно…
Вот берег озера, заросший пушником,
Пилотки-лодки, старый ржавый катер…
А вот и дед, явившийся некстати,
В пальто до пят, пропахшем табаком.
Пуржит февраль, а лыжи – не скользят.
Звонки гостей и… ноги, ноги, ноги…
И, как всегда, наползавшись, в итоге
Я засыпал, с собою книжку взяв.
…и не заметил я, как стал он мал,
Мой добрый двор… Гоняя по району,
Крутил педали я… Определённо
Меня уже манил к себе вокзал…
Вокзал моих растрёпанных фантазий,
Что день и ночь, изматывая, дразнят
Букетом чувств в отсутствии любви…
И имя этой странности – Влюблённость:
Нелепая, мечтательная склонность,
Внезапно приводящая в тупик.
Соблазнов – тьма… Но истинное – скрыто
В мистериях ниспосланного быта.
Пуская другу зайчики в окно,
На улицу я друга вызываю,
Беру гитару, Блэкмора играю…
А старики играют в домино.
Одной дорогой – в школу, через парк…
Другой дорогой – прямо, по проспекту…
А может быть, не я ходил, а некто,
Кто превратился в дождь, метель и пар?..
Гляжу в окно через пятнадцать лет:
Всё оживлённей бегают машинки,
Летят всё те же колкие снежинки,
Доказывая свой приоритет…
Реальный мир: он мимо не пройдёт…
И город свой я вынужден отметить,
Вписав в тома пяти десятилетий
Монументальный ямбовый полёт
О металлургах – бестиях огня,
Тревожных буднях, вдохновенных сменах,
Открытых взглядах, пусть несовременных,
Но светом наполняющих меня…
………………………….
…и вот, махнув сто грамм, гитару поднастроив,
Рабочий менестрель выводит о героях,
О жарких трудных днях прославленных цехов…
Протяжно и легко поёт в руках гитара.
И вижу я его, идущего устало,
С известным на устах ваншенкинским стихом…
Но есть иной формат: вот путь к библиотеке,
Где ищут за углом меня мои ацтеки,
Вот озеро, где спят пиратские суда
(Схватил канаты ил, гниющие борта
Облеплены в броню ракушками, и рожу
С дырявого флажка кривит Весёлый Роджер),
Вот милый мой подъезд, где, проникая в «хард»,
Мы чувствовали тень присутствия великих…
До ветхости страниц зачитывали книги:
Лемм, Гоголь, Конан Дойл, По, Борхес, Кортасар…
И следующим днём мы жили в этих снах,
Вступая по чуть-чуть в иные измеренья…
И каждый год, пробив ночное заточенье,
В полярный город мой спускается весна.
Да, в городе моём немало чудных мест,
И с каждым местом дух мой связывает что-то…
Естественно, не всё мне вспоминать охота,
В особенности то, на чём поставлен крест.
Но главные места оставить без вниманья,
Простите – не могу. И вот вам описанье:
Проспект, ампира сталинских времён,
Надменный лось, взирающий за крыши,
В ту даль, где тайна хвойным духом дышит…
Но не судьба: отлит из бронзы он.
Помпезных зданий соразмерный строй,
Немецких касок три высоких шпиля
В сырое небо ржавое вонзили
(Напоминанье Первой мировой).
А во дворах, простуженных и чахлых,
Гниют сарайки в трепетном молчанье,
Плодя, к несчастью, кошек и собак, –
И в том я вижу незавидный знак,
Который вы и так определите…
Ну, а сейчас – направо посмотрите:
Огромный парк, а в нём – аттракцион,
Где я не раз в ребёнка превращался
И не осознавал, что это – счастье…
Хотя, чего там, может быть, и сон.
Но власть не дремлет: вовремя и быстро
За «бабки» сдали радость металлистам…
А парк выходит к озеру. И там,
По лестнице широкой вниз спускаясь,
Лиловым горизонтом вдохновляясь,
Непроизвольно хочется мечтать…
Вот старый эллинг, жалок его вид…
Волна звенит бутылками о берег.
Ну, ничего, ведь он, по крайней мере,
Энтузиазмом местных не забыт…
И, словно громогласные бакланы,
От эллинга взмывают дельтапланы.
Невдалеке – больничный городок.
Вполне себе тревожный. Впрочем – вот он…
Но что поделать, коль за поворотом –
Один для всех недолгий эпилог.
Квадраты окон серых корпусов,
Что в недострое высятся давненько,
Нам говорят о выброшенных деньгах,
Что кой-кому ушли за поясок.
И, вижу я, теперь уже нескоро
Больных переместят из коридоров
В палаты «люкс» тех самых корпусов…
Закрылась дверь, проскрежетал засов.
А вот и три района в чём-то схожих.
Я наблюдаю в них – одно и то же:
Коробки зданий, грязные дворы,
Собачий лай да крики детворы
С протяжным скрипом сломанных качелей.
Ища сиюминутных развлечений,
Теснится у подъездов ребятня,
И, никого на свете не виня,
Она себя сжигает наркотою…
А вот и те, кто очень любит «Трою»,
И днём и ночью думая о том,
Как поскорей догнаться ей потом.
У этих трёх районов есть названье…
Но кто ответит, что за наказанье?!..
По всей Руси таких районов – тьма!..
Неужто добровольная тюрьма,
Печать небезызвестного стандарта?..
А мы всё ждём обещанного «завтра»…
С таким потенциалом – лишь на дно…
Увы, увы: другого – не дано.
И бдит заокеанский вдохновитель,
Чтоб всё у нас тут было в лучшем виде…
Вот площадь – серый блин с двумя домами.
В одном – гостят, в другом – что делать с нами
Решают, время с «пользой» проводя,
Опять и вновь зарплату не платя.
И, как всегда, с холма обозревая,
Они всех нас давно подозревают;
Не видя правды, пробуют судить…
Сфабриковать, а там и… посадить…
Везде по миру так заведено:
В безденежье – ты слабое звено.
Опять про площадь: в центре – вождь вождей
(Извечный талисман, аналог «бога»…)
Но не пойму я, здесь каким он боком,
По чьей не демонтирован нужде?..
Да, видно, власть о том не сожалеет,
Что сделал он, хозяин мавзолея,
С Россией нашей, сирой и больной,
Войдя в умы сионскою войной!..
А вот – посёлок. Православный храм.
Часы приёма. Двери призакрыты…
Там олигарха чествует пресвитер
И чешет лоб партийный ветеран.
А возле храма, с сопки, свысока,
В борьбе за Небо смотрит телевышка,
Передавая трепетным детишкам
Телесигналы хитрого врага.
О, сколько раз я город покидал,
Ища пути, чтоб вновь к нему вернуться,
Смиренно ждал, терпел, гадал на блюдце,
Боясь его забвению предать…
Оно понятно: Родины магнит,
Как не взлетай – притягивает снова.
Смотрю на город… Во;т он я!.. здорово!..
Здорово, друг!.. А сердце не щемит
При виде грёз о сытости и неге:
Грязна весна, не радуют побеги,
Всё заглушает волчий аппетит…
И Небо к миру не благоволит.
И те же всё дома, угрюмые фасады…
А был ли он – полёт?.. – изящное глиссандо,
Цвета обертонов, отрады времена?..
Настырный серый дождь да смога пелена.
Где некогда я жил, теперь живут другие.
Друзья поразбрелись… Иных уж нет, в могиле…
Но есть очаг души. Зовут его – Семья.
Огонь его горяч. С ним – не замёрзну я
Средь вечной мерзлоты, метельных дней и ночи.
И пусть в моих словах построены… не очень
Картины прошлых дней в нагроможденье… Пусть.
А всё виной тому особенная грусть.
Сквозь тюль полярной мглы приходит в город утро
Финальною строкой,
законченной,
как будто…