Пятый лепесток Персика
Подернут инеем рассвет,
и ветер рвет солому с крыши.
На ветви сливы задрожал последний лист...
Сизого от интоксикации папашку живописно рвало и неэстетичное колбасило.
Мне было жаль его, но и себя не меньше, ведь пора было выпускать меня на свежий воздух, до ветру.
Мой мочевой пузырь - он как сердце. Ему не прикажешь.
«Матерно прошу тебя - не мяyчь!» – выдавил из себя папашка, надтреснутым с бодуна голосом, но всё-таки дошкандыбал
до двери и выпустил меня на волю.
За окном занимался рассвет, а пьяная вусмерть папашкина ночь валилась на бок и за горизонт…
Увы, приходится признать, что глава нашего семейства был скрытым алкоголиком,
а я, его любимый кот, стал хранителем этого постыдного порока.
Мой хозяин, как он объяснял мне, пил от душевного одиночества, от отсутствия любви, от тоски по прошлому,
от ежедневных стрессов, от страха перед будущим, а также
из-за перемены погоды, из-за проигрыша любимой хоккейной команды и по причине ухудшения политической ситуации в мире, короче, находил всевозможные причины и винил в этом всех и вся, но только не себя.
Скрывая пагубное пристрастие к зеленому змию, алкоголиком он себя не считал и горько ошибался, ведь:
- хоть и был успешен на работе и имел нормальную семью,
но и работа, и семья стояли на втором плане, а на первом было желание испытать алкогольное опьянение;
- пусть мог не пить постоянно, но, когда брался за рюмку, терял контроль и, откупорив бутылку, выпивал все до последней капли;
- после запоя у него случались проблемы с памятью, все как у классика:
«Ни который сейчас час, ни какое число, ни какого месяца он решительно не знал и, что хуже всего, не мог понять, где он находится.»
- без алкоголя становился раздражительным и даже агрессивным при этом непристойно потел и страдал пароксизмальной тахикардией;
- отказывался от еды в пользу рюмки, предпочитая пить алкогольные калории;
- лгал окружающим и сочинял вполне себе достоверные небылицы, лишь бы скрыть алкозависимость;
- отгораживался от мира и стремился к уединению,
дабы пить в одиночестве и в свое удовольствие;
- и, как говорилось ранее, всегда находил оправдание своему пороку и себя в этом не винил.
По утрам его терзало необъяснимое тревожное состояние, и было ужасно стыдно за предшествующие деяния, но это объяснялось банальной физиологией.
Доказано, что обусловленная алкоголем тревожность восходит к эпохе палеолита: именно тогда наши предки разведали способность фруктов к ферментации и познали похмелье.
Уже тогда они понимали, что любая приятная активность,
в том числе и пьянство, эволюционирует в боль или потерянный завтрашний день, и, следовательно, становится запретной,
а нарушение этого табу ставит под угрозу благополучие и
само существование как индивида, так и всей общины.
Папашка умышленно преступал грань и дозу дозволенного. Нарушая запрет предков, он убегал от постылой серой одноплановой действительности в многокрасочное широкоформатное хмельное забытье.
Сказано в Талмуде:
«Камень тверд, но железо разбивает его.
Огонь расплавляет железо, но вода тушит огонь.
Облака поднимают воду, но ветер уносит облака.
Человек покоряет ветер, но страх побеждает человека.
Вино прогоняет страх, но сон преодолевает опьянение.
Смерть сильнее сна, но любовь сильнее смерти!»
Возможно, моему хозяину все-таки не хватало любви, и этот дефицит чувств провоцировал мысли о никчемности жизни и закономерности смерти, такой притягивающей и страшащей…
Поэтому свой животный страх перед Неизбежностью
он глушил хмельным зельем.
Помимо неприятных сопутствующих последствий от чрезмерных возлияний, по свидетельству самого папашки, алкоголь давал ему противоестественную способность проникать в параллельные миры и путешествовать во времени.
Выходя из запоя, жалкий и «самоуниженный», он, нуждаясь в благодарной аудитории, не раз делился со мной впечатлениями от посещения иных миров, которые, по моему сугубому мнению, существовали только в его бредовых фантазиях, спровоцированных пьяным угаром.
О путешествиях моего патрона во времени вы узнаете позже, а сейчас предлагаю вашему вниманию эпистолярное кружево, сплетенное моим владельцем – отъявленным бражником и неудержимым фантазером.
Конспективная исповедь алкоголика.
«Может быть, только в обмен на душу человек получает власть творить? А душу либо возвращают Богу, либо продают дьяволу…
К тому времени, когда мы поймем, каково наше место в жизни и какое определение мы даем сами себе, уже поздно что-либо менять и выбираться из привычной колеи.
Мы можем только жить в рамках самоопределения –
как преступник в клетке, где он не может ни лечь, ни встать,
а подвешен на дыбе именем закона на обозрение толпе.
Однако определение, которое мы даем себе - это мы.
Чтобы вырваться из него, мы должны реинкарнироваться и превратиться в новую личность.
Но как можно сотворить из самого себя нового себя, если «самость» - единственный материал, которым мы располагаем?
Увы, исправить ничего нельзя… Но постараться забыть - можно.
Правда, стоит ли?
Постараюсь вспомнить историю своей уникальной «самостности», замешанной на банальной алкозависимости.
Итак, как становятся алкоголиками?
Незаметно, как и взрослеют…
В пять лет, в возрасте, с которого себя помню, я познакомился с алкоголем через дедушку Василия Павловича, которого последствия ужасов войны, плена и десяти лет ГУЛАГа сделали запойным алкоголиком.
Помню: после нашей очередной прогулки по заснеженному городу он купил себе чекушку (250 мл) водки, принес домой и спрятал за диван, попросив никому не раскрывать нашу с ним «военную тайну».
Я дал клятву и, когда с работы пришла моя бабушка Прасковья Андреевна, незамедлительно выпалил:
«Бабуля, а я не скажу, что дедушка спрятал бутылочку за диван».
В дальнейшем я с любопытством и не всегда с удовольствием наблюдал за воздействием алкоголя на своих родственников, старших товарищей и совсем незнакомых мне людей.
«Алкогольный вуайэризм» закончился в 15 лет вместе с первым стаканом плодово-ягодного вина, выпитым в кругу друзей по летним каникулам.
Тогда я испытал ни с чем несравнимую легкость и радость бытия. Я был очарован алкоголем.
В тот же год я познал и первое похмелье, но уже от водки, которой меня поили старшие товарищи после ночной драки
в местном деревенском клубе.
«Молодец, хорошо держался, - хвалили они меня.
- А теперь выпей как настоящий мужчина.»
Первый стакан вошел в меня как вода.
«Ух ты! Класс! – закричали деревенские разбойники.
– А как на счет второго?»
Вторые 200 граммов заходили неважнецки и усугублялись оказавшимся в водке кузнечиком.
«Не ссы, это водолаз!» - смеялась братва.
Пришлось одновременно допить и закусить.
Отходняк был тяжелым, но чувство «пацанской гордости» за себя превалировало над хреновым состояниям души и тела.
Со временем, уже в студенческие годы, очарование алкоголем трансформировалось в непреодолимое желание испытать себя и найти на свою жопу приключений, то бишь:
- пойти на улицу и подраться со случайным прохожим;
- на спор повиснуть на перилах балкона на девятом этаже общежития;
- подцепить смазливую девчонку и, подливая ей вина, наблюдать за степенью ее податливости и всенепременно воспользоваться ею.
Дух алкогольного авантюризма плавно перешел в реальную производственную необходимость.
По окончании иняза, я получил распределение на работу в Индии, где мне пришлось не только выполнять функции переводчика-референта, но и крепить индо-советскую дружбу, то бишь пить.
Время было застойное, брежневское. Пили все.
Тот, кто не пил, выпадал из обоймы и карьеры сделать не мог.
Мне было 25 лет, и я хотел выбиться в люди.
Так пьянство стало нормой жизни.
Исключением стали три года, проведенных в моей следующей загранкомандировке в Египет, стране мусульманской, а следовательно, недоброжелательной по отношению к алкоголю.
Приходилось сдерживать себя, дабы не потерять контракт
и не стать «персоной нон грата», ведь платили египтяне достойно.
Так один порок – жадность победила другой - пьянство.
Правда, победа была временной.
По возвращении из-за кордона Судьба бросила меня в пучину
телевидения, где я в полной мере испытал не только оглушительную популярность и свободу творчества, но и издержки богемной жизни.
Этот период моей жизни совпал с развалом СССР и крушением привычных идеалов, устоев и ценностей.
Я агонизировал вместе с разлетающейся на мелкие осколки когда-то Великой Социалистической Страной и подстраивался под новую реальность лихих девяностых - этакую хаотическую смесь бандитизма и капитализма.
Алкоголь стал лекарством от тоски и уныния, а передозировки приводили к серьезным загулам, кутежам, оргиям и, как результат, к разладу в семье и первым проблемам со здоровьем.
От ранней гибели на поле битвы с алкоголем меня спасла вынужденная иммиграция в США и сопутствующая ей вынужденная абстиненция, ибо, чтобы выжить на чужой земле, надо было быть трезвым.
Этому правилу я неуклонно следовал первые 12 месяцев моей американской эпопеи, вплоть до получения рабочей визы.
Табу было нарушено обмыванием моего узаконенного иммиграционного статуса.
Но и после приобретения легального права на работу в США
я не переставал работать семь дней в неделю по двенадцать часов в день.
Хроническая усталость, постоянные стрессы и не покидающая фрустрация от того, что занимаюсь не своим делом, - все это вызывало у меня когнитивный диссонанс - состояние психического дискомфорта, который я «лечил» алкоголем.
О процессе адаптации и психологических перегрузках в эмиграции написано не мало.
Приведу слова великой Анны Андреевны Ахматовой:
«Изгнания воздух горький - как отравленное вино».
Вот и мой алкоголь из «лекарства» превращался в яд,
и малодушная мысль о принятии смертельной дозы не раз промелькивала в голове…
В своих заплывах в спасительное хмельное забытье я стал терять берега…
Настал день, когда по мою пьяную душу пришел дьявол.
И, хоть я и подписал с ним договор своей кровью, но, умышленно сделав орфографические ошибки в имени и адресе, обманул его, как мне тогда казалось.
За этот обман мне пришлось платить сумасшествием.
Я, по образному выражению моего друга Сергея Потимкова,
«сходил, как с поезда, с ума», и это случалось со мной неоднократно и на разных станциях – в Харькове, Филадельфии, на Брайтон Бич и в Лас-Вегасе.
Там меня радушно встречал князь тьмы, изобретательно и изощренно представавший в различных образах:
- огромного черного муфлона;
- клошара с обезображенным глумливым лицом;
- похожим на меня пятилетним пьяным ребенком;
- наикрасивейшей из когда-либо виденных мной женщин, изощренно соблазнявшей и ласкавшей меня.
Апогеем встреч стал казачий хор, расположившийся на чердаке моего дома и непрестанно поющий бравурные песни.
Сначала это меня рассмешило, и я беспечно подпевал бравым казакам, затем стройное и громкое пение утомило и стало сильно раздражать, а затем я впал в панику, преодолеть которую мне помогла молитва, подсказанная тихом голосом Того, кто меня никогда не покидал.
«Господи, призри милостиво на раба Твоего Евгения, прельщенного лестью чрева и плотского веселья.
Даруй мне познать сладость воздержания в посте и проистекающих он него плодов Духа. Аминь.»
Пройдя через трехдневные круги похмельного ада, при помощи моего персонального знахаря и уникального специалиста по выводу из запоя - жены Иры, я вернулся в нормальное состояние и к трезвой жизни.
Я зарекся прикасаться к алкоголю и этот обет держу вот уже пять лет. Вера, Молитва и Жена - вот мои заступники и союзники в борьбе с зеленым змием.»
Напоминаю читателям: выше был представлен синопсис позорной и трагической алкобиография моего папашки.
Не думаю, что когда-нибудь он сподобится на более детальное описания своего порока.
Во-первых, стыдно.
Во-вторых, страшно.
В-третьих, следы порока можно прочитать и по лицу,
его (порок) не скроешь.
Подтверждение вышесказанному смотри ниже.
Но вернемся к событиям, предшествующим окончательному протрезвлению и духовному просветлению моего хозяина.
Соседский кот, с которым я в те времена сталкивался на утреннем променаде, рассказывал, что его хозяин, мучаясь после серьезной пьянки и желая отвлечься от опохмелочных мыслей, вызывал к себе на дом чтеца-декламатора, дабы слушать произведения писателя Ивана Сергеевича Тургенева, правда, просил чтеца по дороге купить пива.
Мой же папашка, выходя из запоя, терзал меня своими стихами-откровениями, до краев наполненных алкоголем.
Привожу лишь несколько образчиков его бесцензурной поэзии, единственным слушателем коих я вынужденно стал.
«Ленивый и толстый красиво лежу на диване …
Дряхлею, ветшаю, глупею, мельчаю и злюсь…
Мечтаю о вкусных, горячих и сочных пельменях в сметане,
А будут пельмени - тогда уже точно напьюсь.
И знаю, что надо сидеть на строжайшей диете,
Но эти пельмени меня искушают, волнуют и сводят с ума...
Желудок терзает рассудок! О, все бы отдал я на свете
За проникновенье пельменя в меня.
А вместе с пельменями водка во мне прорастает,
По жилам бурлит, будоража, цунами-волна.
И вот уж реальность бежит к горизонту и очертанья теряет...
Я пью свою чашу нирваны сполна.
Я разбегаюсь, прыгаю ввысь, от земли отрываюсь...
Полет мой, конечно, мгновенен, и не благословен!
За дерзость и наглость – ремиз: я падаю вниз, разбиваясь...
Но вновь поднимаюсь с разбитых колен!
Во мгле предрассветной сгустились стеною туманы.
Рассыпались в небе осколки мерцающих звезд…
О, как велико ты, пространство мечтаний моих и обманов!
И жажда полета дороже всех ссадин и слез!
Пусть осень пришла и присела у изголовья.
Пусть грустно, не скрою…
Привыкнув к скитаньям, я в путь собираюсь опять...
Пельмени ж и водка - всего лишь находка
для стихотворного строя…
А права мечтать у меня никому не отнять!»
«Налейте мне, братья, портвейна!
Плесните в стакан "Три семерки"!
Я выпью... И благоговенье
застынет на лике потёртом…
Диск солнца сорвется и рухнет,
раздавит оплот мыслей куцых.
Сознанье и воля потухнут…
Но позже свечою зажгутся…
Я вновь обрету ощущенье
свободы и в бездну паденья…
Исчерканы временем камни,
a с ними растрескались чувства…
И садом пустыня не станет,
и жизнь – лишь обмана искусство…
Налейте мне, братья, портвейна!
Плесните в стакан "Три семерки"!
В иное войду измеренье
походкою шаткой, нетвердой…
Навстречу судьбе и везенью…
И будет тогда мне виденье:
Из толщи воды вдруг, внезапно
за мухою рыба взметнется -
карп «кои» - красавец азартный
и тотчас с добычей вернется
в глубины подводного царства,
зеркальной блеснув чешуей...
(Любуюсь охоты коварством,
подробностью жизни чужой…)
И я, как в легенде, карп «кои»
в потоке бурлящем и мутном
красивый, бесстрашный, упорный,
обласканный звуками лютни,
преодолею все плутни,
сомнения и откровенья…
Вершиной борьбы абсолютной
мне станет мое столкновенье
с водой и победа в сраженьи,
и радостное вдохновенье!
Сейчас же не до развлечений –
плыву быстро против теченья,
минуя порог за порогом,
а с ними грехи и пороки,
чтоб стать настоящим Драконом…
Зачем? Ну а нужен резон ли?
Налейте мне лучше портвейна!
Плесните в стакан "Три семерки"!
«Берегом вдоль синей речки
я солнце водил на уздечке…
Душа нараспашку летела
в рубахе чистой и белой
и зависала упрямо
над колокольней и храмом…
Пел обреченно, но звонко
про жизнь, что на ниточке тонкой
так безнадежно висела
и каплей крови блестела
на солнце… Его на уздечке
водил я вдоль синей речки…
Было так душно, тошно и скучно…
И так тревожно, что жить невозможно…
Пей, пей, Душа-бродяга!
Отведай счастья брагу!
Вкуси огня из хлеба!
Открой дорогу к небу!
Гори огнем работа!
Водка вкуснее пота!
Живи, Душа, покуда
надежда есть на чудо!
Играй, Душа-гармошка!
Хлебнем еще немножко!
Кто пьян? Все это - враки!
В пляс - ноги! Руки - в драку!
И снова рвут рубаху,
и снова бьют с размаху.
И льется кровь-отрава…
И навзничь я в канаве…
Руки раскинул под небом синим
то ль для объятия, то ль для распятия…
А утром у синей речки
вновь солнце взошло… И в уздечке
Душа ко мне прилетела
в саване чистом и белом…
И мы с ней зависли упрямо
над колокольней и храмом…»
Историческая справка. Великие алкоголики.
Александр Македонский, прославленный полководец и основатель одной из величайших империй в истории человечества, был алкоголиком и психопатом. Он мог весь вечер состязаться со своими сподвижниками, кто больше выпьет, а затем запросто заколоть собутыльника в пьяной драке. Причиной смерти Македонского считают язвенное прободение желудка или острый панкреатит.
Уильям Шекспир, король трагедии, любил выпить на протяжении всей жизни. К алкоголю он относился философски и с юмором:
«Вино вызывает желание, но препятствует удовлетворению, поэтому добрая выпивка только и делает, что с распутством душой кривит: возбудит и обессилит, разожжет и погасит, раздразнит и обманет, поднимет, а стоять не дает.» Умер «лебедь Эйвона» от лихорадки после обильной попойки с коллегами по творческому цеху.
Эрнест Хемингуэй, классик американской прозы славился своей любовью к алкоголю. Говорят, что знаменитую «Кровавую Мэри» изобрел когда-то именно Хемингуэй, назвав коктейль в честь своей четвертой жены. По утрам писатель любил выпивать Мохито или ледяной Мартини, в обед – бутылку хорошего Кьянти, а заканчивал день стаканчиком «вечернего» Дайкири с двойным ромом, но без сахара. Коктейль «Смерть после полудня» писатель изобрел сам, назвав его как свою книгу. В шампанское добавлялся абсент и лед. Напиток нужно было пить очень медленно.
Ван Гог вошел в историю искусства как сумасшедший и гениальный алкоголик.
Художник обожал абсент – тяжелый напиток, способный вызывать галлюцинации. Ежедневный рацион Ван Гога состоял из кофе, сигарет и выпивки. Постепенно он начал терять связь с реальностью и в алкогольном угаре однажды отрезал себе ухо. Несколько раз покушался на жизнь своего друга Гогена и закончил жизнь самоубийством.
Михаил Васильевич Ломоносов был склонен к неумеренной выпивке.
Этот факт его биографии раньше тщательно скрывался официальными властями. Находясь в подпитии Ломоносов был груб и вспыльчив, хуже всего доставалось жене и детям.
Умер великий академик вследствие неумеренного употребления горячительных напитков.
Лорд Джордж Гордон Байрон, один из лучших поэтов мира, известен не только сексуальными похождениями, но и пристрастием к алкоголю. В последние годы жизни Байрон создает новые главы Чайльд-Гарольда и Дон-Жуана, учит армянский язык, переводит Данте, влюбляется в графиню Гвиччиоли, финансирует итальянских карабинеров и греческих повстанцев, а также «лечится», испытывая на себе «новейшие средства» на основе алкоголя и опиума. Поэт сгорел от лихорадки в 36 лет.
Модест Петрович Мусоргский, великий русский композитор, узнал, что такое белая горячка впервые в 25 лет. Жалок и непривлекателен был алкогений в конце жизни: землисто-серое лицо с фиолетовым носом, обрюзгшее тело. Цирроз печени, болезнь сердца и воспаление спинного мозга погубили его, не дав дожить и до сорока трех лет.
Николай Пиросманишвили, самый известный из грузинских художников, был чудаковатым пьяницей, который за еду и выпивку мог расписать вывеску или покрасить стену. «Маляр Нико» писал в основном грузинские застолья. Алкоголь вдохновлял Пиросмани, пока не свел в могилу.
Стивен Кинг, американский писатель, «король ужасов», превратился в тихого алкоголика к тридцати годам. Утром он уходил в свой кабинет с упаковкой пива, так что большинство его успешных книг были написаны в состоянии алкогольного опьянения. По словам писателя, он боялся, что не способен на творчество в трезвом виде. По вечерам Стивен стал пить коньяк, а кроме того, пристрастился к кокаину. Из жизни пропадали дни и недели, и так продолжалось до тех пор, пока его жена Табита не поставила ультиматум: либо он немедленно бросает пить, либо может выметаться из дома. Через две недели Стивен бросил пить и с тех пор не прикасается ни к алкоголю, ни к наркотикам. Он по-прежнему является самым продаваемым писателем Америки.
Как уже известно читателю этого повествования, подобное «чудо» случилось и с моим хозяином!
28 ноября 2016 года, под воздействием песен упомянутого выше казачьего хора, разместившегося на чердаке его дома, а также угроз жены выкинуть его из дому и перспектив закончить свою мирскую жизнь под забором папашка резко и бесповоротно бросил пить и стал образцовым трезвенником на радость семье и настоящим друзьям.
Я, будучи одним из них, безмерно и искренне рад за хозяина и желаю ему удачи на поприще безалкогольной жизни, в которой есть время и место для размышлений о ее смысле и ценностях, как, например, в этих его строках:
«Научи меня, Учитель, слушать, думать и молчать...
Научи не обижаться, научи меня прощать...
Научи терпеть и верить, научи не осуждать...
Научи, меня молиться, научи меня страдать...
Научи меня, Учитель, не бояться потерять...
Научи меня сражаться, падать и опять вставать...
Научи не зарекаться, не завидовать, не лгать...
Научи не продаваться, научи не предавать...
Отлучи меня, Учитель, от духовной слепоты...
Отлучи от зла сомнений, от безверья пустоты...
Отлучи от фанатизма, от кумиров и толпы...
От гордыни и унынья, от хандры и суеты...
Отучи меня, Учитель, от неправедных речей...
От ничтожного тщеславья, от великих мелочей...
Отучи от сожаления по утраченным мечтам...
Отучи от поклоненья телу, делу и деньгам...
Научи пройти достойно этой жизни долгий путь...
И понять значение Слова... И Тебя... Когда-нибудь...
Научи меня не Знанию, но Желанию Бытия...
Научи меня, как должно победить в себе себя!
Помнишь, добрый мой Учитель, как когда-то у ручья
В роще синей и прохладной мы сидели - Ты и я?
Сладки были баккуроты... Миг - прекрасен.... Ночь - нежна...
"Смерти нет!" - сказал Ты. - "Просто наступает Тишина..."
Научи меня, Учитель, слушать, думать и молчать...
Научи не обижаться, научи меня прощать...
Научи терпеть и верить, научи не осуждать...
Научи, меня молиться, научи меня страдать...