Я родился в цирке.
Он моя жизнь,
мой хлеб
и моя смерть.
Да-да,
я верю в душу,
и цирковой рай.
Ведь не зря ходят легенды
о вечных кочевых цирках,
где натруженные мышцы
наконец-то обретают покой,
а зрители рукоплещут
мечтам,
снам,
чувствам.
Но в нашем цирке все по старинке:
силачи,
клоуны,
дрессировщики,
фокусники,
воздушные гимнасты,
обслуживающий персонал,
оркестр
и зрители.
Странное дело,
зрители -
они всегда вне арены,
они всегда за стеной света,
что освещает нас для их удобства.
Сколько я не пытался разглядеть их –
все бесполезно.
Ты делаешь свой трюк,
склоняешься в поклоне
и получаешь
гром оваций,
крики «Браво»,
«Отлично»,
«Бис»
или же яростный свист
когда ты оступился
или просто не смог
соответствовать
своему цирку.
И всегда этот свет,
ослепляющий
и отгораживающий.
У нас говорят,
что только акробаты могут
заглянуть за стену света,
поднявшись под самый верх купола.
А я простой канатоходец,
куда мне до этих высот:
мой удел – равновесие,
мой помощник - балансир,
моя работа-
выживание на узкой прямой,
что почти соответствует
линии жизни
с моей ладони.
Да и акробатам,
в принципе,
это не представляется возможным,
потому что современные прожектора
имеют большую светосилу.
Хотя…
Есть одна история
о воздушном гимнасте…
и я бы не стал говорить об этом –
мало ли
в этой жизни сказок…
просто однажды в наш цирк
постучал старый акробат.
Возможно,
не сильно старый,
если смотреть на его лицо,
руки,
гибкость…
Но если заглянуть в глаза…
лучше не делать этого…
но мне не повезло…
Итак,
в наш цирк среди ночи постучал он –
старый артист,
по имени Ниак,
акробат,
про которого ходили слухи,
что он был в первом составе нашего цирка
и однажды заглянул за стену света.
Про него говорили,
что ему запретили выступать,
потому что,
когда он выходит на арену,
то все зрители сдают билеты.
Цирк
не может пойти
на такие жертвы.
Странно видеть человека,
который не живет
под нашим куполом.
Я бы даже сказал,
что считал это нереальным.
Ему налили тарелку супа
и положили
большой ломоть хлеба.
Вокруг акробата
образовалась толпа
из наших наездниц,
глотателей шпаг
и клоунов.
Они весело тарахтели,
засыпая пустыми вопросами,
смеялись ,
а он молча ел
и иногда поглядывал в сторону
трапеции висящей под сводом.
Толпа быстро охладела,
достала свои смартфоны
и разбрелась,
погрузившись в мир
виртуального созерцания.
Старый артист,
незаметно для всех,
вышел на арену и замер,
устремив глаза вверх.
Я подошел к нему:
- Скучаете?
- Да, - спокойно ответил он.
- Так может быть
Вам поговорить с директором
и подняться к этой трапеции.
- Нет.
Это невозможно.
Мне запрещено.
Даже быть здесь –
это уже преступление.
Завтра утром я покину цирк.
Так определено.
- Кем?
- В цирке
всё сделано
в угоду зрителям, -
с грустной улыбкой ответил он.
И тогда
наши взгляды
встретились.
Я не знаю,
как можно описать глаза человека,
в которых
восход и закат
меняются местами,
в которых
вечность показывает свои края,
в которых
не солнце утопает в океане,
а воды устремляются в небо,
чтобы совершить
окончание дня.
Я замер от страха
и восхищения.
Он улыбнулся
сдержанно,
спокойно
и спросил:
- Неужели ты так хочешь
узнать, что за этой пеленой света?
- Да, -
тихо ответил я, -
- и мне кажется,
что могу пожертвовать всем
ради этого.
- Ну что ж, -
сказал он, -
утром я вынужден уйти,
но ночью
мы можем встретиться.
Ты чем-то похож на меня,
но канатоходец и акробат
имеют разную высоту падения.
Мой вечер коротался
за чтением путеводителей
по канатам,
и когда луна
натянула
свои троса лучей
от земли
к прорехам в облаках,
я вышел из комнаты.
Мы встретились на арене
в районе часа ночи.
Ниак устало сел прямо на пол
и подобрал под себя ноги.
- Это было
в первом составе нашего цирка, -
начал акробат свой рассказ, -
он был маленьким
и незамысловатым.
В цирке было две звезды.
Я, воздушный гимнаст,
и мой брат,
дрессировщик Ль`ева.
С переменным успехом
то он,
то я
срывали аплодисменты
и делали кассу нашему цирку.
К началу сезона
у меня была задача
подготовить новый номер,
и я
поднимался всё выше
и выше под купол,
пока не уперся в крепление трапеции.
Ль`ева тоже
вышел
на пик своего искусства,
и к этому событию
он готовил номер с хищниками.
Ему как раз
привезли новых подопечных.
Директор цирка
предложил объединить силы,
и мы готовили
совместное выступление.
Я взлетал над ареной,
а Ль’ева
заставлял прыгать
своих тигров
с тумбы
и через обруч.
На последней репетиции
я поднялся под самый купол.
Какой маленькой
мне увиделась наша арена:
как какая-то игрушка,
как хрупкое
фарфоровое блюдце
в огромных,
но бережных ладонях
ослепляющего света.
Знаешь,
там,
под куполом,
сердце стучит тихо-тихо,
потому что,
поднимаясь над всеми
ты принадлежишь только себе,
а для себя сердце почти не стучит.
Я поднял глаза и увидел,
что над трапецией
есть небольшое расстояние
не более
двух-трех ладоней.
Тогда
огни цирка
не так сильно слепили артистов,
и можно было заметить
это маленькое упущение конструкции.
Его почти не видно,
потому что оно скрыто тенью…
но оно существует…
и оно достаточно,
чтобы туда поместилась голова.
И вот
наступил день премьеры.
Мы с братом
вышли на залитую светом арену,
поклонились зрителям
и под звуки фанфар
начали свои номера.
Ль’ева выпустил хищников,
а я стал подниматься под купол.
Внизу были слышны крики брата,
щелчки кнута
и я мысленно пожелал ему удачи.
Моя же цель
на это представление
была больше,
чем акробатический номер -
мне хотелось
подняться над трапецией
и заглянуть
за стену света.
Я стал подниматься вверх.
От волнения
ладони потели
и мне приходилось
постоянно брать из поясного мешочка мел,
чтобы посыпать на них.
И вот купол цирка:
приглушенные звуки оркестра,
внизу маленькая арена,
на ней крохотная фигура
моего брата,
ходящего
между тумбами с животными.
Я сделал пару переворотов
и стал раскачивать трапецию.
Через силовой выход,
сел на перекладину.
Трапеция
набирала амплитуду.
Раздались слабые аплодисменты.
Я растер в ладонях пригоршню мела
и приготовился в решающему прыжку.
Внизу прозвучала барабанная дробь,
затем воцарилась тишина.
Я оттолкнулся он трапеции
и взмыл в свободном полете
под самый купол,
туда,
где по моим расчетам
было пространство
без ослепляющего света.
Время стало вязким и липким.
Я,
медленно взлетая под купол,
чувствовал его
желеобразную
структуру.
Стена света
становилась все реже.
В какой-то момент
моя голова
коснулась верхней точки
нашего цирка,
и я бросил взгляд вниз
на зрительские ряды.
Серые невзрачные лавки,
необтёсанные доски пола,
проходы,
ведущие куда-то в темноту
и полное
отсутствие зрителей.
Не совсем так…
Приглядевшись,
я увидел в первом ряду
высохшего старика.
Ничем не примечательная
тощая фигура
одного единственного зрителя
застыла
перед стеной света,
отгораживающей его от сцены.
Старик поднял лицо,
и наши взгляды встретились.
Ниак поднялся с пола.
- Ну в общем-то и всё. Мне пора.
- Как пора?
А что дальше?
Чем закончился этот прыжок?
- Да ничем.
Я сорвался с трапеции
и полетел вниз,
упав на Ль’ева.
Брат умер.
Меня выгнали из цирка.
- За что?
Ведь ты не виноват.
- В смерти брата – нет.
Я посмел открыть тайну.
Но официально
в отделе кадров
всё провели
с точностью
до наоборот.
Ниак ушел.
Утро
встретило меня
на арене.
На неё вышел
заспанный управляющий цирка:
- Что ты делаешь здесь?
- У меня была встреча.
- С кем?
- С Ниаком
- Не знаю такого.
- Выгнанный акробат
из самого первого состава.
Тот,
который убил своего брата.
- А-а-а, -
задумчиво протянул управляющий, -
- не стоит верить тому,
что не укладывается
в каноны нашего цирка.
- Он был таким же,
как и мы.
- Не все так просто.
Воздушные гимнасты
смотрят на нас,
свесившись головой вниз.
У них все перевернутое,
даже имена.
- О чем Вы?
- В нашем цирке
в первом составе
были Каин и Авель.
Я замер
от неожиданной развязки
старой легенды.
- Значит,
это та история о двух братьях?
- Да.
- Но она звучит по-другому.
- В отделе кадров есть запись.
Можешь почитать.
- Полная версия?
- Что?
- Там будет история
о двух братьях
и единственном зрителе? –
спросил я
- Что?
- Ничего.
Я схватился
за подвесную лестницу
и поднялся
на свой уровень к канату.
- Что ты делаешь? -
донесся голос управляющего, -
представление ещё не объявлено.
Я тронул канат ногой -
он завибрировал.
- Ты хотя бы пристегнись, - звучал голос снизу.
Я откинул страховку в сторону,
стал на канат,
посмотрел на стену света
и улыбнулся -
Он
еще не пришел в цирк.
Мое представление
идет по иному сценарию,
и теперь я точно знаю,
кому посвящаю
свой смертельный номер.
Сегодня
я его делаю
для себя.