ххх
Изменить три слова. Изменить часть речи. Чешуей блестящей обозначить плечи. Выдернуть иголку из больного сердца. Прикоснуться снова к раскаленной печи. Раскромсать все ночи, утренние стоны. Выбросить две чашки, где томилось кофе. И свои ладони сбить о подоконник, обозначить взглядом ненавистный вторник. Что-то мне подскажет - жизнь струна тугая. Молча сдвину брови, подойду страдая к пляжу, где песочек златом не искрится, где сидят с зонтами пасмурные лица. И такая скука, броситься бы воду... Чистая фантазия, глядя на погоду.
Неделя
Вторник. Не сказать, что поздно.
И все же, помнишь, когда плакал день, истекая смолою?
Тень скорбя ходила за тобою,
и удивлялась ночь нашей историей.
Помнишь, прикосновения к коже? Похоже, лощеный после иглы блеск её удивлял прохожих.
Как же мы с тобою похожи.
И пришла среда. Удивительно молода и удивительно богообразна. Несчастная во тьме луна была все же так прекрасна.
И терция четверга менялась под шорох града, как будто снова война, как будто стихов не надо
писать, без катренов жить, и прозой лечить наши души. А впрочем, не проще ль забыть о дьявольском этом искусстве.
И в пятницу переходя, приоткрывая субботы двери, есть что-то сильней огня, и что-то сильней потери.
Воскресный день сентября. Читаю чужие мысли. Мне стыдно за вкус вина, за то, что лицом не вышли.
Опять без оконных рам мой дом.
Собираю воду. И вечности балаган,
И понедельник начнется в субботу.
Молодость
Пустой бокал. Две канарейки в клетке
поют псалмы. И нищенский уют
не создаёт восторженность. На стенке
фигуры в тишине чечетку бьют.
Присутствие неряшливой погоды,
в остывшей турке обручем налёт,
и чернота стареющей посуды,
и в холодильнике кусками лёд.
Под одеялом греются простуды.
Как ноги холодны, как ночь страшна!
А в памяти февральские этюды
и пузырями под стеклом вода.
И стройные берёзы, как модели,
застыли в ожидании листвы,
и тополя от стресса похудели,
предчувствуя подвох с их стороны
Нет страсти. Неприятно скрипке:
с обиды струны зазвучат не в такт.
Я подойду к разломанной калитке
и вспомню маму, и вишнёвый сад.
Лишь взгляд остался внешне удивленным,
ему и быть попутчиком годам.
А молодость ревнует к посторонним,
её глаза обращены не к нам.
ххх
Когда я не смог вынести клетку квартиры,
Я вышел под лунный свет,
Под тусклый уличный фонарь,
Под огни магазинных витрин...
Тогда ещё не проснулся звонарь.
И проходя мимо ограды храма,
Оглядываясь, или это мне показалось,
Я видел страдания пустых улиц
Без признаков их исцеления до утра,
Когда дворники вновь превращаются в умниц.
И метроном моих тихих шагов
Не беспокоил тревожно уснувший город.
И я не различал свет в открытом окне,
И не перебегал мне дорогу чёрный кот...
Но вспомнил я, что оставил блокнот на столе...
Пустые страницы, на которых ни строчки,
Хотя ещё вечером мне показалось,
Что больше тепла, чем безмолвия холода...
Но тьма застилала мои глаза,
И страх приходил от всесильного ропота...
И я возвращался... Без звёзд и без фраз,
Которыми смог бы заполнить блокнот...
Четыре квартала пройти. Так не много...
И мне показалась приветливой ночь,
И чёрный котенок встречал у порога...
ххх
И сердце, как литавры , и дыхание, как басы,
И словно на качелях качаешься ты,
Чувствуя какой-то необъяснимый трепет.
А он всё ниже... Никто не поверит
Поэту, что станет на улицах тише,
Что кот, как обычно, пройдется по крыше
Под ярким сияньем разрезанной тыквы,
Под звуки звучащей над Брестом молитвы...
ххх
Львов. Рыночная площадь.
Ты спишь, а я смотрю в окно.
В квартире тихо и тепло,
И медленно теряет осень
Опавшую листву, туманов бель,
Замершие дворы и ветер носит
По улицам заснеженным цветы.
И может быть, зима меня попросит
Напомнить о мечтаньях, поездах,
О круассанах пышных, о постели,
Которую ты вечером расстелишь,
И ночь мне не напомнит о годах.
Взбираясь к замку, мы решаем как
Не поскользнуться, и почти у цели.
Нам кто-то подаёт счастливый знак,
Что мы дошли, мы этот путь сумели
Пройти. И хочется лететь над городом старинным, удивляться.
Вот только крыльев за спиною нет,
Приходится на землю опускаться.
И в жизни так, пока ты в чувствах смел,
Пока твой пульс трепещет беспокойно,
Не думаешь, что выскажет не скромно
Судьба вердикт, что ты осиротел.
Моралистам
Давайте рассказывать сладкие сказки, и брови нахмурив, моралью стращать. Цветы поливать на пустеющей грядке, себя обелять и обогтворять.
И будто вы так исключительно честны пред завтрашним днем, пред собой, пред весной. Вы пасмурны гневом? Так может, историй и вам не хватает июньской порой?
Быть может, для вас стал судьбой подоконник, где вы провожаете вечер, грустя, и может, для вас предпочтительней сонник, который расскажет, что делать нельзя?
Поверьте, не в этом суть наших мечтаний. Не страшно, когда закрываешь глаза. И жизнь наша словно потерянный странник, который дорогу искал до утра.
ххх
Казалось бы, вполне же ясный ум. Но нет, три друга перешли дорогу. И был шашлык, шурпа, неясность дум и словеса о сокровенном понемногу.
"Ташекент". Конечно, не хотел... По Набережной шёл народ скучая. На лавочку, устав, слегка присел... Подумалось, усну... Но эта стая
Меня расколошматила за миг,
И затащила в мир обжорств и страсти.
И я под утро только ощутил, что кто-то мне на ухо шепчет: "Здрасте".
ххх
Начиная с озаренного солнцем неба, опускаюсь во вчерашний вечер, вспоминаю Дарвина, обезьян и речи, ощущаю боль воспаленных миндалин.
Кукурузу на Советской продаёт художник, не решаясь вновь прикоснуться к мольберту. Две блондинки готовы погрызть эту прелесть. Он им дарит букет золотистых початков.
И пенящиеся запотевшие кружки опрокидываются в разгоряченные горла. Интересные вещи, почти были сутки, чтобы высказать гневно, что спят ухожеры,
о которых мечтали забытые дамы, проводящие время в забытой квартире. Я напомню, что в этой забытой квартире рассуждали о вечной истории двое.
Рассуждали об осени, листья летали, о зиме, когда снег опускался на землю, о весне, о надежде, которую звали. И о лете, встречали которое стоя. И в подвале сыром, где в углу дремлет лужа, хотя помню когда-то в углу было сухо, пару баночек красных, как кровь помидоров, и огурчиков твёрдых шикарно хрустящих. Выходя из подвала, к земле прижимаясь, удивляюсь - сквозь пальцы лучи словно сети. И паук примостился в сторонке, скучая.
И две мухи на сантовском спали пакете...