Мамка частенько на тятю ворчит: «Выдумляет!», а когда сердится, так и пустобрехом понужнет. А и правда,: где он берет свои побасенки? Придумывает? Как горох сыпятся!
Сегодня и мне всю ночь мысли спать не давали. Путевку нам с Танькой дали, в лагерь пионерский. В село Софроново. Тетка Арина, глядя на мои радостные и испуганные глаза, сказала: «Недалёко ехать – то, девчонки. За Баевом деревня». Людка, со знанием дела, объявила: будьте готовы к пионерским линейкам каждое раннее утро. И добавила: «А по вечерам в лагере танцы бывают».
Мы, конечно, маленькие пионерки с Танькой, но в лагере - то поди для всех танцы? Не то, что у нас в Плотаве, в клуб на вечерний сеанс только Марусе и ее подругам можно. А мы – капусту поливай.
Танцы мы с Танькой уже разучиваем. В кино видали.
Первым делом, в фильме сказали: надо походку менять. А как на неё со стороны посмотреть? Витька только гогочет дурниной. Что от него услышишь? Мы придумали: по очереди Витьку в пару к себе брать и смотреть со стороны друг на дружку. Научимся!
А Витька – то домой сбегал. Переоделся. И в зеркало, наверно, посмотрел. Лицо умытое.
Танька мне вчера и говорит: «А платья - то где возьмем?». Поглядела я на нас с ней: одёжки выгорелые, с заплатками. Вместе на колу висели в огороде деда Племянникова. Солью бабахал в мальчишек, за ранетками полезли. Мы - то с Танькой горох рвали, это на краю огорода, никак бы не попал. Так ведь страшно все равно, вот и не заметили, как на тыну повисли.
Ну, где их, наряды, взять - то?
- Маруськ, парунья где сидит, знаешь? Приглядывай. Вот - вот цыпляты вылупляться будут. А ты, Таньк, горло лечи, больных в лагерь не берут. Вон, в печи, молоко в чугунке - скипело.
Мамка куда-то собралась, видать.
- Небо обкладное, поди раздожжится! Танька, про теленка не забудь, на полянке перевяжи на ново место, да пойлом напои тепленьким.
- Ага, мам!
Спрашивать, куда уходит, нельзя. Сама скажет.
- Помочи седня на Лаптевке. Идем с Ариной. Сашка Племянников на коне с утра в кругу глину с соломой топчет.
Значит, до сама поздна мамка уходит. Глины натопчут, да мазать стены будут в новом доме. Пока все не сделают, бросить нельзя.
- Щипаный пирог с рыбой на шестке. Отца покормите, с покоса вернется кода. Говорит, натакался на шибко хорошую траву на гриве в Ильинке.
Крикнула от калитки:
- Дом без призору не оставляйте. Неровён час, цыганы снова наедут. Добро-то и уташшут.
И посмотрела на большущий сундук под зеркалом.
Мамка за порог, и я за ней следом. За подружкой Танькой, конечно! Надо же нам к лагерю подготовиться!
Таньки дома не было. Только мать ее, тетка Дарья, двор голиком мела. Двор песчаный и так ни соринки, а метет каждое утро.
Кивнула на Валькин дом, а оттуда слышалось:
- Роза-береза, мак-василек,
Ландыш-фиалка, душистый цветок.
Пришлось подождать, пока Танькина очередь прыгать на скакалке пройдет.
По дороге встретили Витьку.
- С нами играть хочешь? Будешь манекенщиком!
- Кем-кем?!
-Вить, а Вить, ну, у нас швабра работает манекенщиком. В братки Гошиной шляпе. Но ты же лучше.
- В чо вы играете-то?
Не могли мы ему сказать, что нам надо мамкин отрез взять, да платья обеим сшить. Сказали, что играем в ателье.
-Ой, модистки, вы иголку-то в руках держать умеете? В пошивочную, что ли, играете?
- Ни в какую не пошивочную. Говорят тебе: а-те-лье! В кино видал?
Дома к Марусе подружка Валя пришла. Они хоть и восьмиклассницы, а в куклы с нами до сих пор играют. И одежки на них вырезают. Конечно, им понравилась игра в Ателье.
Сказали, что надо выбрать название. Такое, чтобы клиентов привлекать.
Начитанная Валя предложила написать большими буквами: «Шьем на всю катушку!»
Витька хитровато улыбнулся чему-то, но ничего не сказал.
Кто же знал, что Витька такой дурак! Маруся вывеску ателье крупно написала, мы с Танькой, раскрасили ее и свои языки всеми цветами карандашей. Повесили обьявление на стену.
И пока кочергой открывали крышку сундука «с добром», которое наказывала беречь мать, куда-то исчез наш манекенщик. Выяснилось, что убежал на озеро, с проходящими мимо мальчишками. Мы не сильно расстроились. Пока не увидели название нашего ателье. «Шьем на всю Кадушку!».
Без дразнилок не может никак. Зададим этому дураку все вместе. Витька три наряда вне очереди получит! Демонстрировать платья будет, как миленький.
Решили, исправили название и сняли верхние газеты в сундуке.
Мы даже и не подозревали, что дома, в сундуке, такое «добро» хранится!
Новехонькие отрезы, один другого красивее! Такими только в магазине на прилавке и любовались! Знали, что мать любит наряжаться по праздникам, и у модистки Дуси бывает, но что у нас под носом лежит кипа отрезов… Ну, вот, а я ночь не спала, думку думала: в чем в лагере на танцы пойду.
Закрыли от соблазна крышку сундука. Взяли один отрез в летний меленький цветочек. Скроим и сошьем 2 платья. Таньке и мне. Ткань одинаковая, а фасоны-то разные.
- Внахлестку-то не крои!- наказывала я Марусе.
- Прибавляй на швы!
Платья на первую примерку сметали силками. Ходили к Дусе, модистке плотавской. Она и посоветовала, что, да как. Спорили с Танькой: она правый рукав вметала в свое платье, а я левый. Теть Дуся пояснила, что в женской одежде вметывают на примерку правый рукав, а в мужской - левый.
« Легко запомнить, - сказала она, грустно улыбнувшись, - мужиков всегда налево тянет». Мы не стали переспрашивать.
«Чучело последнего фасона!» - захохотала Танька, нарядив Витьку в мое платье.
Витька шмыгнул носом и так деранул с себя платье, что от силков и наметки не осталось.
Пришлось срочно отвлекать его от Танькиного хохота. Шепнула на ушко: « Знаешь, на кого ты в самом деле похож? На Наполеона. Бонапарта». Витька изумился, но как-то сразу постройнел и приосанился. Я продолжала беседу с ним уже погромче. Танька прислушалась. Любопытство ее никуда не пропало от хохота. «Кнопки латунные, Витька, знаешь зачем Наполеон приказал на рукава ставить?» И, повернувшись к Таньке, добавила: «Чтобы носы - сопливые! - рукавами не вытирали».
…В лагерь мы поехали с Танькой с настроением: впереди танцы! А мы - в новых платьях!
Все было нам было в новинку. И линейки, и побудка горном, и какие-то еще невиданные полдники. С печеньем, вафлями и даже иногда - с яблоком! Дома - то утром пирожок материн в карман и целый день - на озере! Вылезаем из него, когда кожа гусиная и зуб на зуб не попадает. Гуси сами знают, когда домой пора, вот и бегут пастухи за ними следом.
Все было в лагере просто здорово!
Но… Оказалось, что старшеклассницы на танцы ходят, наверное, не танцевать, а наряды показывать. И не один - два.
Мы с Танькой поменялись платьями. Ну, и все – нарядов-то больше нет!
Кто нас пригласит танцевать, когда мы конопатые, и в одних и тех же платьях?
Придумали! Надо мне отпроситься у директора лагеря домой. Причину придумали уважительную: Маруся, сестра моя, закончила 8 классов и скоро уедет учиться на радиомонтера. Надо же ее проводить!
Уезжать Маруся пока не собиралась. Моя путевка кончится, и только через неделю она уедет.
Наврали. А что делать? Надо обязательно выпускное платье Маруси в лагерь привезти.
Ничего, что Маруся на 5 лет старше. Резать платье не будем. Ушьем.
Наряд выпускной был невиданной красы. Родственница из Барнаула с теткой Дуней, материной сестрой, передала.
Кто бы разрешил мне его взять?! Парчовое, нежно - измрудное, приталенное, с большим овальным вырезом... Наверное, какая-то принцесса замуж в нем выходила, а Марусе просто так досталось.
Увезла платье тайком.
И щеголяли мы с Танькой по очереди в платье на танцах. Даже директор нас танцевать приглашал. Он хороший, хоть и с прищуром улыбчивых глаз.
На шею пришлось надевать большой венок из полевых цветов. Каждый день плели. Широкая зеленая лента на поясе очень подходила к платью, а самое главное, не позволяла нам выпасть из него. Мы были счастливы!
Но вот настал родительский день в лагере. Мы с Танькой знали, что родителям нашим некогда по лагерям разъезжать - сенокос!
К концерту я готовила читать стихотворение. Про Кирю Баева, пионера - героя из соседней Поперечки. Читала, конечно, в красивом платье. И вот когда дрожащим голосом произнесла последние строки «Дороги, дороги, их много, ухабистых, длинных…», чуть не упала со сцены: в последнем ряду стояла Маруся. И плакала.
Но почему- то взбучки не было, когда я в зале подошла к ней. Она просто плакала.
« Марусь, платье целое, мы не резали». « Дурочка ты. Я плачу от стихов» - сказала сестра. «Мамки вам постряпушек передали. И варенье малиновое».
И добавила: « Думаешь, Тань, платья Зои и Любы, наших с тобой сестер, я потихоньку не надевала? Ты маленькая была, не помнишь. Когда я домой приходила из клуба, в малине переодевалась в свое. Мать как-то утром рано пошла малину собирать, а там платье висит. Досталось мне щепкой от нее. Даже и спрашивать не стала, кто там его оставил».
Платье уехало с Марусей в Плотаву. Ничего. Я стала знаменитой. Чтение стихов помогло. Вожатые меня гвоздем программы в концертах называли. Услышала как-то. Вот. Вы думали, если бы я в своем ситцевом была, хорошо бы прочитала? Да я и на сцену бы не вышла, так боялась.
Дома первым делом Витька попался на глаза. Крутился возле нашего дома. Доставал из колодца воду и пил из ведра, отфыркиваясь. Вода студеная, зубы сразу ломило.
Торопился рассказать нам новости плотавские: какую рыбищу поймал на Барабановом озере, сколько ягоды с матерью нарвал, как хорошо загудронил лодку, вопросительно взглядывая: со мной поедете?
Рыбища на Барабаново известная: гольяны. Которые Витька из карманов вытрясает дома, когда на мордушку чужую нечаянно наткнется на озере.
Мы с Танькой не договариваясь выпалили в ответ на вопрос: «Как в лагере, натанцевались?» - «На всю катушку!»
Может, нам с Витькой путевку на то лето дадут?