На данной странице представлена книга «СОНЕТЫ ШЕКСПИРА»
перевод Чуйковой С.В.
Издание 2017 года. Экземпляры книги находятся в Российской Государственной Библиотеке.
Права юридически защищены.
1
Смысл красоты — в потомство перейти!
Так совершенство розы длится вечно,
И хоть умрёт цветок в конце пути —
Бутоны расцветают безупречно.
А ты, влюблённый в блеск своих очей,
К себе относишься, как враг, сурово,
Но голод всё становится острей
Там, где обилье радовать готово.
Бесспорно, ты всегда украсишь пир
В честь юности, устроенный весною,
Но, в собственном бутоне скрыв эфир,
Как скряга, усыхаешь над казною.
Мир пожалей, иль красоту и стать
Вдвоём с могилой будешь поедать.
2
Когда исчертят грубо сорок зим
Твоё чело, глумясь над красотою,
А юности наряд, что так любим,
Износится с особой быстротою,
Чем сможешь оправдать тогда ответ,
Куда богатство нежное девалось?
Ведь у запавших глаз, где блёклый свет,
Ни яркости, ни силы не осталось.
Да, ты достоин был бы похвалы,
Ответив: «Вот прекрасный мой ребёнок,
Он оправданье для седой главы,
Наследовал красу и смехом звонок!»
В тот миг ты снова стал бы молодым,
А старость улетучилась, как дым.
3
Своим лицом любуясь в зеркалах,
Скажи ему: «Пора создать другое,
Пока красив и свежесть не ушла,
Чтоб женщин мог порадовать собою».
Ведь где найти ту девственную плоть,
Что пахотой твоей пренебрегла бы?
Иль ту, чья безрассудная любовь
Потомству появиться не дала бы?
Ты зеркало для матери своей:
Её апрель и луч воспоминаний.
И ты глазами собственных детей
Увидишь юность в робости признаний.
Но память может и закрыть свой счёт:
Умрёшь один — и образ твой умрёт.
4
Прелестный расточитель, даже мот,
Зачем нелепо тратишь ты наследство?
Ведь облик только займ тебе даёт,
Чтоб красоту использовал как средство.
Ну почему усердно прячешь клад,
Который щедро выдала Природа?
Да, нищий ты, хоть сказочно богат,
Так глупый ростовщик не ждёт прихода.
С одним собою сделку заключив,
Обманываешь лишь себя, мой милый,
Но, от Судьбы наследство получив,
Что сможешь ты оставить за могилой?
И в чём, скажи, повинна красота,
Коль для других в темнице заперта?
5
Тончайшею работою часов
Был создан образ твой неповторимый,
И те ж часы — тираны всех веков —
Уносят красоту в простор незримый.
Так лето продвигается к зиме,
Которая затем его погубит,
И будут соки скованы в листве,
Цветы умрут, ведь Смерть красу не любит.
А раз не сохранён от лета сок,
Как жидкий арестант в простом флаконе,
То гибнет красота, и точно в срок
Приходит старость в горестном сезоне.
Эссенция когда ж сохранена,
То и зима бывает не страшна!
6
Зиме холодной, грубой не позволь
Сковать в тебе весны бурлящей соки.
Наполни сладостью сосуд любой,
Пока у красоты не вышли сроки.
Ты должен осчастливить вкладом тех,
Кто облик твой оценит совершенный,
Чтоб позже разлетался детский смех,
И беззаботный, и благословенный.
Ведь образ свой умножив в десять раз,
Во столько же становишься счастливей.
И где же Смерть тогда отыщет лаз,
Когда ты в десять раз неуязвимей?
А красота, поверь мне, не пустяк,
Чтоб стал её наследником червяк.
7
Когда с рассветом, набирая мощь,
Светило голову вздымает гордо,
Касаясь жаром скал, морей и рощ,
То целый мир склоняется покорно.
И днём, когда в зенит небесный свой
Оно стремится молодым мужчиной,
Всяк смертный, очарованный красой,
Любуется блистательной картиной.
Когда ж под вечер с верхней точки гор
Уходит Солнце дряхлым шагом в старость,
То даже те, кто предан, прячут взор,
Нет сил смотреть, что от него осталось.
И ты умрёшь ненужный и один,
Коль не появится на свет твой сын.
8
Ты сам как музыка, но что ж грустишь,
Когда заслышишь радостные звуки,
А песнь твоей любви печальна лишь,
Как будто изнываешь от разлуки?
Не потому ли, что созвучий ряд
Напоминает брачные союзы,
И ноты, укоряя, говорят,
Что ты презрел супружеские узы?
Услышь: ведь струны слаженно поют,
Как муж любезный и его супруга,
И вместе с их ребёнком создают
Аккорд прекрасный счастья друг для друга.
Когда ж поёт всего одна струна,
То лишь тоска и боль её слышна.
9
Не из-за страха ль горьких слёз вдовы
Себя изводишь в одинокой жизни?
Но если же умрёшь бездетным ты,
Склонится целый Мир в печали тризны.
Он, как вдова, начнёт скорбеть тогда,
Что нет потомства. Этого что хуже?
Ведь утешенье женщине всегда
Глаза детей, когда грустит о муже.
Да, мот сорит деньгами, но они
Лишь переходят на другое место,
А годы красоты все сочтены,
И Времени не предъявить протеста.
Но кто убийство сам в себе ведёт,
Любви другим, конечно, не даёт.
10
Позор! Неправда то, что ты влюблён,
Мне за твою беспечность даже стыдно!
Да, верно: ты любим, обожествлён,
Но сам не любишь, это очевидно.
Всё потому, что ненавидишь так,
Что уготовил для себя преграду:
Свой храм готов разрушить, будто враг,
Которому за слом вручат награду.
О, стань другим, чтоб мысли я сменил!
Пусть мрак внутри душа добром исправит,
Чтоб только нежность придавала сил
Идти к любви, которая всем правит.
Меня послушай: ради вечных дней
Ты награди красою сыновей.
11
Старея, будешь в детях расцветать,
Которые, твоей являясь частью,
Тебе подарят молодость опять,
Раз кровь бурлит их юношеской страстью.
И в этом мудрость всей красы вокруг,
Иначе увяданье ловит в сети.
Ведь если б думали, как ты, мой друг,
Исчез бы мир за шесть десятилетий.
Пусть те, кого Природа создала
Надменно грубыми, умрут бесплодны,
А кто красив, к кому она щедра —
Цветут, для продолжения пригодны.
Тебя любовь ваяла, как печать,
И ты свой оттиск должен повторят.
12
Когда удары слушаю часов
И вижу, как прекрасный день взят тьмою
Иль как фиалку губит тень лесов,
А кудри серебрятся сединою,
Когда я вижу кроны без листвы,
Которые в жару стада спасали,
Иль вспоминаю, как пучки травы
В телегах белой бородой качали,
Тогда печалюсь о твоей красе,
Что ты исчезнешь Времени приказом,
Ведь всё подвластно смене на Земле,
И новое восходит раз за разом.
Ничто от Времени тебя не защитит,
Лишь дети, воплотившие твой вид.
13
Ты можешь оставаться сам собой
Не дольше, чем живёшь на этом свете.
Нет тех, кто обошёл Смерть стороной,
Так подари свой милый образ детям.
Тогда краса, что ты в аренду брал,
Продлится в нашем мире бесконечно
И отразится в холоде зеркал
Твоим ребёнком ласково-беспечным.
Ведь кто позволит, чтоб прекрасный дом
Пришёл в упадок вопреки уходу,
Чтоб зимний сумрак поселился в нём
Ветрам и глупой прихоти в угоду?
Одни лишь моты! Пусть же, милый друг,
Как ты отца, тебя продлят сын, внук.
14
Свои сужденья не со звёзд беру,
И всё ж мне кажется, что я астролог,
Но не такой, чтоб предсказать игру,
Ненастье, засуху, чуму иль голод.
Я также не предвижу силу гроз
И не могу сказать, мол, завтра иней,
Иль королевствам вынести прогноз
По тем знамениям, что в небе синем.
Но я читаю по твоим глазам
И в этих звёздах нахожу ответы,
Что правду с красотой ты должен сам
Продлить в потомках, то Судьбы заветы.
Иначе я озвучу твой финал:
Красу и правду гроб себе забрал.
15
Когда я сознаю, что на Земле
Даётся совершенству миг короткий,
Что мир — лишь сцена, а спектакли все
Задуманы на звёздах нежно-кротких;
Когда я постигаю жизнь людей
И вижу, как Судьба на них влияет,
Что юность, хоть тщеславна от идей,
Но старость даже память забирает;
Тогда, о юный друг, в моих глазах
Безмерно ты становишься богатым,
Поскольку Время, всё стирая в прах,
И молодость твою возьмёт когда-то.
Но я люблю и буду воевать,
Что год крадёт — привью тебе опять.
16
Зачем не хочешь способом иным
Ты посрамить у Времени пороки?
Сражаться с увяданием твоим
Мои бесплодные устали строки.
Ведь на вершине молодости ты,
И девственных садов земля пустая
Растила б с радостью твои цветы,
Чей яркий вид не акварель плохая.
Лишь так себя должна жизнь обновлять,
А кисти и перо, храня уменье,
Твою не смогут нежность передать
Точней, чем детских рук прикосновенье.
Отдав, ты будешь в сыне жить родном,
Своим запечатлённый мастерством.
17
Да кто поверит в будущем стихам,
Где ты, мой друг, прекрасней идеала?
Хотя они, скорее, гроб, чем храм,
Для красоты, которая сияла.
О, если б мог я передать твой взор,
Изящество манер и поз словами,
Сказал бы век грядущий: «Это вздор!
То был не человек — был Ангел с вами».
И презирали б рукопись, увы,
Так лживым старикам нет уваженья,
И осуждали б с ханжеством вдовы
Чрезмерность моего воображенья.
Но сын, став продолжением твоим,
Как он помог бы сразу нам двоим!
18
Сравнить ли мне тебя с июльским днём?
Ты краше, привлекательней, добрее.
Сравнить ли с самым редкостным цветком?
Но вянет он, что может быть страшнее?
Сияет Солнце, как небесный глаз,
Однако туча в миг его скрывает.
В природе всё имеет скорбный час,
Когда очарованье исчезает.
Лишь вечно лето красоты твоей,
И ценности его не потускнеют!
А Смерть уйдёт ни с чем в страну теней,
Ведь ты стихами вознесён над нею.
Пока сонет читают на Земле,
Бессмертие завещано тебе!
19
О, Время — хищник! Когти льва сломай,
Земле вели зарыть плоды в могилу,
С издёвкой зубы тигру вырывай
И Феникса сожги в крови за силу.
Неси печаль и летом, и зимой.
Ты власть имеешь, всё что хочешь делай
И с этим миром, и с его красой.
Одно не сотвори рукой умелой:
Изрезать не позволь своим часам
Чело любимого, создав морщины,
Пусть он живёт, угодный Небесам,
Как образец прекрасного мужчины.
Ты, Время, не хвались про тлен и дым,
В моих стихах друг будет молодым!
20
Дала Природа женское лицо
Тебе, мой повелитель и царица,
Плюс сердце нежное, что так влечёт,
Но не предаст, как хитрая девица.
Особым взглядом обладаешь ты,
Что золотит предметы неизменно,
И статью, разжигающей костры
У женщин и мужчин одновременно.
Свои мечты Природа воплотив,
Тебя снабдила женской красотою,
В конце творенья, словно полюбив,
Добавив нечто, развела со мною.
Поэтому ты женщин забавляй,
Но только мне любовь свою отдай.
21
Я на поэтов звучных не похож,
Которые подкрасить слог стремятся,
Которые выплёскивают ложь,
Боясь в любви обыденно признаться.
Сравнения у них одни и те ж:
То с Солнцем, то с Луной, то с перлом моря,
То с лёгким ветерком, который свеж,
То со звездой, тускнеющей от горя.
Позвольте мне, кто истинно влюблен,
Писать правдиво о предмете страсти,
Который просто матерью рождён,
Но красотою не уступит власти.
Пусть о товаре всем кричит делец,
А я своей любви не продавец.
22
Я не поверю зеркалу, что стар,
Пока в тебе кровь юности резвится.
Когда ж отнимет Время этот дар,
За мною Смерть опустится, как птица.
Ведь молодость твоя — вот мой наряд,
В который сердце облачилось снова.
Оно живет в тебе, чему я рад,
А юное твоё во мне ждёт зова.
Так береги себя, моя любовь!
И я клянусь, что буду осторожен:
Сосуд не разобью, твоя там кровь,
Для няньки долг заботою умножен.
Но сердце коль убьёшь — своё забудь!
Не для того беру, чтоб дар вернуть.
23
Как плохонький, робеющий актёр,
Что толком не раскрыл на сцене роли,
Как монстр, который злобен и хитёр,
Чьё сердце слабнет от его же боли,
Так не могу произнести я фраз
Заветного любовного признанья,
А страсть не в силах выполнить приказ,
Как будто задохнулась от старанья.
Поэтому пусть взгляды говорят,
Что сердце прячет в глубине с опаской,
Пусть молят, обещанием горят,
Лишь ты пойми, что спрятано за маской.
Любовь имеет свой тончайший ум:
Глазами слышать в сердце страсти шум.
24
Мои глаза рисуют твой портрет,
А для работы выбрали холст сердца.
Теперь он в раму из меня одет,
Но всем закрыт, как храм для иноверца.
Всегда художник вносит часть себя
В изображение своей модели,
Поэтому тебе открою я,
Что чувства и душа сказать сумели.
Твой взгляд проникнет в окна мастерской,
Где вывешен портрет сей превосходный,
Его увидишь, так как свет ты мой,
Что входит в душу: яркий и свободный.
Глазами можно много рассмотреть,
Но лишь любви дано запечатлеть.
25
Пусть те, кому известность вручена,
Своим гордятся именем и званьем.
А мне Фортуной почесть не дана,
Я награждён другим — любви вниманьем.
Хоть фавориты принцев и царей
Цветут, как ноготки, под солнцем ясным,
Но хмурый взгляд — их славы нет быстрей,
Чем лепестки свернутся днём ненастным.
И воин, что прославился в боях,
Имевший сто побед и достиженья,
Всего однажды в битве проиграв,
Из книги чести вычеркнут в мгновенье.
Но счастлив я: тобой любим, люблю.
Кто эти званья приведёт к нулю?
26
Сокровище моё, я твой слуга,
Что накрепко привязан к господину,
Пишу письмо не остротой ума,
А чувством, разъясняющим причину.
Да, чувство! Что в сравнении с ним ум?
Он бедным кажется, почти ненужным,
Лишь ты поймёшь и трепет этих дум
В душе своей оденешь словом чудным.
А до того: пока созвездий ряд
Мне не укажет верную дорогу,
Пока надежда не сошьёт наряд,
А веры свет не уберёт тревогу,
Нет, не осмелюсь, зная власть твою,
Произнести, что я тебя люблю.
27
Спешу прилечь, устав я от пути,
И в отдыхе почувствовать забвенье,
Но сразу мыслям вздумалось идти,
И, как всегда, едино направленье.
Издалека, где я нашёл приют,
Они к тебе в божественном экстазе,
Паломникам под стать, гурьбой бредут,
Плюс добавляют прелести в рассказе.
И взор моей души летит туда,
Где призрак твой всё манит за собою,
Он остро, как сапфир, горит всегда,
И ночь-старуху сделал молодою.
Вот так все дни и ночи лишь с тобой
Я провожу: какой уж тут покой!
28
Ну, где найти тот благостный покой,
Раз в отдыхе мне грубо отказали,
И день передаёт поре ночной
Мою тоску, чтоб утром взять печали?
Пусть свет и тьма — соперники во всём.
Они пожали руки, сговорились,
Чтоб я тебя искал напрасно днём,
А в ночь страдал, когда мечты разбились.
Хоть утро я упрашивал, просил
Тобою заменить лучи рассвета,
И смуглой ночи клялся, что ты мил
Ведь вечер озаришь, как звёзды лета,
Но день приносит новую печаль,
А ночь - всё множит: им меня не жаль.
29
Когда, осмеянный Судьбой, людьми,
Я бьюсь один, страдая, что отвергнут,
И глухо небесам твержу: «Прими», —
Всё проклиная так, что звёзды меркнут,
Когда друзьям завидую твоим
И, внешность примеряя их иль связи,
Кажусь себе бездарным и пустым,
А мысли — глупыми, в одеждах вязи,
Тогда приходит образ твой ко мне,
Он счастья полон, в душу проникает,
Как жаворонка песня о весне,
Что на заре звенит в начале мая.
Так становлюсь богаче королей:
Мне только вспомнить о любви твоей!
30
Когда на свой безмолвный, строгий суд
Я думы о прошедшем вызываю
И горя полный, словно старый шут,
Растрату лет и беды вспоминаю,
Тогда глаза, не знающие слёз,
Становятся наполненными влагой
По тем друзьям, кто умер и унёс
Любовь в сердцах, пылающих отвагой.
И вновь тревожусь от картины бед,
А в мыслях счёт веду былым страданьям,
Оплакивая заново дым лет,
Который принесли воспоминанья.
Но стоит лишь подумать о тебе,
Печалей больше нет в моей судьбе.
31
В твоей груди стучат сердца друзей,
Которых Смерть нещадно забирала.
Я то биенье слышу всё сильней,
Там царствует опять любви начало.
О, сколько преданных, горючих слёз
Из глаз моих пролил я на могилы,
Те слёзы как проценты мёртвым, взнос —
Друзья теперь в тебе сокрыты, милый!
Ты мавзолей, где их мечты живут,
Живёт любовь, чьё время быстротечно.
Сердца тебе её передадут,
Чтоб право получил владеть навечно.
В тебе есть образ каждого из них,
Так будь со мной, чтоб пульс их не затих.
32
Когда переживёшь тот странный час,
В который заберёт меня могила,
А позже перечтёшь в который раз
Наивные стихи, где сердце жило,
Сравни их с достиженьями других.
И хоть сразит тебя перо чужое,
Их сохрани как свет моей любви,
Не как стихи, что прах возьмёт с собою.
Меня же только мысли удостой:
«О, если б друг творил все эти лета,
То урожай любовь дала б такой,
Что стал бы лучшим он среди поэтов.
Но умер. Дар других я оценил.
Его ж читаю, так как он любил!»
33
О, сколько раз я видел, как рассвет
Вершины гор пронзает царским взглядом
И, солнечным лицом даруя свет,
Всё золотистым балует нарядом.
А позже разрешает тучам зло
Поставить метки на своём обличье
И, прячась робко, ведь ещё светло,
Ползёт на запад, позабыв величье.
Так ты, мой свет, всего единый час
Меня ласкал прелестными лучами,
Но дальше твой огонь, увы, погас,
Исчез у тёмной тучи за плечами.
Поскольку и на Солнце пятна есть,
Твои земные — полюбить мне честь.
34
Зачем ты обещал прекрасный день,
Зачем велел, чтоб плащ я свой оставил?
Ведь тучи низкие, как Ада тень,
Меня настигли против всяких правил.
Не поздно ли теперь, родной, светить
Сквозь облака, когда побит я градом?
Бальзам для раны нужно ли хвалить,
Коль для души бесчестие — награда?
Не станет мне лекарством и твой стыд,
Хоть ты раскаялся, но я обижен.
Знай, сожаления притворный вид
Добавит тяжести, когда унижен.
Но эти слёзы жемчугом, мой друг,
Искупят всё, спасая нас от мук!
35
Ты не грусти о том, что совершил:
У розы есть шипы, и примесь — в злате,
И червь бутон сладчайший повредил,
И тучи скрыли солнце на закате.
Грешны все люди; даже мой сонет
Заглаживает скверное сравненьем,
Старается укрыть тебя от бед
Чуть лживым, оправдательным решеньем.
Ведь мне понятно, что такое страсть,
Я для неё готов быть адвокатом,
Но честь с любовью хмуро делят власть
Внутри меня, ни в чём не виноватом.
И даже если победит любовь,
Ты, милый вор, меня ограбил вновь.
36
Пора нас разделить теперь с тобой
В любви, которая была едина,
Чтоб пятна, мне вручённые Судьбой,
Я нёс один безропотно, незримо.
Мы любим: вот связующая нить.
Но зло молвы и прочие тревоги
Пусть и не могут нашу страсть убить,
Крадут часы любви и слишком строги.
При встрече мне нельзя тебя узнать,
Моя вина не ускользнёт от взора,
И ты меня не должен замечать,
Чтоб не навлечь на честь свою позора.
Отныне, репутацию храня,
Готов на всё, ведь я люблю тебя.
37
Как немощный отец за сына рад,
Что полон сил тот и шалит беспечно,
Так я, устав от жизни и преград,
Тобою восхищаюсь, друг сердечный.
И дело здесь не только в красоте:
Твой ум, богатство, верность с добротою
Находятся на царской высоте,
Сюда я приведу любовь с собою.
И сразу не бедняк я, не больной,
Ведь даже тень твоих заслуг чудесна.
Отныне награждён самой Судьбой:
Мне жить и частью этой славы лестно.
Пусть лучшее идёт к тебе! В тот час
Я становлюсь счастливей в сотни раз.
38
Зачем же Музе требовать сюжет,
Когда твоё дыханье в каждой строчке?
И драгоценней этой темы нет,
Пред ней трепещут белые листочки.
Да, ты один себя благодари,
Что у меня стихи достойны чтенья,
Лишь неуч не напишет о любви,
Когда ты даришь свет и вдохновенье.
Так стань десятой Музой, в десять раз
Превосходящей девять Муз поэта!
А тот, кто пишет, пусть стихи создаст,
В которых точной станет суть портрета.
Моя же Муза, если угодит,
Тебе даст славу, хоть в трудах пиит.
39
Да как теперь тебя превозносить,
Когда ты лучше всех, но часть моя же?
К чему мне самого себя хвалить
И чувствовать потом виновным даже?
Поэтому попробуем жить врозь,
Чтоб нам не называть любовь единой,
Тогда бы и желание сбылось:
Я прославлять смогу твой образ дивный!
О, сколько б мук разлука принесла,
Когда б мечтать нам запретило Время!
Но грёзам о любви — им нет числа,
И это восхитительное бремя!
Ведь если б в мире не было разлук,
И я хвалу сейчас не пел бы, друг.
40
Ты всех возьми моих любовниц, всех!
Что обретёшь, чего не знал ты прежде?
Любви, родной, не ищут средь утех,
Тебе ж свою дарил в святой одежде.
И если ты прелестницу забрал,
Желая, чтобы я к тебе стал ближе,
То этим лишь себя и наказал,
Ведь сердце вновь обманываешь ты же.
Но я тебя прощаю, милый вор,
Хоть ты присвоил всё, чем я владею.
Пусть лучше яд любви течёт из пор,
Чем ненависть простая от злодея.
Поэтому прошу я об одном:
Обидами убей, не став врагом.
41
Поступки те, которые творишь,
Когда в твоём отсутствую я сердце,
В беспечной юности, возможны лишь,
Когда соблазн свои откроет дверцы.
Ты добр — тебя хотят завоевать,
Желают завладеть, пока прекрасен,
А сыну женщины не устоять,
Ведь у охотницы и взгляд опасен.
Поэтому сейчас бы я желал,
Чтоб придержал ты юность с красотою,
Которые в беспутстве правят бал,
Где ты срамишь две верности собою:
Той женщины — красою соблазнив,
Свою — мне так жестоко изменив.
42
Ты ею обладаешь — ерунда,
И я был околдован страстью тоже,
Но коль влюблён в неё — тогда беда.
Что для меня твоей любви дороже?
Я должен оправданье вам найти:
Её желаешь, так как я был с нею,
Она ж возникла на твоём пути,
Стараясь этим сделать мне больнее.
Но если от тебя, друг, отвернусь,
Ты сразу станешь для неё добычей,
Её оставив, вас объединю,
А вы мне крест дадите из приличий.
Придумал: если с другом как один,
То милой только я необходим!
43
Прикрыв глаза, я вижу лишь острей,
Ведь днём смотрю на мир ненастоящий.
Когда же сплю, то взглядом меж теней
Ловлю твой образ в дымке золотящей.
И эта тень, распространяя свет,
Ярка настолько в призрачном виденье,
Что тут же получаю я ответ,
Сколь днём твоё прекрасно появленье!
О, понял я, как радостно очам
Тебя увидеть в трепетном рассвете,
Раз мёртвой ночью освещаешь сам
Мой тяжкий сон с мечтанием о лете.
Да, без тебя все дни мои пусты,
Лишь ночью счастье, если снишься ты.
44
О, если б тело превратилось в мысль,
Которой не мешают расстоянья,
То все пространства сразу бы сдались —
Я б рядом был с тобой, моё призванье!
И пусть я оставался бы в краях
Далёких, но мечты мои проворно
Шагали б через суши и моря,
Одной лишь страсти подчинясь бесспорно.
Но я не мысль, и хуже нет беды,
Чем долго ждать и жить с тобой в разлуке!
Коль из земли я создан и воды,
То должен проводить всё время в муке.
Что тело может без тебя мне дать?
Лишь слёзы и умение страдать.
45
Моих две части — воздух и огонь, —
Где б ты ни находился, будут рядом.
Названье первой — мысль, а страсть — второй,
Они легки, неуловимы взглядом.
Когда они отправлены к тебе
От сердца и любви моей послами,
То я тоскою заперт, как в тюрьме,
А Смерть зазывно машет мне крылами.
И это происходит так всегда,
Пока послы мои не возвратятся,
Не скажут, что здоров ты, а беда
Боится даже рядом появляться.
Я рад, но их гоню обратно в даль,
И вновь в душе рождается печаль.
46
Глаза и сердце втянуты в войну
За образ твой и не хотят признаться.
Ведь взор для сердца создал пелену,
А сердце взгляду не велит влюбляться.
Стучит упрямо сердце, что ты — в нём,
И не позволит внутрь забраться вору;
Глаза ж, себя равняя с хрусталём,
Твердят: лик отражённый отдан взору.
И чтобы наконец решить сей спор,
В жюри для правды мысли пригласили,
Которые вершили приговор,
А дальше о решенье объявили:
Так красоту глаза забрали вновь,
А сердцу отдана твоя любовь.
47
Сейчас в союзе сердце и глаза
И даже стали помогать друг другу.
Ведь без тебя взгляд замутнён, в слезах,
А сердце ноет, подчинясь испугу.
Теперь как пир для взора твой портрет,
И сердце здесь получит угощенье,
В другой же раз сердечный стук — привет —
Очам напомнит об изображенье.
Итак, портрет иль нежная любовь
Меня всегда с тобой поставят рядом,
Ведь мысль моя тебя разыщет вновь
В любое время вопреки преградам.
Когда же мысли спят, портрет родной
Глаза и сердце ставят пред собой.
48
Как я старался, собираясь в путь,
Любую мелочь спрятать под замками,
Чтоб воры не прельстились чем-нибудь
Из ценностей, что я хранил годами.
Мой милый друг, ну с чем тебя сравнить?
Сокровища мои все пылью стали.
Ты лучший из всего, что может быть,
Но, став добычей, мне несёшь печали.
Ты клад, который не закрыть в сундук,
И я нашёл хранилище другое:
Да, это сердце, ведь тебя люблю,
А значит, ото всех врагов сокрою.
Но всё равно боюсь, что украдут,
Я б честности — и той возвёл редут.
49
Возможно, что наступит та пора,
Когда увидишь ты мои изъяны,
Поймёшь: любовь ушла ещё вчера,
Но это знанье не оставит раны.
Тогда пройдёшь ты мимо, как чужой,
И радостью глаза меня не встретят:
Прощаясь, не берёт любовь с собой,
Ей всё равно, и что во след ответят.
К тем временам готовлюсь я сейчас.
И путь свой оценив как беспокойный,
Я руку подниму в который раз
Лишь за тебя, тебя же недостойный.
Ведь по Закону можно уходить,
Но нет Закона, чтоб меня любить.
50
О, как же труден мне обратный путь,
Когда в конце дороги, что петляет,
Напомнит даже отдых, множа грусть:
«Вот сколько миль от друга отделяет!»
Скакун мой не торопится вперёд,
Понуро тащится с моей печалью,
Как будто знает, что произойдёт,
Пока я разделён с тобою далью.
Коня не подгоняет боль от шпор:
Их иногда вонзаю в раздраженье.
Он тяжко стонет, словно бы в укор,
Чем ранит сердце больше, чем движенье.
Ведь этот стон напоминает мне,
Что радость позади и быть беде.
51
Вот как любовь берётся оправдать
Медлительность коня, коль уезжаю:
«Зачем ему во весь опор скакать?
По возвращенье поспешит он к Раю».
О, бедное животное моё!
Твой быстрый бег — пустые разговоры,
Ты скорости у ветра не займёшь,
А я и вихрю зло вонзал бы шпоры.
Нет, никакая лошадь не смогла б
Поспеть за мной и за моим желаньем.
Огонь любви — он с гривою костра
Несётся в скачке вольной с диким ржаньем.
А клячу я, пожалуй, отпущу.
К чему она? С любовью прилечу.
52
Я как богач, владеющий ключом
От сундука, где спрятаны богатства:
Чтоб их сравнить с немеркнущим лучом,
Не смею ими часто любоваться.
Так праздники становятся милы,
Когда в году немного дней веселья.
И крупные алмазы всем видны,
Хоть скупо внесены на ожерелье.
А Время, для которого ты клад,
Сокровище своё хранит прилежно;
Чтоб редко, но я всё же был богат,
Дарует мне твой взгляд бесценно-нежный.
Ведь я в твои достоинства влюблён:
Доступны — рад, и жду, когда лишён.
53
Скажи, ты из субстанции какой,
Раз тысячи теней отбросить можешь?
Ведь все имеют только по одной,
А ты в себе людей прекрасных множишь.
Адониса прелестные черты
Красе твоей зеркальная замена,
Коль в греческих одеждах будешь ты,
То свой портрет узнала бы Елена.
Весну я вспомню или урожай,
Они опять твоё же отраженье:
Ведь добр и светел ты, как нежный май,
А щедр, как осень, в каждом проявленье.
В тебе красот от всех не перечесть,
Но в сердце лишь твоём — любовь и честь.
54
Насколько же ценнее красота,
Когда она в гармонии с душою;
Прекрасна белой розы чистота,
Но аромат усилит суть собою.
Так у цветов шиповника окрас
Ничем не уступает тону розы;
И ветки их в шипах, и всякий раз
Они трепещут, если слышат грозы.
Но внешность их приятна только им,
Они живут и вянут без вниманья;
У розы же успех непостижим:
И в капле масла дар очарованья.
Пусть юность, друг, уходит не спеша,
В стихе блестит красой твоя душа!
55
Да, бронзовые статуи царей
Исчезнут раньше, чем сонет великий,
В котором воссияешь ты сильней,
Чем вековые мраморные лики.
И пусть строения сотрёт война,
А смута уничтожит монументы,
Не может Марсом быть побеждена
Живая строчка — памяти фрагменты.
Так Смерти вопреки и злой вражде
Пойдёшь вперёд ты — нет пути иного,
Чем славы путь, пока на всей Земле
Мир не достигнет часа рокового.
До Страшного суда живи в стихах,
В глазах влюблённых и моих мечтах.
56
Любовь, свой жар скорее увеличь,
Чтоб голод не хвалился остротою,
Ведь он, неутолённый, бьёт, как бич,
Раз аппетит всегда при нём слугою.
И ты, любовь, попробуй стать такой:
Коль в сытости глаза твои сомкнулись,
Назавтра будь голодной, даже злой,
Чтоб чувства и желанья всколыхнулись.
Да, пресыщенье — мёртвый океан,
Он разделяет любящие души,
Когда же исчезает, как дурман,
Любовь идёт хозяйкою по суше!
Могу сравнить с холодною зимой:
Тогда втройне желаешь лета зной.
57
Раз я слуга, то как же впредь могу
Не угождать любым твоим желаньям?
Я б Время без тебя отдал врагу,
Чтоб он познал всю горечь ожиданья!
Ведь сетовать, и то запрещено:
Вот пытка бесконечными часами,
И горевать, мол, слугам не дано
В разлуке, утверждённой Небесами.
Когда ревную, мне спросить нельзя,
Где ты бываешь или чем же занят;
Как раб печальный, только жду, любя,
От тех счастливых, что тебя приманят.
Глупа любовь, я вижу наперёд:
Тебя простит, хоть что произойдёт!
58
Сотри же Бог, назначивший слугой,
И мысль саму, что стану я шпионить!
Раб только ждёт, и преданный такой,
Что чувство долга можешь узаконить.
И хоть терпеть мне нужно будет плен,
Разлуку, как мучительнейший голод,
Пусть страсть завоет от тюремных стен,
Тебя не обвиню, мой друг, за холод.
Твои права безмерно велики,
Да, делай, что желаешь, и свободно,
И даже за провинности, грехи
Прощай себя, когда тебе угодно.
Коль в развлеченьях ты забыться рад,
Я буду ждать, хоть ожиданье — Ад.
59
Да, нового, похоже, в мире нет!
Всё было прежде — ум обманут тонко,
И он вторым рождением на свет
Даёт явиться бывшему ребёнку!
О, если бы мне кто-то показал
Вспять те пятьсот витков, что Солнце село,
В древнейшей книге образ — идеал,
Который списан был с тебя умело,
Что мог бы я сказать про данный Мир?
Мы стали лучше? Иль они красивей?
Иль кругооборот похож на пир,
Где гость сменяется, не став счастливей?
В одном уверен: что умы тех дней
Воспели образ красотой бедней.
60
Как волны к берегу спешат толпой,
Так к нашему концу бегут минуты:
Без остановок, точной чередой,
Всегда вперёд и обходя редуты.
Рождение, едва увидев свет,
Ползёт, ещё дитя, туда, где зрелость,
Но зеркало кривое им в ответ
Финал покажет, и куда всё делось.
Пронзает Время юности цветок,
Оставив красоте на лбу морщины,
И кормится, и пьёт редчайший сок,
Но миру не открыв своей личины.
Однако ты переживёшь века,
И не страшит пусть Времени рука.
61
Твоя ли воля гонит прочь мой сон
И не даёт сомкнуться бедным векам?
Иль ты, желая, чтоб прервался он,
Сам тенью бродишь по Морфея рекам?
А может, это дух незримый твой
Подглядывать решил, искать, где буду,
И, обличая в праздности лихой,
Нашёл он повод ревновать повсюду?
О, нет: твоя любовь не так сильна.
Спать не даёт, увы, моё же чувство,
Моя любовь при отдыхе больна
И страсть к тебе перевела в искусство.
Но как же караулить нелегко,
Когда с другими ты и далеко.
62
Гордыни грех в мои глаза проник
И в душу влез, где царствует порочно.
И нет спасенья: данный грех велик,
Когтями захватил он сердце прочно.
Мне кажется, что я прекрасней всех,
Умней, честней, мной нужно восторгаться.
Достоинства других, конечно, смех,
И все должны лишь на меня равняться.
Когда ж себя я вижу в зеркалах
С лицом в морщинах горьких и глубоких,
То отраженье превращает в прах
Любовь к себе от доводов жестоких.
Я не себя хвалю, а твой портрет,
Иначе мне не сбросить бремя лет.
63
Нет, не хочу, чтоб друг стал, будто я,
Потрёпанный и Временем разбитый,
Когда бег крови годы истощат,
И будет лоб морщинами изрытый.
Тогда помчится юность, как с горы,
В ночь старости, где всё почти что мёртво,
А титул «Бог Весны» сбежит, увы,
И всё очарованье будет стёрто;
Для тех времён я крепость возвожу,
Чтоб не смогла ножом изрезать Старость
Тот идеал, которым дорожу,
Хоть нож добьёт в финале, что осталось.
И пусть черна строка — его красу
Цветущей чрез века я пронесу.
64
Когда смотрю, как Времени рука
Нещадно портит века достоянье,
Как рушит башни, будто из песка,
Берёт металл в рабы всем в назиданье;
Когда я вижу хищный океан,
Который поглощает царство суши,
А почва у него крадёт лиман,
И знаю: этих игрищ не нарушу;
Когда я вижу обречённый мир,
Паденье стран — а прах накормлен ими, —
То думаю: вот грандиозный пир,
Где Время и любовь мою отнимет.
И эта мысль как Смерть, с ней лишь рыдать:
Любовь бесценна — заберут опять.
65
Раз бронза, камни, суша и моря
Не могут устоять пред Разрушеньем,
То как красе с ним биться? Ведь наряд
Её нежней, чем лилии цветенье.
Как пышность лета выстоять должна
Пред Временем, не сдав своих позиций,
Когда им даже сталь повреждена,
А скалы отказались от амбиций?
Пугающая мысль! Но где тот мир,
В котором можно спрятать драгоценность
От порчи Времени? Где тот эфир,
В котором красоту не тронет бренность?
Такого нет, коль не поможет Рок
Моей любви светиться в пульсе строк!
66
Теперь я обречённо смерть зову,
Устав смотреть, что глупость процветает,
Достоинство спихнули в нищету,
И отреченье веру распинает,
И подлость в золоте нашла приют,
И девственность поругана бесстыже,
И грязь на совершенство злобно льют,
И беззаконье правду гнёт всё ниже.
И творчеству отрезали язык,
И доброта у лжи порабощённых,
И честность хам высмеивать привык,
И лезет серость на скамью учёных.
Нет сил всё это видеть вновь и вновь,
Но как оставлю здесь мою любовь?!
67
Судьба, зачем живёт он в эти дни,
Когда порок в руках всё держит цепко,
А грех, который сразу в дело вник,
Связал себя с моим любимым крепко?
Зачем фальшивая краса берёт
Пыл щёк его и делает румяна?
Ведь роза ценна, что в саду растёт,
Не восковая, хоть и без изъяна.
Ну, почему он должен жить сейчас,
Когда Природа обнищала кровью
И без казны шельмует всякий раз,
Шедевры заменив позорной новью?
Она его хранит, как талисман,
Чтоб предъявить, когда всплывёт обман.
68
Его лицо — вот копия тех лет,
Когда краса естественной бывала
И не брала взаймы ничьих побед,
Хоть, как цветку, ей жить давалось мало.
Тогда у мёртвых золото кудрей,
Которое должна забрать могила,
Не стригли, чтобы сделать попышней
Причёску, коль Природа обделила.
Да, дышат благородством Времена,
Где внешность не подкрашивали сложно,
Где не цвела обманная весна
И красотою не блистали ложно.
Его лицо, коль мир так повреждён,
Природа и хранит, как эталон.
69
Во внешности твоей, так видит мир,
Изъянов нет: ни в облике, ни в жесте.
И даже враг твердит, что ты кумир,
А злые языки устали в лести.
Твоей красе везде поют хвалу,
Но те, кто восторгается тобою,
Слова меняют часто на хулу,
Проникнув в суть, что скрыта пеленою.
Так душу постараясь оценить,
Они начнут рассматривать поступки,
А значит, им удастся перевить
Зловонным сорняком цветок сей хрупкий.
Увы, твоя душа доступна всем,
Вот потому ты жертва грязных тем.
70
Когда тебя клянут, то не порок!
Прекрасное всегда мишень для сплетен.
Но подозренье на красе — злой рок,
Так черный ворон в синеве заметен.
И клевета, конечно, подтвердит
Достоинства твои себе в угоду,
Ведь червь бутоны сладкие вредит,
А ты и представляешь цвет Природы.
И хоть прошла опасность юных дней,
И ты предстал сейчас как победитель,
Но зависть лишь растёт, да всё прочней
Становится от зла её обитель.
Без подозрений ты, красы венец,
Владел бы королевствами сердец.
71
Когда умру, оплакивай меня
Недолго, сколько колокол звучащий
Ведёт рассказ, как я сбежал в края,
Чтоб жить с червями, коли мир пропащий.
И нежные слова не вспоминай!
Я так люблю, что и любовь разрушу.
Навек забытым стану, если май
Прошедших лет твою терзает душу.
Взволнуют если же мои стихи,
Когда смешаюсь с глиной в тихом месте,
Ты имя не тверди, прости грехи,
Любовь отдай, пусть канет с жизнью вместе.
Но слёзы спрячь, чтоб враг не осмеял,
Я сделал всё, чтоб мир их не видал.
72
Чтоб не заставил строгий свет открыть,
Что ты любил во мне, ценил особо,
Молчи, когда умру. Так проще жить,
Заслуг моих не доказать у гроба.
Конечно, если не притянешь ложь,
Раскрашивая все мои поступки,
Ведь мёртвому поют одно и то ж,
И даже Правда делает уступки.
А чтоб слова твои из-за невзгод
Не прозвучали приторно, фальшиво,
За телом имя пусть моё сойдёт,
В могилу ляжет тихо, молчаливо.
Поверь, мне стыдно за себя вдвойне,
Коль хвалишь ты ничтожное во мне.
73
Во мне ты видишь горестный сезон,
Где жёлтый лист полощется уныло,
Где птичий щебет грустью отменён —
На хорах голых веток тишь застыла.
Во мне ты видишь сумерки всех дней,
Когда в закате Солнце догорает,
Его уводит таинство ночей
Туда, где Смерть злорадно поджидает.
Во мне ты видишь слабнущий огонь,
Что на углях мерцает как попало,
Он как на смертном ложе: только тронь,
Уйдёт с любовью, что его питала.
Да, видишь, но и любишь всё сильней,
Когда потеря встала у дверей.
74
Ты не горюй, когда наступит срок
И Смерть меня укроет пеленою,
Ведь жизнь моя продлится в пульсе строк,
Которые останутся с тобою.
Стихи читая и узнав мечты,
Прими ту нежность, что предназначалась.
Пусть к праху прах, земля сотрёт черты,
Моя душа — она тебе досталась.
Ты потеряешь только бренный хлам —
Добычу для червей, что ждёт могила.
Одежды этой я стесняюсь сам,
Которую Судьба так износила.
Но ценность, что внутри заключена, —
Жизнь творчества — бери, тебе она.
75
Ты для меня как воздух, чтобы жить,
Как свежий ливень для земли засохшей.
Да, рад, что впредь могу тебе служить,
Я как скупец пред золотом оглохший.
То он гордится блеском в тишине,
То кражи страх ему сгибает плечи:
Так счастлив я с тобой наедине,
Но тих и робок при публичной встрече.
Порой пресыщен и твоей красой,
Но только голод обострится снова,
Ищу лишь то, что связано с тобой:
Закрыто ухо для чужого зова.
От этих колебаний я устал,
Здесь голод и еда дают накал.
76
Из-за чего в стихах нет новых фраз,
Разнообразных модных сочетаний?
И почему уже в который раз
Не выполняю Времени желаний?
Из-за чего пишу одно и то ж,
И у фантазий прежняя одежда?
Я каждым словом на себя похож,
Где не узнает имя лишь невежда.
Причина в том, что все стихи — тебе!
Любовь и ты — вот постоянство темы!
А старый слог уверенней вдвойне,
Когда не тратит сил на перемены.
Ведь Солнце утром ново, хоть старо,
Так пишет о любви моё перо.
77
Не скроет зеркало старенья след,
Часы покажут, как уходят сроки,
Но твой блокнот о радости тех лет
Запечатлеет искренние строки.
И хоть морщины в отблеске зеркал
Напомнят о распахнутой могиле,
А ход часов, что ты не замечал,
Расскажет о своей огромной силе,
Ты всё ж пустым страницам то доверь,
Что память не удержит, и узнаешь,
Как мысли-дети вновь откроют дверь
Из Времени, где запись оставляешь.
Пусть злятся и часы, и зеркала,
К тебе вернутся кладом те слова.
78
Тебя столь часто Музой призывал
И помощь находил, стихи слагая,
Что недруги украли идеал,
Тобой свои заплаты прикрывая.
Теперь поёт, кто раньше был немой,
Невежество полезло на вершину,
Талант расправил крылья за спиной,
А ум решил вдвойне хвалить причину.
Прошу: гордись тем, что слагаю я:
Влиянье ты, и от тебя рожденье!
Другие же шлифуют стиль, найдя
В тебе для строк обычных украшенье.
Ты творчество моё и высота!
Судьба печать так ставит неспроста.
79
Пока один я для тебя творил,
Мне одному дарил ты благосклонность,
Теперь строка лишилась прежних сил,
А в Музе приболевшей только сонность.
Любовь моя, я знаю, что твой лик
Влечёт к себе и многих вдохновляет.
Портрет списав с тебя, чужой пиит,
Как вор плохой, тебе же возвращает.
Ведь слово «честь» — оно твоя душа,
А слово «красота» — твой образ дивный,
Поэтому перо, хвалой дыша,
Способно на повтор лишь примитивный.
Пойми, заслуг поэта вовсе нет,
Не он создал прелестный твой портрет.
80
О да, меня лишает сил тот факт,
Что ум чужой тебе слагает песни
И мощно славит, коли дух богат,
А я в молчании топчусь на месте.
Достоинства твои как океан
И могут поглотить любое судно.
Пусть строчку напишу я, он — роман,
В твоей пучине сгинуть всем не трудно.
Как важно мне остаться на плаву,
Твоя поддержка лодке помогает,
А тот корабль, что знает глубину,
И сам спокойно волны рассекает.
Но если он пойдёт на парусах,
То я погиб: моя любовь — мой крах.
81
Я ль эпитафию сложу тебе,
Иль ты цветы опустишь мне в могилу,
Но образ твой останется в строке,
Где Смерть утратила былую силу.
Бессмертье обретёт твоя краса,
Меня же заберёт к себе гробница;
И будешь ты запечатлён в веках,
А я исчезну — времени частица.
Но памятником станет мой сонет!
Его прочтут другие поколенья,
И о тебе заговорят в ответ,
И возродишься в это же мгновенье.
Моё перо убило Смерти страх,
Ты в людях как дыханье на устах.
82
Нет брака между Музой и тобой,
А значит, не узнаешь ты позора,
Читая авторов, которых рой,
Чьи мысли о любви похуже сора.
Твой ум блестящ, как и твоя краса:
Раз у меня ты не находишь фразу,
Которую шептали небеса,
Стихи чужие ты листаешь сразу.
О, делай так всегда, моя любовь!
Пока риторикой занявшись жадно,
Тебе поэты угождают вновь,
Я честность поднесу свою отрадно.
Ведь грубо краску и наносят те,
Кого румянец злит в твоей щеке.
83
Не знал, что ты нуждаешься в хвале,
Поэтому не пел я дифирамбы,
Ведь истину не пачкают в золе,
Чтоб поэффектней выступить у рампы.
Да, славить я твой образ не спешил,
А дал постичь абсурд стихосложенья
Пиитов тех, кто, выбившись из сил,
Всё не найдёт слова для прославленья.
И пусть молчанье ставишь ты в вину,
Но так велит любовь моя святая:
Коль фраз о красоте не нахожу,
То пошлостью тебя не оскорбляю.
Твой каждый глаз способен больше дать,
Чем два поэта вместе рассказать.
84
Ты — это ты. Кто лучше назовёт?
Черты твои бесспорно - уникальны!
Природа только раз шедевр плетёт,
Где свет души и облика зеркальны.
Но может скажут: плохо то перо,
Что не добавит завитка из лести?
Но друг лишь тот, кто уберёт его,
Здесь украшательство в разряде мести.
Пусть копию твою создаст поэт,
Да не ухудшит совершенство звоном.
Тогда прославит он себя навек,
А стиль его признают эталоном.
Но если лесть твоей душе мила,
Впредь, будет только хуже похвала.
85
Моя же Муза вежливо молчит,
В то время как достойные пииты
Златым пером твой прославляют вид,
Где строки тонкой лестью перевиты.
Поэты хвалят мой же идеал!
А я, как неуч, повторяю: «Верно...» —
Про каждый гимн их, оду, мадригал,
Которые изыскано манерны.
Но как бы ни была пышна их речь,
Я добавляю трепетное слово,
Которое в моём лишь сердце есть:
«Люблю», — но молча и неслышим снова.
Пусть в их стихах восторженность и пыл,
Но ты цени того, кто полюбил.
86
Ужель возможно, чтоб талант чужой
К тебе стихи, как парус, направляя,
Стал для меня могильною плитой,
Наружу больше мысль не выпуская,
А дух его с поддержкою теней
Велик настолько, что забрал дар речи,
И я умолк, как робкий соловей,
Грустя, что вновь тобою незамечен?
Нет, ни соперник, ни его друзья,
Что в сговоре с тенями веселятся,
Заставить не смогли б молчать меня,
И уж тем более их всех бояться.
Но я бессилен, а мой стих немой,
Поэт украл прекрасный образ твой.
87
Прощай! Я не могу тобой владеть.
Ты как алмаз, что мне не по карману,
Который вправе красотой гореть,
Чья недоступность углубляет рану.
Лишь ты себя преподнести мне мог.
Иначе как богатством обладаю?
Но нет во мне тех качеств, видит Бог,
Чтоб дар хранить, и ценность возвращаю.
Ты иль не знаешь стоимость свою,
Иль ошибаешься в моём значенье,
Но, разведя дороги, проявлю
Особую настойчивость в решенье.
Когда, так долго снится, что король,
Всегда, проснувшись, ощущаешь боль.
88
Когда меня захочешь унижать,
Заслуги передав на осмеянье,
То сторону твою приму опять
И помогу нарушить обещанье.
Я слабости свои так изучил
И так сумею выставить пороки,
Чтоб строгий свет тебя лишь оценил,
Когда расстаться нам прикажут сроки.
И этому, конечно, буду рад,
Ведь я люблю, а значит, без сомненья,
Во всём один и стану виноват,
Чтоб ты имел двойное уваженье.
Да, жертвою любовь моя сильна,
Будь сто невзгод — всё выдержит она.
89
Скажи, что недоволен мною ты,
И стану осуждать я прегрешенье;
Вели хромать — споткнусь без хромоты,
Ведь беззащитен пред твоим решеньем.
Тебе в угоду о себе молву
Сам распущу, тех не найдёшь ты красок;
Знакомство скрою, боль не покажу,
Застыну, как чужой, в обличье масок.
Отныне людных мест я сторонюсь,
Где красотой ты вносишь оживленье,
И даже имя прошептать боюсь,
Чтоб вдруг не выдать голосом волненье.
Клянусь: себя хочу я изменить.
Кого не любишь ты, мне грех любить.
90
Раз можешь отвернуться в миг любой,
Сейчас покинь и не ищи причину;
Согни меня, объединясь с Судьбой,
Но не последним стань ударом в спину.
Ты не приди, когда у сердца стук
Почти затихнет от жестокой боли —
Так бурной ночи добавляет мук
Дождливый день в своей смертельной роли.
И той последней каплею не будь,
Которая переполняет чашу,
Ударом первым стань, вбивая в грудь
Всю боль разрыва и потерю нашу.
Чтоб понял я, вот худшая из бед —
Тебя лишиться, здесь сравнений нет!
91
Одни гордятся именем, красой,
Другие — силой, золотом и властью.
Кто платьем модным хвалится, слугой,
Кто - гончими да лошадиной мастью.
Здесь каждый выбрал точно по себе
И знает, как получит наслажденье,
А я иной и радуюсь судьбе,
Что выдала своё предназначенье.
Твоя любовь всех титулов важней,
Ценнее злата, дорогих нарядов,
И меркнут удовольствия пред ней.
Отныне: горд тобой и горд, что рядом.
Моё несчастье, может быть, в одном:
Уходишь ты — и нищий я кругом.
92
Себя попробуй у меня украсть —
Не выйдет, мой ты, накрепко привязан.
Твоя любовь над всем имеет власть,
Твоей любовью жизни срок указан.
И не страшусь я худшего из зол,
Раз в малом смерть даётся в виде приза,
Так рассудив, спокойствие нашел,
Плюс защищён от твоего каприза.
Ты боль изменой мне не причинишь,
Поскольку Смерть склонится к изголовью,
А это счастьем посчитаю лишь:
С любовью жить и умереть с любовью!
Но, может, есть в измене благодать?
Да, я желал бы про твою не знать.
93
Ну, как же верность мне твою понять?
Похож я на обманутого мужа,
Со мной лишь тело, что солжёт опять,
Коль мысли далеки, а в сердце стужа.
Зайти в твои глаза не может зло,
А значит, не пойму я перемену:
Ведь внешность тех, кому не повезло,
В гримасах, в позах выдаёт измену.
Но, видно, так угодно небесам:
Чтоб облик твой ничто не повредило,
Любовь прошлась по всем его чертам
И сладостью особой наградила.
О, как же соблазнителен твой вид:
О яблоке от Евы говорит!
94
Кто так силён, что силу напоказ
Не выставит и хвастаться не станет,
Кто, отдавая для других приказ,
Сам ни в каких соблазнах не застрянет,
Кто принял красоту как дар небес
И от растраты сохранил Природу,
Тот Властелин! Его повадки, жест,
Как древний герб, передаются роду.
Так дарит лесу сладкий аромат
Цветок, который чист, растёт у лужи,
Но, подхватив заразу, встанет в ряд
Из грубых сорняков, где всех он хуже.
А потому, скажу наверняка,
Гниль лилии противней сорняка.
95
Ты делаешь прелестным и порок!
Он, словно порча в розе ароматной,
Собой пятнает имя, но ты смог
Сокрыть дефект наружностью приятной.
И те, кто о тебе молву ведут,
В развратности увидев развлеченье,
Судить не стали, лишь хвалу поют,
Ведь титул твой влияет на затменье.
Какой же у грехов прекрасный дом,
Которые в тебя веселились жадно!
Краса, как ширма, справится с пятном,
И зрелище для глаз опять отрадно.
Но грязь поглотит всё же красоту:
Ведь даже нож теряет остроту.
96
Одни в беспутстве юность упрекнут,
Другие скажут: «Шалость шьёт наряды».
Твои проделки равно привлекут
Хоть высший свет, хоть простолюдья взгляды.
Как медный перстень на руке царя
В себя вбирает силу и величье,
Так недостатки делают тебя
Ещё желанней, ведь хранят двуличье.
О, сколько бы ягнят зарезал волк,
Меняя внешний вид и став овечкой!
Не устояли бы ни честь, ни долг,
Будь твой соблазн пожаром, а не свечкой.
Ты пощади: тебя люблю я так,
Что честь делю, будь это свет иль мрак.
97
Разлука, словно долгая зима,
Пришла на смену радости, мой милый,
Во мне мороз, а в днях такая тьма,
Как будто сам декабрь царит унылый.
Расстались мы с тобою летним днём,
И вот свои плоды приносит осень
От той весны, чей солнечный приём
Лишь подчеркнёт вдову, что смерти просит.
Ведь если урожай собой богат,
Он на сиротство горько мне укажет,
А без тебя поник чудесный сад,
И птицы смолкли, затаились даже.
Но если и поют, звук так уныл,
Что лист бледнеет, а ручей застыл.
98
В разлуке мы — при чём же здесь весна,
Хоть в пёстрый плащ апрель принарядился,
А юность веселится и шумна
Так, что Сатурн в забавный пляс пустился?
Но не смогли ни трели соловья,
Ни аромат цветов, ни ветер нежный
Меня заставить что-то сочинять
Иль собирать букет в полях безбрежных.
И лилия казалась не бела,
И в розе алой страсти не хватало:
Так копия не может быть мила,
Ведь ей не заменить оригинала.
Мне без тебя весна как зимний день,
Играл с цветами, раз твоя в них тень.
99
Да, раннюю фиалку я бранил,
Прелестную мошенницу лесную,
Что аромат твой сладостный ворует,
И лепесткам её хватило сил
Украсть цвет вен и царственность чужую;
Что лилия изгиб руки взяла,
Твой локон — у бутона майорана,
Как на шипах две розы от стыда:
У белой — бледность, алая — румяна.
А третья, обокрав подруг-бедняг,
Ещё присвоила твоё дыханье,
Её погубит мстительный червяк,
Чтоб о любви не слышала признанья.
Я у цветов лишь вижу суету:
Они твою воруют красоту.
100
Где ты бродила, Муза, мне ответь,
Коль вновь пренебрегла своей вершиной?
Не тратишь ли себя, чтоб грязь воспеть,
Не стала ль тьма руководить картиной?
О, ветреная Муза, искупи
Своё распутство благородным словом:
В то ухо пой, кому нужны стихи,
Кто даст блеснуть перу сияньем новым.
Да осмотри лицо любви моей:
Не появились ли на нём морщины?
И если да, то дряхлость не жалей,
Насмешкой задержи её причины.
Ты, Муза, славу красоты умножь,
Пока у Времени потерян нож.
101
Лентяйка-Муза, почему ты вдруг
Не стала славить правду с красотою,
Их воплотил в себе любимый друг,
При ком ты можешь только быть слугою?
Наверно, так ответить ты должна:
«Раз правды цвет всегда один бессменный,
А в красоте естественность важна,
Зачем смешенье краски драгоценной?
К чему хвалить — он выше всех похвал!»
Но этим не оправдывай молчанья,
Ты помоги прославить идеал,
Меняя склеп на Вечности признанья.
Исполни, Муза, службу для любви
И юным образ друга сохрани.
102
Любовь окрепла, хоть слаба на вид,
Но не смущает этот признак внешний.
Ведь только тот, кому неведом стыд,
Кричит о чувстве, как меняла грешный.
Так на заре любви, в её плену,
О, сколько гимнов спел я до рассвета.
Но соловей, приветствуя весну,
Вдруг замолкает в середине лета.
Не потому что у июля роль
Не вдохновляет на любви признанья —
Трель с каждой ветки превращает в ноль
И уникальность, и очарованье.
Да, так меня учили соловьи:
«Пореже пой мелодию любви!»
103
Меня, похоже, Муза предала,
Не дав перу сполна блеснуть талантом.
Но тема ярче, чем моя хвала:
Оправе ли соперничать с бриллиантом?
Прости меня, писать я не могу!
Ведь в зеркале твоё же отраженье
Мне скажет снова, что слова все лгут,
На скудность указав воображенья.
Да, грех велик: пытаться изменить
Предмет, который создан гармонично!
Поэтому и фраз избитых нить
Так рвётся обречённо и трагично.
Мой стих боится только одного:
Ты в зеркале — и больше нет его.
104
Пусть старость не страшит тебя, мой друг!
Твой взор по-прежнему и чист, и нежен,
А красота пленяет, хоть идут
За годом год, и путь сей неизбежен.
Зима одела трижды снегом лес,
А три весны спалило жаром лето,
И столько ж осень плакала с небес,
Но юности твоей не страшно это.
И всё же красота уходит прочь
Украдкой, очень тихо, как виденье,
Как стрелка на часах, что день и ночь
Ползёт, а глаз не ловит продвиженье.
Но если старость нам не обойти,
Она умрёт до твоего пути.
105
Нет, не стремлюсь кумира я создать,
Моя любовь не идол преклоненья,
Хоть фразы похвалы, как благодать,
Поются все одни без измененья.
В тебе так постоянна доброта,
А образ твой настолько идеальный,
Что и строка моя всегда проста,
И текст в ней одинаковый, зеркальный.
«О мой, прекрасный, добрый, верный друг!» —
Вот в этом смысл всего стихосложенья.
«Прекрасный, добрый, верный», — замкнут круг,
Но сколько тем даёт воображенье.
Три качества век шли по одному,
А ты их все вместил, как — не пойму.
106
Когда я в фолиантах прошлых лет
Стихи читаю, слогом изумлённый,
О дамах, рыцарях, которых нет,
Но облик чей застыл обожествлённый,
То в этом прославленье красоты —
Губ, ярких глаз, изгибов рук, движений —
Я сразу вижу милые черты,
Как будто прорицатель сновидений.
Твой образ был строкой предвосхищён,
Но всё же красота в туман одета,
Поэтому поэтам тех времён
И не хватило красок для портрета.
Сейчас мы можем видеть идеал,
Но где язык, чтоб фразы подсказал?
107
Ни собственные страхи, ни пророк,
Который знает обо всей Вселенной,
Не смогут указать конечный срок
Моей любви горячей, неизменной.
Смертельное затмение Луны
И мрачный смех оракулов спесивых —
Они, как сор, с пути удалены,
И мир царит вновь с веточкой оливы.
В эпохе новой для любви черёд!
Ей Смерть отныне будет подчиняться,
Я стану жить в стихе — он не умрёт,
Хоть пред могилой и миры склонятся.
И ты бессмертье обретёшь, друг мой,
Пусть прах уводит королей с собой.
108
Что спрятал разум от моих чернил,
О чём не написал мой дух смущённый?
Что я ещё стихом не охватил,
Навек в твои достоинства влюблённый?
Пожалуй, ничего, родной! И всё ж,
Как я слова молитвы повторяю,
Не думая о том, что текст не нов,
Так слов — «я твой», «ты мой» — не заменяю.
Да, вечная любовь, придя на бал,
Увидеть не позволит дряхлость кожи,
А тлен взяла в пажи — чтоб проиграл:
Ведь рядом с ним становится моложе.
Так, прежняя любовь опять юна,
Хоть и казалась немощной она.
109
Не говори, что я тебя забыл:
Ведь песнь в разлуке не бывает страстной.
Мне легче кажется покинуть мир,
Чем выйти из души твоей прекрасной.
Здесь дом моей любви. И пусть блуждал,
Из странствий тех я возвращался в сроки,
Неизменённый Временем, смывал
Водой любви и пятна, и пороки.
Не верь, хоть у меня царят в душе
Все слабости, грехи людского рода,
Что я тебя сменяю на клише
Уродств, которые диктует мода.
Я говорю: да этот мир пустой,
Коль нет в нём розы, что внутри со мной!
110
Своим мельканием везде всегда
Я стал шутом в глазах, наверно, многих,
Ведь мысли продавал им без труда
И для любви не делал рамок строгих.
Да, правда то: я верность не ценил,
Жил с подозреньем. Но клянусь Богами,
Что заблужденья дали сердцу сил
Познать любовь, что ищется веками.
Владей же тем, чему и нет конца!
Я недоверьем больше не обижу,
Ты бог любви велением Творца,
К тебе навек прикован, как предвижу.
В свой образ из небесной чистоты
Прими, здесь вместе я, любовь и ты!
111
Претензии Фортуне предъяви,
Богиню обвиняй в моих проступках.
Она велела прожигать все дни
В публичных выступлениях и шутках.
Отсюда жизнь отмечена клеймом,
Ведь кисть красильщика верна приказу.
Лишь ты, жалея сердцем и умом,
Поможешь измениться — вижу сразу!
О, как послушный, скромный пациент,
Я буду пить настои для леченья.
И никакая горечь и момент
Не встанут на пути выздоровленья.
Так пожалей меня, мой милый друг,
Лекарство — жалость — выше всех услуг.
112
Любовь твоя и нежность без границ
Сотрут на лбу моём следы позора.
Что мне за дело до глумливых лиц,
Злых языков и ненависти сора?
Ты для меня весь мир! А потому
Стань зеркалом, где все мои поступки.
Добро цени, плохое ставь в вину,
Чтоб понял я, как жизнь и счастье хрупки.
Пусть канет в бездну мнение других!
Свой острый слух, змеиный, затворяю
Для критика, льстеца и тех иных,
Которыми давно пренебрегаю.
Твой отпечаток так глубок во мне,
Что свет померк и пусто на земле!
113
Тебя оставил я, и с этих пор
Мои глаза переместились в душу
И отказались видеть мне в укор
Огромный мир: и небеса, и сушу.
Не получает сердце от очей
Ни красоты цветка, ни прелесть тела.
Душа глуха к мельканию теней,
А зрение в измене преуспело.
Теперь хоть низость взору предстаёт,
Иль чудо расцвело под небесами,
Всё — море, горы, ласточек полёт —
Глаза твоими наградят чертами.
Душа так переполнена тобой,
Что очи лгут грешно наперебой.
114
Мне не понять: душа ли выпьет лесть,
Коль коронована тобой однажды,
Иль страстные глаза, что ищут весть,
В алхимии моей любовной жажды?
Пожалуй, взгляд из чудищ и теней
Создать сумеет образ херувима,
Который станет копией твоей,
Сверкая, как лучи, неотразимо.
Да, виновата лесть в моих очах!
Душа её по-королевски выпьет
Из чаши, подносимой при свечах,
И благородно похвалой осыплет.
Но коль питьё отравлено, мал грех:
Глаза увидят первыми твой смех.
115
Как лжёт строка, оставленная мной:
«Тебя любить сильнее невозможно...»,
Но я не знал причины основной
И рассуждал весьма неосторожно.
Я позабыл про Времени сверхвласть,
Ведь перед ним склоняются короны!
А красота, и молодость, и страсть
Ему послушны, хоть несут уроны.
Да, Время - грандиознейший тиран!
Не даст сказать: «Сейчас люблю сильнее».
Иначе превращается в обман
То «завтра», что прекрасней и острее.
Любовь сравнил я с пышностью цветка,
Она ж - бутон, раскрывшийся слегка.
116
Препятствиям не быть, их не найти
Для близких душ, стремящихся к друг другу.
Любовь не то, что рушится в пути,
Меняет курс иль тащится по кругу.
Любовь — огонь, маяк в кромешной тьме!
Она и в бурю непоколебима,
Укажет путь блуждающей ладье,
Звездою став, чья мощь необъяснима.
Пусть Время ей безжалостно сотрёт
Тон губ, волос и всю красу цветенья.
Любовь себя достойно пронесёт
До самого последнего мгновенья.
А если уличат во лжи меня,
То нет любви, как нет ночей и дня!
117
Да, обвиняй меня! Я пренебрёг
Заслугами твоими и вниманьем,
А от любви нарочно был далёк
И не спешил обрадовать признаньем.
Как часто становился я чужим
И Времени дарил своё объятье,
Чтоб парусом нестись под ветром злым
От глаз твоих, где плавало заклятье.
Пусть в обвиненья впишешь ты мои
Свои сомненья с ложною догадкой,
Все недовольства на прицел возьми,
Но не стреляй из ненависти сладкой!
Ведь я всем этим доказал сполна,
Как верностью любовь твоя сильна.
118
Как, для того чтоб вызвать аппетит,
Употребляют острые приправы,
Во избежанье хвори, хоть претит,
Используют лекарственные травы,
Так я, насытясь прелестью твоей,
Решил испробовать настой полыни,
Отвергнув доброты святой елей
И не заметив собственной гордыни.
Такое отношение к любви —
Лечить болезнь, которой не бывало, —
Ведёт к беде, и можно хворь найти,
Поскольку снадобье отравой стало.
А потому, как верен твой урок:
Всегда лекарства от любви не впрок.
119
Испив настойку лживых слёз Сирен,
Я стал смотреть на мир глазами Ада:
Надежду променял на страх и плен,
А в проигрыше чудилась награда.
Но как же сердце ошибалось так,
Увидев счастье в грешном устремленье,
Ведь вылезали из орбит глаза
В безумной лихорадке наслажденья?
О, благо зла! В нём пользу нахожу:
Цветок привитый лишь растёт пышнее!
Разрушена любовь, её сложу,
Она взойдёт и краше, и мощнее.
Я пристыжённый возвращаюсь вновь,
И втрое ярче расцвела любовь!
120
Возможно, боль, что причинил мне ты,
Теперь на пользу. Да, я понял точно,
Что должен гнуться от своей вины,
Поскольку нервы не из меди прочной.
И раз тебя терзает мой обман,
И в пламя Ада душу вновь кидаешь,
То кто я буду, если не тиран,
Ведь знаю муки те, что ощущаешь.
Так пусть напомнит горестная ночь,
Какие раны наносила ревность,
Чтоб смог бальзам раскаянья помочь
Тебе, как мне тогда твоя душевность.
Теперь одной мы связаны виной,
Но грех оплачен, если ты со мной.
121
Наверно, быть удобней подлецом,
Чем им казаться, где грешат безбожно,
Ведь клевета, прикрыв своё лицо,
Растопчет радость, для морали ложной.
Фальшивый взор приветствует тебя,
Шпионят те, кто сам пороков полон,
А ценности, что бережёшь, любя,
Терзают и клюют, как мерзкий ворон.
Я то, что есть! И нечего искать
Во мне изъян, уж коль горбаты сами,
В мои дела непрошено влезать
Хоть действием, хоть гнусными словами.
Конечно, если Время не пришло
Девиз повесить: «Миром правит зло!»
122
Твой дар — блокнот — храню в своём мозгу,
Где записи его надёжно скрыты,
Чтоб смыслом строк не передать врагу
Те ценности, что в Вечность перелиты.
Пока сердец упрямых слышен стук
И нам дана ещё от жизни малость,
Пока не стёрта память глаз и рук,
Строка протравленной во мне осталась.
Хранилище для книжки записной
Так ненадёжно. Мне ж зачем листочки?
К чему вести учёт любви с тобой?
Ведь я и ты там не поставим точки.
Такой блокнотик нужно тем иметь,
Кто память предал, дал её стереть.
123
Нет, Время! Хвастаться тебе не дам,
Что изменюсь я, коль года нависли:
Так в новых пирамидах видно нам
Перелицовку, а не свежесть мысли.
Ведь жизни сроки столь невелики,
Мы рады и старью, что нам вручили.
Родясь, все верят в новые витки,
Но чувства и у предков те же были.
Да, я бросаю вызов всем статьям:
Хоть прошлого, хоть в нашем настоящем,
Поскольку Время предлагает хлам
Из-за чрезмерной спешки в приходящем!
Отныне отметаю мишуру:
Я верен! Время, ты смени игру.
124
Любовь мне предлагают воспринять
Как незаконное дитя Удачи,
Где Время призадумалось опять:
Чем — сорняком иль розой — обозначить.
Моя любовь не случай и не блажь.
Её не манят пряности богатства,
Она не угождает, словно паж,
И не зависит от опалы братства.
Скучна ей и Политики игра,
В которой скрытность, а решенья кратки.
Политикой своей любовь мудра:
Растёт не от тепла придворной шапки.
Свидетели — безумцы всех Времён,
Кто шёл на казнь за праведность имён.
125
К чему нести мне пышный балдахин,
Тем выражая мнимое почтенье?
Зачем пытаться избежать руин,
Когда сломает Вечность все строенья?
Да, те, кто ради внешнего живёт,
Теряют всё из-за арендной платы.
Их душу наслажденье разотрёт:
Они пусты, хоть сказочно богаты.
Позволь же мне служить душе твоей!
Прими, как дар, что беден, но свободен,
Что чужд уловкам и прожженью дней,
Что для любви взаимной лишь пригоден.
А торгашу скажу я: «Уходи».
Ему не взять, что у меня в груди.
126
О, мой прелестный бог, сразивший Время!
Тебе седых зеркал не страшно племя:
В них отразится лишь восторг расцвета,
Когда в друзьях твоих исчезнет лето.
Но если стал любимчиком Природы,
Которая твои забрала годы,
Знай: у неё свои к тому причины,
Чтоб Время посрамить, убрать морщины.
Ты для неё избранник, взятый в шутку,
И сила этой власти на минутку.
Коль Время ей велит платить по счёту,
Она тебя отдаст, прикрыв зевоту.
127
Да, раньше был не признан чёрный цвет,
Уж, точно он не звался Красотою,
Теперь же, став наследником всех бед,
Заменит мать-красавицу собою.
Когда обманного искусства власть
Поставила на пьедестал уродство,
Красу, как девку, вынудили пасть,
А светлый тон добился превосходства.
Так брови у возлюбленной моей,
Как два крыла, над чёрными очами
Тоскуют в трауре, пока милей
Фальшивый образ с бледными плечами.
Но скажет всяк, кто в бездну глаз проник:
«Лишь здесь красы неповторимый лик».
128
О, песнь моя, когда играешь ты
На клавесине быстро и свободно,
А пальцы льют мелодию мечты,
И я шепчу, сражённый: «Превосходно».
Как клавишам завидую тогда,
Что, прыгая, ладонь твою целуют,
У губ моих пунцовых без стыда
Твоё прикосновение воруют.
Я страстно отобрать желал бы роль
У деревяшек, пляшущих задорно,
Которым пальцы, пробегая вдоль,
Даруют счастье нежно и проворно.
Но если пальцам с клавишами — рай,
Ты губы мне свои взамен отдай.
129
Растрата духа, пустота и стыд —
Вот, что такое похоть после взрыва.
А до того она всегда хитрит,
Груба, чрезмерна, с дикостью порыва.
Ведь наслажденье в следующий миг
Сменяется презреньем. Но приманка,
Чьи прелести однажды ты постиг,
Лишит ума, и неважна изнанка.
Безумным станет тот, кто обладал,
Безумным станет тот, кто вожделеет:
Их скорбь найдёт, когда закончен бал,
И вместо радости лишь сон навеет.
Давно мир знает, что такое страсть,
Но мир не знает, как ему не пасть!
130
У милой взор, как Солнце, не горит,
Кораллы не сравнить с её устами,
И грудь смугла, не белоснежен вид,
А кудри, словно проволока стали.
Дамасских роз я знаю алый цвет,
Увы, он не знаком с её щекою;
И ароматов дивных тоже нет
В том шёпоте, что манит за собою.
Пусть тихий голос и влечёт меня,
Он музыки уступит вдохновенной;
Возможно, что богини все парят,
А милая идёт обыкновенно.
Но я клянусь, она красивей див,
Которых оболгали, расхвалив.
131
Ты деспотична и дурна подчас,
А лишь красе даётся власти право.
Но для меня как редкостный алмаз,
Ведь в сердце разлита любви отрава.
Тебя кто видел, дружно говорят,
В лицо твоё нельзя влюбиться страстно.
Им отвечаю: «Тот, кто выпил яд,
Судить не в силах, что теперь прекрасно».
И тут же подтвердить, мол, я не лгу,
Тьма стонов, лишь подумаю про это,
Бегут отважно к сердцу моему,
Твердя, что ночи цвет милей рассвета!
Да-да, смущает всех не смуглый вид,
А зло поступков, что в тебе сидит.
132
Люблю твои глаза: им жаль меня,
Ведь в сердце у тебя пренебреженье,
И зная это, обо мне скорбя,
Они надели траур сожаленья.
Но даже Солнце утром в небесах
Чело востока так не украшает,
А звёзд больших лучистая краса
К себе вниманья столь не привлекает,
Как чёрный бархат взгляда твоего!
Так пусть и сердце у тебя скорее
Примерит траур, помня из того,
Что жалость для любви всего милее.
Я ж буду клясться, что краса черна,
А всякой прочей масти грош цена.
133
Будь проклято то сердце, что, маня,
Боль ревности глухой приносит другу!
Неужто мало мучить лишь меня,
И должен он ходить рабом по кругу?
Меня похитил яростный твой взор,
Присвоил прочно сразу с другом вместе,
Теперь себя, его, тебя лишён —
Тройная пытка чисто женской мести.
Но выход есть: я сердце отдаю!
Его запри в своём, то выкуп друга.
Чтоб не был он рабом, его храню,
Как верный страж, от боли, от испуга.
Но всё напрасно, если я в тюрьме,
Любой мой клад принадлежит тебе.
134
Итак, я подтверждаю, что он твой,
И я в плену твоей роскошной воли!
Меня всего возьми, в себе зарой,
Но лишь его верни — бальзам от боли.
Нет, ты свободу друга не отдашь,
Не может алчность с ценностью расстаться.
Ведь он гарант отныне, он мой страж,
Способный даже кровью расписаться.
Его взяла как дань своей красе,
Так ростовщик обрадован процентом.
И друг из-за меня в твоей тюрьме,
Я ж связан, оставаясь конкурентом.
Его теряю, платит он сполна,
Сам не свободен — вот твоя цена!
135
Пусть голод в женщинах других царит,
Раз «will» — желание*, прими скорее.
Твой зная сладострастный аппетит,
Готов быть третьим Вилли, не жалея.
Ужели ты, чья страсть так велика,
Меня отвергнешь и лишишь приюта?
Зачем других победа так легка,
А мне стремленье строит козни люто?
Ведь знаю: море точно примет дождь,
Хоть капли и не счесть у океана,..
И ты своё влечение умножь:
Раз Вилли больше, значит ты желанна.
При этом можешь думать обо всех,
Меня ж включи в один прелестный грех.
136
Когда душа тебя вдруг упрекнёт,
Что я приблизился, скажи: «Мой Вилли».
И раз желанье вырвалось вперёд,
То значит нужно, чтоб ещё любили.
Ведь страсть моя пополнит твой багаж,
Любовь всегда вместит одно влеченье.
Один средь многих, я незримый паж,
Которому не придают значенья.
Поэтому пусть буду неучтён,
Хоть знаю, что вид описи той ложен,
Считай меня ничем, считай нулём,
Но ценным для себя, в том смысл заложен.
Ты имя полюби, чтоб я любил,
А ты — желала, раз уж имя Вилл.
137
Амур-глупец глаза испортил мне,
Хоть я смотрю, не вижу так, как прежде:
Красу не различаю в красоте,
А за уродством следую в надежде.
Но если взгляд мой разглядел обман
В той бухте, что приметили мужчины,
То как смогла ты выковать сама
Цепь к сердцу моему, убрав причины?
И почему, коль здравый смысл твердит,
Что заняты давно твои угодья,
Мой взор, впитав измены горький вид,
Усмотрит в этом страсти половодье?
Да потому, что и любовь слепа:
Глаз ловит фальшь, а сердцу — маета.
138
Когда мне шепчет милая: «Верна», —
Я соглашаюсь, зная, что лукавит.
Слепым юнцом кажусь ей, и она
Считает, что легко меня обманет.
Но если видит юным, это льстит,
Хоть возраст мой известен ей, конечно.
И страсть нас мощно тянет, как магнит,
А истину скрываем безупречно.
Зачем же об изменах ей молчать?
Зачем и я не говорю про старость?
Доверьем мнимым ставится печать,
Когда закат и мало что осталось.
Вот потому-то мы друг другу лжём
И кажемся счастливыми притом.
139
Не призывай меня хвалить то зло,
Что сердцу боль приносит в каждом миге:
Ты не глазами рань, есть правда слов,
Используй силу, а не яд интриги.
И коль других ты любишь, говори,
Но взор при мне им не дари лукаво.
Душа моя, к чему теперь хитрить?
Ведь я повержен, а тебе вся слава.
Я мог бы оправдать тебя вот так:
«Любимая не мне дарует взгляды,
Поскольку знает: каждый глаз как враг,
И только недруги им будут рады».
Но я устал от этих глаз Лилит,
Убей совсем, пусть больше не болит!
140
Жестока ты, но всё же мудрой стань,
Не окунай меня в своё презренье,
Иначе болью разомкнёшь уста,
И я приму неверное решение.
Ну, как мне научить тебя хитрить,
Чтоб не любя, ,,люблю" ты говорила?
Ведь тем, кто при смерти, а нужно скрыть,
Твердят лишь о здоровье лживо, мило.
В отчаянье — могу сойти с ума,
Тогда тебя измажу клеветою,
А подлый свет, так жаден до клейма,
Что примет всё, что связано с тобою.
Так помоги же отвести беду,
Лишь взгляд нацель, я в сердце не пойду.
141
В тебя глазами - точно не влюблён,
Они ведь видят тысячу изъянов,
Но те ж изъяны, словно медальон,
Целует сердце счастливо и рьяно.
Пусть голос твой не радует мой слух,
Касанья жгут, восторг не вызывая,
А вкус и обонянье торг ведут
Вдвоём с тобой остаться не желая.
Но ни мой ум, ни все мои пять чувств,
Не могут сердце убедить шальное,
Не быть рабом твоим, ведь я сам пуст
Без чёрного пленительного зноя.
В чуме любовной радость нахожу:
Ты стала Адом - я ему служу!
142
Любовь — мой грех. Наверно, ты права,
Что на него взираешь с отвращеньем.
Но если о тебе гудит молва,
Упрёк нелеп с пустым нравоученьем.
Нелеп, поскольку этих дивных губ
Орнамент алый часто осквернялся,
И похоть — твой известнейший недуг,
В постель чужую с лёгкостью внедрялся.
А значит, я смогу тебя любить,
Как ты других, которых соблазняла,
Но в сердце жалость, всё же возроди:
Похоже, сострадания в нём мало.
Иначе, очень скоро твой пример,
К тебе вернётся, милый изувер.
143
Смотри же, как хозяюшка бежит
За петухом удравшим, франтоватым:
Дитя своё, ревущее навзрыд,
Оставила, чтоб мчаться за пернатым.
Ребёнок бедный тянется за ней,
Но мать поглощена сбежавшей птицей,
Желает изловить, да побыстрей,
А с малышом ей некогда возиться.
Так ты, родная, мчишься за мечтой,
А я охотой этой наказуем,
Но коль поймаешь, сразу будь со мной,
Как мать, согрей вошебным поцелуем.
Я ж помолюсь, чтоб ты гонялась мало,
А после только Вилли утешала!
144
О, две моих любви, как тьма и свет,
Как духа два, что манят, вдохновляя:
Мужчина, словно ангел иль рассвет,
И женщина, как демон ночи, злая.
Меня, стараясь в Ад скорей свести,
Она соблазном заманила друга,
Чтоб ангела столкнуть с его пути,
Чтоб стал он дьяволом её же круга.
Но превратился ль в демона святой,
Я не могу сказать, поскольку оба
Они вдали, и ладят меж собой,
А мир тот достигается особо.
И жить в сомненьях мне, пока она
Не выжжет друга, будто сатана.
145
Её уста — любви овал —
Вдруг «ненавижу!» прошептали
Мне, кто по ней тоскуя, знал
Все муки Ада и печали!
Но, оценив мой скорбный вид,
Она задумалась премило,
Браня поспешный свой язык,
Раз им обиду наносила.
Затем, вздохнув, произнесла,
Так день смывает страхи ночи,
Которая, набравшись зла,
Уходит с мраком, пряча очи:
«Я ненавижу... — отделя,
Мне жизнь вернула: — не тебя!»
146
Несчастная душа, мой центр земли,
Мятежная, не знающая смены!
Так почему же чахнешь ты внутри,
Но внешние раскрашиваешь стены?
Ну отчего, хоть срок аренды мал,
Ты платишь до конца за проживанье,
Чтоб после червь могильный доедал
Твои затраты, тело и старанье?
Душа, за счёт слуги живи теперь:
Пусть тело слабнет, но тебя питает!
Владей божественным, а злу не верь,
Внутри насыться, внешнее пусть тает.
Тогда ты Смерть оставишь без еды.
Она умрёт, не вижу в том беды!
147
Любовь — болезнь, что гложет день за днём,
Она, питаясь мною, расцветает.
Я ж, оказав ей с почестью приём,
Сам голоден, и голод всё крепчает.
Рассудок-врач, мою лечивший страсть,
Увидев нежеланье пациента,
Меня покинул, чтоб я мог попасть
На ложе Смерти, где безумье — рента.
Теперь не излечиться, меркнет свет,
И путь открыт кошмарам и смятенью.
Безумный, на стене ищу ответ
Иль шёпотом веду беседы с тенью.
Я так желал любви и чистоты!
Но вместо Ад пришёл, в котором ты.
148
Зачем, любовь, ты зренье даришь мне,
В котором всё неправдою одето?
И если оба глаза лгут, то где
Мой здравый смысл, который понял это?
А если счастье в том, что любит взгляд,
То почему же мир ему перечит?
Но отчего все дружно говорят:
«Любовь слепа и зрячего калечит?»
Пожалуй, соглашусь! Любовный взор
Измучен наблюденьем и слезами.
Тут даже Солнце проиграет спор:
Мол, землю разглядит за облаками.
Любовь хитра, туманит неспроста,
Страсть грань сотрёт — порок и чистота.
149
Как можешь думать ты, что не люблю,
Когда я на себя иду войною?
Теперь я принял сторону твою
И, как тиран, жесток с самим собою.
Кто из твоих врагов мои друзья?
Кому из них я льстиво угождаю?
Коль ты печальна, это смерть моя,
А наказанье как дорога к раю.
Да что в себе посмею я хвалить,
Чтоб возгордившись, службу вдруг оставил?
Ведь честь, и та идёт поклоны бить
Грехам твоим в больной игре без правил.
И понял я, ослепший от страстей:
Ты ценишь зрячих, им порок видней.
150
От сил каких ты получила мощь,
Чтоб именем грехов владеть душою?
Я подчинён: про день твержу, что ночь,
Я лгу глазам, лишь был бы лад с тобою.
Велик твой дар — дурное украшать,
Да так, что наихудшие поступки
Твои всегда ценней, чем благодать
У тех других, что слабы или хрупки.
Но как смогла заставить полюбить
Меня всё то, что прежде ненавидел?
Теперь, глумясь, плетёшь интриги нить.
Не презирай: и это я предвидел.
Уж если страсть во мне зажёг порок,
Я должен быть любим тобой, мой Рок.
151
Любовь юна, ей совесть ни к чему,
Хоть совесть из неё произрастает.
Не завлекай, обманщица, во тьму,
Рассудочность моя всё ж не святая.
Ты будешь виновата, вызвав страсть,
Где тело торжествует над душою.
Оно готово бешено напасть,
Коль плоть почует яство пред собою.
От твоего лишь имени восстав,
Укажет сразу на трофей желанный,
Как раб, готов служить без всяких прав
И падать от победы долгожданной.
Уж так ли совесть надо мне иметь?
Готов и встать, и пасть, и умереть!
152
В любви к тебе черту я преступил,
Но ты вдвойне грешна, творя заклятье:
Супружеский обет нарушен был,
И наша страсть разорвана, как платье.
За две ошибки мне ль тебя винить?
Я в двадцать раз черней от преступлений;
В моих обетах правды рвётся нить,
Ведь, что светла ты, клялся без сомнений.
Приладить я пытался доброту
И честность, и любовь к развратной цели,
Но ложью вызвал только слепоту,
Глаза не видят, коль в твои смотрели.
Я клялся, говоря на мрак, что свет,
И проклят, и тебя со мною нет!
153
Свой факел отложив, спал Купидон.
Одна из дев Дианы пошутила
И, быстренько забрав Любви огонь,
Его в ручей холодный опустила.
Вода вскипела; так чудесный жар
Стал навсегда целебным для купанья,
И люди молодые, и кто стар
Спешат сюда лечить заболеванья.
Но взгляд моей возлюбленной зажёг
В руке Амура факел страсти снова,
Божок на мне испробовал его,
Теперь купель ждёт и меня больного.
Нет исцеленья. Может что помочь?
Глаза любимой, жаркие, как ночь.
154
В дубраве спал уставший бог Любви,
А факел рядом положил небрежно.
Смеясь тихонько, нимфы подошли
Невинные, шалили безмятежно.
Решив спасти несчастных, кто влюблён,
Одна из юных жриц огонь схватила,
Так страсти генерал разоружён
Был девственной рукой смешно и мило.
А нимфа факел бросила в ручей,
Где воды сразу забурлили с жаром,
И сделалось купание людей
Целебным — вот божественный подарок.
Но от него мне пользы никакой:
Любовь и страсть не охладить водой!
.