Взбодрить унылый дух надумал я вином.
Надеясь как всегда на мудрости опеку,
освоиться решил немного и в дурном,
и выбрать, что из них полезней человеку.
Возникли вкруг дворцы, а рядом с каждым — сад,
поодаль скотный двор, похожий на хоромы,
зелёные холмы, где зреет виноград,
потребные в жару большие водоёмы.
Помимо сотен слуг, огромная семья
питалась у меня с друзьями молодыми.
Но сколько на пиры ни тратил денег я,
богаче всех людей был в Иерусалиме.
И не чуждались мы приятностей любых,
и веселились так, что головы трещали
уже и у меня, и у гостей моих.
Но сердце дрогнуло в предчувствии печали.
И оглянувшись вдруг на даль прожитых лет,
напрасно различить среди теней трудился
в минувшем некий смысл, — лишь суету сует
увидел я — и протрезвился.
Да, глупость с мудростью, они как тьма и свет.
Глупца и мудреца не сравнивают даже,
при том, что есть закон, сводящий всё на нет:
ждёт участь их одна и та же.
Плоды трудов моих я оглядел с тоской.
Тщета, ничтожность, тлен! А время быстротечно —
уносит мертвецов из памяти людской;
кто б ни был ты, тебя не будут помнить вечно.
И всё, что пестовал ты на своем веку,
что выпустил из рук измученным страдальцем,
другому перейдёт, возможно — дураку,
который для того не шевельнул и пальцем!
Хотел отречься я, унынием томим,
от обретённых благ, ведь круг забот бескраен.
Да разве что-нибудь могло быть здесь моим?
Где тут моё добро? Господь владеет им,
Он — сделанного мной единственный хозяин.
Ниспосылает Бог недаром благодать,
и в этом, понял я, для мудрого наука.
А ты копи, копи, чтоб всё потом отдать.
О, суета сует! О, бренной жизни скука!