Мертвецы жарятся, бьются о стенки дома,
Воют, скулят, обещают кому,
Избивают душу, протянувши руку,
Прямо в сердце посылают гнилую скуку.
Ты лежишь в постели, глаза как крендель,
Но поломанный, плесенью искромсанный весь,
Твои руки потеют. А жизнь даёт пендель,
Жизнь говорит тебе: слезь.
Мёртвый мужчина, весь цвета крови,
Смеётся, смеётся и плетью стучит.
Мёртвый мужчина, пропитанный болью,
Громко, истошно кричит.
А твои глаза, как огромная прорубь.
Катастрофа сминает лик.
У бога свалился вниз мёртвый голубь,
И снова безумный крик.
Сквозь иконы лишь черви упрямо свисают,
Я больше им не молюсь.
Дьявол заберёт меня, и он это знает.
Господи, как я боюсь.
Этот фильм нескончаем,
Одинок и пропитан
Вампирами наших дней.
Если ты в клетке, то обречённо.
Тебе уж не стать сильней.
Остановка из камня, все кости застыли,
И тебя, как грушу трясёт.
А в лёгких огнище, дышать невозможно.
Дьявол исследует рот.
Плоть горелая жарится, плоть врагов,
Чёрный дым пропитал постель.
Из тебя выходит поток древних слов.
Из сворованных ты детей,
Наречённых слугой темноты и боли,
Наречённых земельным злом.
Ты рисуешь круги из заговоренной соли,
Но это не спасает твой дом.
Ночь за ночью, как паночка и монах,
Бой на бой, слово в слово дробь.
В твоей крови бушует животный страх,
Для тебя он готовит гроб.
И на утро, в мученьях, едва дыша,
Ты сминаешь тетрадный лист.
И на нём козья морда, до того страшна
Что не справляется внутренний Христ.
Вот закончится день, новый сон грядёт,
Ты как мантру поёшь: держись.
Козья морда устанет и всё пройдёт.
Только, умоляю, дождись.