Заехав утром в поликлинику, Стерхов отыскал в регистратуре карту Эдуарда Хохрина, переписал адрес и, не мудрствуя лукаво, отправился навестить талантливого имитатора из института культуры. Когда садился за руль, появилось странное предчувствие, что еще немного – и он вспомнит то, что увидел во время припадка Хохрина. Еще немного, совсем немного, капельку… Но эта капелька все никак не капала, что-то мешало.
Он знал, что вспомнить забытое можно совершенно легко, без напряга, переключившись на какую-нибудь глупость из «той же оперы». Но за рулем подобных экспериментов над собой совершать не следовало, хотя, честно признаться, он неоднократно пытался это сделать и в состоянии покоя, и засыпая, и погружаясь в ванну с морской солью – ничего не помогало. Прямо – хоть к психотерапевту обращайся, о котором говорила Лана, чтобы он ввел тебя в состояние гипнотического сна, и тогда…
Панельная пятиэтажка времен Брежнева смотрелась сиротливо на окраине города. Фешенебельные новостройки как бы вытеснили ее на периферию, словно борщевик - все растения с обочин дорог, и теперь угрожающей покачивал своими белыми зонтиками всем проезжающим машинам.
«Всюду безлюдье, что ж ты хотел, - мелькнула мысль, пока Стерхов поднимался на четвертый этаж, - ведь рабочий день! И у студентов института культуры тоже, кстати, занятия! Почему бы тебе не отправиться прямо в вуз?!»
Перед самой дверью поймал себя на том, что совершенно не продумал линию поведения. Что он скажет? Что знает про имитацию эпилептического припадка? Дескать, колись, Эдичка, с какой целью ты это затеял! Иначе я за себя не отвечаю.
Он вспомнил «припадочного» - парень не отличался особой мускулатурой, с ним доктор справится в два счета. Сразу же проведет тройку «печень-голова-печень» и дело в шляпе… Хорош доктор, нечего сказать!
Вообще-то при таком раскладе Хохрин имел полное право послать его далеко-далеко. Тоже мне, испугал!
Сделав глубокий вдох, Илья нажал на кнопку звонка. Чего он никак не ожидал услышать – так это раскатистый собачий лай. Доктор даже вздрогнул. Тявкал явно не пекинес – Илья поблагодарил бога, что массивная дверь не позволяла невидимому зверю выскочить на площадку и разобраться со Стерховым так, как он того заслуживает.
«Ясно, как божий день, - покачал головой доктор, отходя от двери на безопасное расстояние, - раз не обладаю сам атлетическим телосложением, так хоть зверя кровожадного заведу. Будет кому защищать меня!»
Неожиданно щелкнула соседняя дверь, и на коврик в пушистых домашних тапочках и в махровой халатике вышла тщедушная старушенция – божий одуванчик. Илья сразу же отметил, что бабушка забыла в спешке зубы – так спешила пообщаться с ним, молодым и интересным.
- Не сумлевайтеся, эта парочка тама, никуды они не делися, звоните, звоните… Я в глазок-то наблюдала. Вы ить из полиции?
- Нет, к сожалению, не из полиции, - развел руками доктор, у которого, честно признаться, грозный лай начисто отбил желание звонить в дверь еще раз. – Из городской поликлиники, у меня вопросы появились к Эдуарду, побеседовать хотел.
Доктор чувствовал, насколько неубедительно выглядят его «аргументы» в глазах старушенции, но ничего поделать не мог.
- Ах, из поликлиники… - Разочарованно развел костлявыми руками божий одуванчик. - Тады не знаю – как вы в квартиру-то попадете, ежели не из полиции. Прав-то нетути! Тока участковый может потребовать, чтоб ему открыли.
- А собака у Эдуарда… Ну, та, что лаяла только что, - большая?
- Больша, ой, больша… Агромадная! – округлив выцветшие глаза мечтательно произнесла соседка Эдуарда Хохрина. - Да красивушшая. А уж лохмата, ой, лохмата… Встанет на задние лапы – дак чистый медведь!
В голове у доктора тотчас всплыли показания пенсионерки Опилкиной. Если зверь сейчас из-за дверей его смог напугать, то летя во весь опор на Евстолию Фотиевну, он легко мог вызвать у старушки спазм сосуда в сердце или в мозге, и больше не нужно было бы выписывать кавинтон и варфарин.
В голове доктора начало выстраиваться жалкое подобие логической цепочки. Скорей даже не цепочки – так, разрозненные факты.
- А девушка у Эдуарда – опишите мне, какая она.
- Раз собака красива, то и деваха – загляденье. Белокура така, ей бы на сцене выступать, а не к этому спидоносу приклеиваться. До добра он не доведет, совершенно точно это. Глазки вострые, ножки точеные, талия осиная, думаю, перед такой мужики штабелями валятся.
От последней фразы Стерхов поморщился.
- Откуда у вас уверенность, что они оба дома? Ведь у Эдуарда наверняка занятия в институте.
- Видела в глазок, вот откуда у меня уверенность. Вы звоните, не бойтеся, собака не выскочит.
Нажав еще пару раз на кнопку, тем самым вызвав новую порцию раскатистого лая, доктор откланялся.
«Даже если они сидят, как зайцы под кустами, не желая с тобой, доктор, общаться, это их право, Стерхов, и ты зря барабаишь в их дверь»!
Оказавшись за рулем, он почувствовал, как начинает постреливать в висках: он кое-что узнал, но этих знаний не хватает на то, чтобы разобраться в проблеме. Опять что-то витало в воздухе, как во время припадка Хохрина, и он снова не может понять – что именно.
А что, если он двигается не в том направлении?