Приснилось мне сегодня ночью, будто хожу я бесконечными коридорами нашего театра. Не по фойе и в большом или малом залах, а по всему остальному закулисью, по нашему историческому экскурсионному маршруту, по которому вожу посетителей. И детей, и взрослых. Детям, понятное дело, рассказываю о театре попроще, без особых углублений в историческую канву создания и развития театрального дела на Колыме, а взрослым поподробнее, с разными историческими фактами. Особенно раскрываю тему невинно репрессированных. А вас, случайно, не репрессировали невинно? Что? Таки, да, за бандитизм?! Шучу-шучу! Но если серьезно рассматривать Колыму, как родину нашего, простите, дудёвско-собчаковского страха, то и знаменитые «три колоска» в натуре весили сто восемьдесят девять тонн. Да-да! Три железнодорожных вагона, наполненных зерном под завязку, по 63 тонны каждый. Именно за кражи пшеницы в таких размерах и больше попадали на Колыму «невинно осужденные» собратья по преступной деятельности литературного персонажа Ильфа и Петрова – приснопамятного Александра Корейко.
Но это же правосудие по-сталински. А значит, априори все жертвы режЫма – белопушистые ангелы, а усатый тиран в Кремле, как и создатель грузинского агропрома, в частности, не существовавшей при царях мандариновой отрасли, а также отец советского ракетного-ядерного щита Родины, несостоявшийся архитектор, но зато крупный военный, партийно-хозяйственный деятель, организатор контрразведовательной работы в тылу, словом, всеми проклятый и оболганный Лаврентий Палыч вместе с другим «лузером», неудавшимся семинаристом Сосо, сыном Бесо Джугашвили, были теми еще маньяками. Альбац не даст соврать, а матрацелюб Витя Шендерович подтвердит, что свечку держал под балдахином, где кровавые Сталин с Берией совершали свои гнусные преступления, проворачивая через промышленную мясорубку тела несовершеннолетних девочек для наполнения потом фаршем микояновских колбас.
Принято считать, что невинно осуждены были все жертвы большевистского правового беспредела, которых пригрела на своей груди Александра Гридасова, жена директора «Дальстроя» Ивана Никишова, забрав их с физических работ на золоторудных предприятиях Колымы в магаданский театр. Немецкие историки, кормящиеся с щедрой длани Фонда Аденауэра, которые приезжали в Магадан еще совсем недавно, в каком-то недалеком 2018 году, прямо обзывали своих гостеприимных хозяев в Магаданском государственном музыкальном и драматическом театре – потомками «кровавых палачей», трепались, что, дескать, ваш Сталин и наш уже почти реабилитированный в Прибалтике и Киеве венский художник Адольф Алоизыч – одинаковые преступники. При этом бывший рейхсканцлер все-таки душка и миляга, потому что воевал с чужими народами, а вот Иосиф Виссарионыч – нехорош тем, что уничтожал свой собственный.
Ну да ладно, это до-о-олгая история, как говорится в одной козлячьей рекламе пива. Не баварского, но такого же фашистского, как и истинное мюнхенское, гитлеровское. Ведь всю войну на шкодных заводах преданные фюреру западнославянские рабочие собирали свои грузовые «Татры», танки, бронеавтомобили и прочее оружие для нужд вермахта.
Но вернемся к нашим овнам, то бишь, театру.
Ночные фантасмагории причудливо соединяют в себе, как работу утомленного дневной церебральной активностью подсознания, так и «сигналы» из мира параллельных пространств и многомерностей. Я бегал по коридорам, лестницам, переходящим в стены и потолки, как угорелый и очумелый. Вдруг навстречу мне попался Валерий Васильевич. Совсем живой. А ведь чуть больше двух лет назад мы похоронили нашего заслуженного артиста Бунякина. Но он прошел мимо меня, приветливо и даже несколько шутливо поприветствовал. Затем он заскочил в художественную мастерскую. Пока я поднимал с пола упавшую нижнюю челюсть, туда же проследовали и еще несколько моих старших коллег, долгие десятилетия проработавшие с Валерием Васильевичем в одной упряжке, артисты его поколения. Живыми проследовали в художку и народные артисты Владимир Барляев, Станислав Хомский, Ольга Седлецкая, и заслуженный артист Алексей Яновский, а вместе с ними блистательные актрисы Валентина Мартынова и совсем недавно ушедшая из жизни Лидия Чукаева.
Надо ли уточнять, что всем этим моим дорогим коллегам, старшим товарищам и наставникам, с кем мне посчастливилось вместе работать, не повезло быть «невинно осужденными». Их не привезли на поезде в «прОклятый» Ванинский порт, чтобы оттуда пароходом доставить в Нагаевскую бухту. Они сами, добровольно поехали на Север. Как все романтики шестидесятых. Во времена их молодости так было принято. В чести у поколения, к которому принадлежат и мои родители, были нестяжательство, живой интерес ко всему, происходящему в мире, а не тупое самодовольство поедателей «священного гамбургера» либеральных ценностей и свобод от всего, в том числе от совести и морали. Но это предпоследнее поколение советских людей, последним поколением стало мое, несмотря на унылый конформизм сытых семидесятых и пошлое засилье кабацкой попсы примадонны в восьмидесятые, не забыло своей восторженной юности, когда молодежь грезила яблонями на Марсе, звездолетами, стремящимися к Туманности Андромеды, какие бы ужасы ни рассказывал жопоухий кукурузник про своего предшественника, и сколько бы фекалий ни лил этот латентный троцкист на славные годы построения реального социализма в СССР.
Я бродил по нашему театру. Везде живые сотрудники что-то совместное делали с воскресшими коллегами. А те выглядели свежими, похорошевшими, молодыми. В среднем лет на тридцать с небольшим. Что это за чудной сон?! Ожившие артисты, задорно смеясь и оживленно жестикулируя, разворачивали эскизы новых костюмов космолетчиков эпохи Великого Кольца Ивана Ефремова, любовно гладили повлажневшими от волнения ладонями серебристые декорации звездолетов грядущего коммунистического общества, где навсегда уничтожены войны, нацизм, расизм, угнетение народов, бесчеловечная эксплуатация людей и природы нашей планеты, где нет геноцида и безудержной лжи гомофашистской, феминистской и прочей либеро-тоталитарной пропаганды, ориентирующей легко внушаемых современных чайлдфришечных женщин бороться за свое «священное право» на убийство собственных детей и за право гузноблудов на аборты. Прямо из оплодотворенного кишечника.
Вся тридцатилетняя накипь, разложение, гнусь и мерзость «Истукана Свободы» для греха оказалась вымыта, будто гигантское цунами прошло по-над древним, легендарным материком Атлантидой. Мы были вместе. Живые и воскресшие. И Магаданский государственный музыкальный и драматический театр больше никто не называл ни «крепостным», ни «гулаговским». Я выглянул в окно из балетного зала, где на стекле приклеена большая буква Z в цветах георгиевской ленты, вперил взор на окрестную сопку, и что же увидел там? Резкий хлопок и клубы дыма. Это ребята-саперы, вернувшиеся на днях с донбасского фронта, подорвали идола антисоветского «покаяния» перед Западом, капитуляции перед нашим извечным врагом. И разлетевшиеся в разные стороны куски бетона, как в том старом английском фильме «Стена» по рок-опере Пинк Флойд, знаменовали высвобождение моей Родины из-под глыб глубоко эшелонированной «пятой колонны», пустившей метастазы своего раболепного перед Западом смердяковства так, что никакая разветвленная грибница в дождливом лесу с этой политически проституированной онкологией не сравнится.
И сердце мое наполнилось радостью и счастьем. Я верил, что доживу до воскрешения из мертвых. И что сам никогда не умру, даже если для этого придется нырнуть со связкой гранат под нацистский танк, как это не колеблясь делали мои деды на фронтах Великой Отечественной. И тут я проснулся…