О ночь, ты беззащитна при предопределённом дне
проскакивая холостым
ты расписалась в моём напряжении внутреннего
эта резкость и глубина - вспомнены
иступлённо я прижимаюсь к твоей щеке
к твоей спасительной неясности
я, загнанный днём, укрываюсь в твоих тёмных кронах
где сны - всегда вещи, а перед рассветом - облава
а в ночной сырости дождя я всегда уйду
сбегу в волю
укрывательница всех отважных сердец
сколько раз в самозабвенном припадке я покорно лежу
хотя можно быть мячиком
в эту самую минуту я должен жить как скотина
я привык к многому, но это - зверинец для человека
хотя, у меня может просто мания величия
дождь, как обрушевшееся знание застал меня врасплох
что-то там себе высматривающего
холодит
иней на площадях завораживает
и гонит меня в упрямые буквы сомнений
убористо, и я не влезаю
гибель сумасшедшего - всегда роскошна и вызывающа
как кричаще красные губы на лице монахини
лёд лет, иней на крышах, ещё один шаг
ещё один, ещё, и вот я уже не могу остановиться
превентивная жестокость -
единственное спасение сердца от этого мира
бессердечные - мягки и пластичны
и конечно же, в очереди "укради я сегодня, а ты завтра"
никто не спрашивает "кто крайний"
суеверные ловкачи изворачиваются в немыслимых изгибах
"Аривидерчи!" - выпаливает на ходу хоть на что-то решившийся
и его обтекают змеясь прохожие
вихляя, и кривив инвентарными номерами
на вываленном во временную эксплуатацию
эксплуататоров
я их
яволь
"Маткакурысалояйки", - пищит красносиний
мисимамаксима трататата,
и кот в ужасе смотрит на разбегающихся по своим делам мышей
размером в трёхсотпроцентную прибыль - убыль - любовь деляль
в кошмаре сумятицы быстроголового,
преображенского имени несносного знамени
и солдатня бахвалится новой обновой друг перед другом
хотя им всем выдали одно и то же - право не осознавать
"У меня жизнь не казённая", - заявляет один
а другие делают вид что не верят,
и хитро прищуриваются, дымя папироской
"Вызнай, где у них штаб", - шепчет спятивший астроном,
разглядывая в телескоп далёкие звёзды
"Сталь, - стань стеклом", -
пишет молоком его таинственный алхимик по палате
и брезжит в окно весьма убедительный рассвет
в эти болезненные сумерки - остро
"Мой остров", - шепчет умирающий на глазах у всех
и конечно, никто не замечает
"Ничего", - гладят по голове плачущего
и тот соглашается, утирая слёзы, на всё
вместо того, кто ожесточился и кажется угадал
не раздумывая: разумно ли раздувать ноздри
на зависть всем безносым и просто хорошим людям
"Всё", - обводит пустоту взглядом удалившийся
и облегчённо выдыхает в утреннюю свежесть принявший решение
Тоскливый закатывает глаза: "Опять!"
"Сено солома!" - выкрикивает шагающий
и ничего не попишешь - он уничтожает буквы одну за другой
и получаются слова, и всё, что я делал
засыпает снегом, и видит сон о лете
там, где времена года меняются точь в точь, как люди
о, эти беззащитные,
они попрошайничают выданным, и не вопрошают так мило
это так трогательно,
крутиться безмолвной шестерёнкой
а потом пропасть в стружке изношенного металла
неба, отливающего новые болванки
налитые свинцом, белые от ненависти глаза туч
низко посверкивают в прорывающих темноту молниях
ночь потрескивает сгорая, и отсвечивает чей-то силуэт
дёрганный - дразнится
реквизит в кукольном театре - светопредставление
"Кто здесь?" - сквозняки гуляют, как у себя дома
"У тебя есть кое-что?" - и стекло мелко трясётся от проезжающего
вирус одиночек - социорексия назло контактному соседу
"Лечь снег!" - диктует преподаватель зимы
и лето равнодушно отворачивается в жару, как в утоление без жажды
"Это совсем не игра", - берёт меня за руку тётя земля
и я поднимаю ноги как можно выше
внешний периметр - молчание тех, кто как воздух - связующ
я расслабляюсь - так детально мне ещё не было
и кто я такой, чтобы расстраиваться?
Приёмник в стае лет?
Этот изысканный когда-то предмет - лезвие ночного неба
презрительно с дневным, и откровенно с отважным
и бумага лет всё терпит и терпит, -
ритм, размер, промежуток, следы, мысли
Обозревателен прокрутившийся: "Я искал..."
Не трогающ совестливый: "Я исчез..."
из микромира толкаются со страстью новорожденного
- Сколько стоит вход? - вопрошает сновидческий проект
Всё живое меряет его взглядом:
- Мясорубка длиною в жизнь
- А где здесь жизнь длиною в высь? -
пищит риторика бледноокого сопливца
- Да кто ты такой? - сжимает кулаки реальность
и в этот момент я восхищаюсь этим зверем:
затаённая приосаненность, поигрывание желваков
и молниеносное АМ без всякой грации и поигрывания
это профессиональное мастерство самого существования
обитающего в этих древних глубинах
и когда некто долговязый
отлипает от стены в тёмной подворотне
и сплёвывает, приближаясь к вам в развалочку, -
не стоит беспокоиться, он просто идёт в библиотеку
Сосед с разбитой головой досадливо трогает рану:
- У них опять что-то случилось
- Вот тебе и живи на отшибе, - сочувствую ему я
человек в толпе, обалделый от одиночества сознания
искрится для слёз прозрачными переливами внимательных глаз
о, недобрый малый, тебя сделали "мистером скорбь"
ты вхож в приоткрытые двери
ты всегда вечерен в своём сумеречном блеске
изящная словесность строгоошейна: цел и невредим
и уже вовсю бегает со штампом "принять к исполенению"
поступиться - пройти по указанному в сводках
на ожидании имени выработки от звонка
до звонкого отвешивания горького голоса пощёчин
- Что ты будешь делать? - всплёскивает время как всегда чужими руками
и я не знаю, что ответить
популизм свинопаса очевиден - это всегда прекрасная пастушечья мелодия
с задушевно хрюкающим расслабоном слепых очевидцев
астрологическое чудо выпрашивает шкурку краковской перепутав адресата
как плюс - минус, холодно - жарко
туда - сюда, - снуют обеспокоенные обыватели
"О-о!" - тянет недопускающий время куркуль долгого ящика
"К-х", - царапнет граммофонный коготь по душе брошенных развалин
и детская утка крякает от терпкости, и всех этих стад облаков
курчавых и приветливых чудаков с резиновыми подскоками наивных загадок
как эхо: йо-йо, йо-йо, йо-йо...