Смотрим и слушаем Мольера

Михаил Резницкий
К сожалению, профессиональные историки СССР часто забывают даты. Вот и знаменитую «оттепель» относят к 60-м годам 20-го века, хотя началась она раньше, в 1953 году, всего через пару месяцев после смерти Сталина. Разумеется, речь идёт не о политике, а об изящных искусствах: уже осенью 1953 года  в Москве открылась выставка художников — импрессионистов, много лет запрещённых в СССР как злейших врагов искусства, их картины из подвалов музеев постепенно переселялись в музейные залы, в филармониях страны зазвучали «упадочнические» мелодии, в лексиконе дикторов всесоюзного (!) радио возникли ранее изъятые из русского языка слова «фокстрот» и «танго», а в 1954 году приехал на гастроли в СССР прославленный парижский театр «Комеди Франсез», который, будучи в Ленинграде, исполнил на сцене Александрийского театра (тогда — Академический Театр Драмы им. Пушкина) комедию Мольера «Мещанин во дворянстве». Более того: спектакль обещали показать по телевидению, что многократно увеличило виртуальный зрительный зал. Последнее — весьма существенно, ибо в то далёкое время ещё уцелели представители настоящей русской интеллигенции, с детства знавшие французский язык, но лишённые материальной возможности посетить театр.   

Конечно, телевидение тогда было в начале своего великого пути. Ещё не существовал обмен программами с другими городами, сами телевизоры были и дорогими, и примитивными. Посему, в нашей пятикомнатной коммуналке только мы одни имели сие чудо техники типа КВН-49-4, правда ещё и с линзой, слегка увеличивавшей размер куцего изображения. Я, тем паче, не говорю о синхронном переводе «бегущей строкой», хотя перед началом трансляции диктор прочитал(а) вступительную статью, вводившую слушателей и в роль Мольера в развитии театрального искусства, и в сюжет пьесы, показанной французами. Я был подростком, не знал французского, но и по сей день снимаю шляпу перед незнакомыми мне работниками телевидения, сумевшими донести до нас то пусть немногое, но всё же давшее понять, что же хотел сказать Мольер в этой комедии. А сказал он о том, что прекрасно выражено в старой русской поговорке: «Из грязи — в князи!» Разумеется, даже великий Мольер не смог бы представить, что комедия переживёт своего создателя лет, эдак, на 400, и что её актуальность никоим образом не станет меньше. Времена Людовика14 давно прошли, но каждое время плодит своих местных «людовиков», коим несть числа...  

Наша квартира была «учительской»: четыре квартсъёмщика были работниками просвещения, из коих одна, бывшая владелица всей квартиры, Лидия Романовна Штейнберг, полунемка-полурусская, преподавала немецкий язык в школе, где я учился, а дочь её, Ира, была студенткой филфака ЛГУ по французской специализации. Так что, обе они знали язык Мольера (мама — от соответствующего воспитания), и были желанными гостями в нашей комнате, особенно в день трансляции спектакля. Присутствовали и другие соседи, хотя квартира не являлась приютом полиглотов. Просто, нашим соседям тогда было чуть больше пятидесяти, и они успели получить школьное и домашнее образование до «того». И встреча с Мольером стала для них встречей с далёким счастливым детством, когда на улицах и в скверах Петербурга можно было услышать французскую речь, исчезнувшую в процессе исторического развития «новой общности людей — советского народа».

Наш домашний телевизионный просмотр прошёл на «отлично». Лидия Романовна с дочкой чувствовали себя именинницами: ведь они всё понимали, а в антрактах отвечали на немногие вопросы остальных зрителей.

С тех пор прошло около 70 лет. Ушли в прошлое пресловутые коммуналки с их обитателями , технические возможности телевидения стали просто необъятными, но зритель Мольера исчез, утонул в бурном потоке текстов. И мало кто вспомнил «Мещанин во дворянстве» в России 90-х годов, когда «новые русские» буквально заполонили общественную жизнь страны. Народ не стал читать Мольера. Sic transit gloria mundi. И народ принялся сочинять остроумные, хлёсткие анекдоты про «новых русских».

Вот и я могу честно признать, что этот спектакль — единственное произведение Мольера, которое мне довелось посмотреть, да и то — случайно.