Серп, черная луна - твой путь гранитом вымощен.
Ночь.
Двадцать пять – твой голос, голод твой, что не отпустит до седин,
и не простит
ни слез, ни слабости.
Фонтанка спит, не слышит мягкой поступи.
Ей снятся сны о море, и о том, как берега поют прибою,
встречая светлый теплый день.
А ты никто. Ты посреди великого нигде еще вчера,
играла на камнях и обращалась камнем.
Ты костер и искры яркого костра.
Ты пламя, негасимое и яростное пламя.
Но сейчас ты
эхо гулкое двора-колодца ночью, крепкий сон окон.
Все как ты хочешь.
Свидетель твоего земного бытия – холодный дождь
и ледяная крошка.
Немеют пальцы рук в перчатках черных. Ответ истаял в прошлом.
Горны вместе с именем твоим
зовут меня.
Но губы сомкнуты,
прохожие спешат уйти.
Ты видишь знак Пути, ты чувствуешь их страх во всех двенадцати мирах.
Они готовятся уйти.
Они, не совладав с собой, поддавшись глупости
готовятся уйти.
Обряды, славословия, заклания на алтаре.
Ноябрь сдавливает грудь, дщерь змея черного,
ты разрываешь путы, встав на Путь,
пьешь кофе, продолжая истово гореть,
и прежде чем уснуть, добавишь золотистый мед
в заговоренное питье. Оленя златорогого своею волей подчинив,
ты учинишь погоню. Дрожит Серебряная Нить
и пекло разверзается, и бьет набат на острове, где след
оставил лишь один
под валуном стоящим на вершине мировой горы.
Ты выпускаешь дым дешевой сигареты, ты не одета.
Танцуешь перед зеркалом зари,
с тобою говорит вороний царь. Он мудр и стар, он слышит
звуки города – трамваев звон, гул проводов. Он слышит каждый выдох, каждый вдох. Он охраняет сон. Он – часть тебя – ты – Морриган, Моргана, Мара, Мор.
Ты Королева Северных земель, ты мать потерянного острова, ты – яблоневый сад и каждый плод на дереве – твой дух, а ветвь – твой разум.
Твои объятия сильнее всех преград, стократ сильнее всякого проклятия.
Ты – оргазм плоти, средь мирских миазмов.
Природа умирает под твоей рукой,
покой грядет, за ним перерождение. Ты помогаешь,
наставляешь и хранишь
в кристалле утреннем, в осколках трех зеркал всю память мира
все что кануло в веках, воспрянет в твоем сердце
Так говорит любой, кто не страшится смерти
Так говорит любой, кто говорит.
Живородится жизнь, ячменным молоком струится слово Были.
Грудь спящего вздымается.
Мир наполняешь силой в полдень, судьбу желаешь изменить
и окропить врата открытые, которые ведут к земным корням.
Родишь бесплотных навий, и вершишь обряд.
Гудит кофейный автомат, распахиваешь дверь парадной,
в руках держа записочки от неизвестных лиц.
Границы яви раздвигаешь
и оборудовав свой гроб под ялик,
сплавляешься по Мойке к Николаю.
Он заваривает чай из трав и говорит, что он был прав,
когда гуляя у реки, не снял носки.
Теперь тебе кутить на свадьбе. Пей мать, богиня мертвых вод,
возлегшая на ложе из костей и черепов, девица мора.
Суть болотная, в глубинах нареченная – на ряске зыбь.
Твои нелепые, но искренние ласки будут жить
глубокими порезами на белой коже.
Я тоже где-то между девяносто пятым и седьмым,
на капище забытом,
длинной ночью – раб пророчества лесного.
Я в камень уходил и возвращался снова, когда я слышал о тебе.
Я дверь открою запасным ключом,
Ты сможешь без стеснения войти, взять старую гитару,
«По трамвайным рельсам» спеть. Становится невыносимо горячо.
Прости.
Я разолью остатки сладкого вина по двум стаканам.
Цвет глаз твоих – скорбь мирового океана, серый саван,
гибельная глубина.
Окно открыто, приглашение написано, нет ни одной причины
вместе ночь не провести.
Ты женщина, а я почти мужчина.
Я пел тебе об этом столько лет, я пел о том, что мне не страшно петь.
Я знаю мы на правильном Пути,
и мы бессмертны потому лишь, что не можем умереть.