Продолжение очерка о путешествии в Испанию летом 2014 года. Содержат литературные ассоциации.
Эскориал - музей живых и смерти
Начитавшись о мрачном Эскориале, совершенно необходимо было съездить посмотреть на мрачный Эскориал. "Дон Карлос" Шиллера и Верди и так далее. Вы догадываетесь, что последует дальше: путешествие во дворец-символ испанской монархии и ее имперского прошлого оказалось куда как веселее, чем можно было ожидать по устойчивому прозвищу этого дворца, но кроме того оно оказалось ненавязчиво поучительным. Если бы эта история не была в жанре путевых заметок, она могла бы доставить сюжет для философской притчи, потому что посещение такого музея, как Эскориал - неплохой повод понаблюдать со стороны и за собой, и за другими посетителями. Если же вам не нравятся претензии на философствование, то это просто заметка об экскурсии.
У желающего быть скептиком возникнет законный вопрос: а чем так сильно отличается дворец-монастырь испанских королей Сан Лоренцо де Эль Эскориал от, например, Виндзорского замка или Московского Кремля? Там тоже есть старинная резиденция монархов, храм (или храмы), усыпальница и коллекция произведений искусства. Отличие - в концептуальном единстве.
Разнообразно знаменитый король дон Филипп II строил свою резиденцию, приготовляясь к бессмертию. Эту цель можно понимать в двух планах. Бессмертие души - жизнь вечная в небесах, после того, как трудное земное шествие будет окончено. Бессмертие историческое - память в истории, покуда останки королей и их родственников сохраняются в привилегированной гробнице. В Эскориале не все, но очень много что напоминает: жизнь земная преходяща и исполнена мучений. Напоминание начинается с плана дворца: он, как известно, повторяет форму решетки, на которой сожгли беднягу святого Лаврентия. Полная противоположность другому испанскому дворцу королей - но других королей: Альгамбре (или Альамбре) в Гранаде, где каждая струйка воды, каждый изгиб узора и каждый листик на каждом кустике поет жизнь и призывает медленно наслаждаться ею каждую точку вашей кожи.
Поэтому, когда Эскориал стал музеем, из него получился (на мой взгляд) музей отношения живых людей к смерти. Они тянутся к ней, как к величественной тайне, и ищут способы преодолеть ее и свой страх перед ней.
Само название "el escorial" означает буквально "шлаковый отвал" (a 'la escoria' - это шлак или в широком смысле "отбросы"). Нарочно или нет, но у слова прибавилось еще одно значение - "место, где сохраняют человеческие останки", плотские одежды испанских королей, после того, как они были отброшены их душами. Зловещая, но остроумная шутка.
Экспонаты, которые задали восприятие экскурсии, - реликварии. В пышной дворцовой церкви, в полумраке с золотым блеском, рядом с алтарем стоит многоэтажный шкафчик. (Или даже два шкафчика по обе стороны алтаря). Так как мы попали в Эскориал между двумя важными религиозными праздниками, створки были открыты. Коллекция реликвий Филиппа II была собрана им с самыми благочестивыми мыслями. Полки высокого шкафчика уставлены прелестными головками молодых женщин: это - скульптурные портреты Святых Мучениц, внутри которых со всяческим почтением сохраняются их мощи. До сих пор я видела реликварии во Флоренции - портреты молодых дам, нежных и очаровательных, о которых, не будь написано, я нипочем бы не догадалась, что это - футляры для хранения мощей, а не бюсты флорентиек из знатных семейств, предназначенные для украшения их семейных домов. А на женских головках-реликвариях в Эскориале и на их шейках видны заботливо нанесенные художниками шрамы и пятна, напоминающие, какую смерть в свое время приняли дамы. Возникает неожиданная ассоциация между благочестивым католиком Филиппом и его вторым тестем (а кто у него второй тесть? - правильно, идеальный муж Генрих VIII). Тот, хоть и защитник веры, оказался не столь преданным католиком, но что сказал бы он о шкафе, полном женских головок?
Так и дальше: покуда ходишь по Эскориалу, тебе там и сям напомнят о необходимости умерщвления плоти, но найдется что-нибудь, за что грешная мысль уцепится для протеста. Бенвенуто Челлини создал для Филиппа распятие с прекраснейшей мраморной фигурой Спасителя, но, должно быть, из обостренного чувства красоты, чуждого предрассудков, он сделал фигуру вовсе обнаженной. Поэтому чресла этой фигуре то закрывали полотенцем, чтобы не было скабрезно, то опять раскрывали, чтобы не стыдиться природы (сейчас они закрыты). Нам сказали, что таков идеальный мужчина по мнению испанских женщин: фигура совершенна, и совсем не разговаривает. Видать, мысли испанских женщин в Эскориале столь вдохновенно устремляются на поиск идеала, что им невозможно его проглядеть здесь же. А религиозное чувство, испытываемое в стенах этой резиденции, столь безупречно, что деликатно дало место безобидной шутке.
Главная королевская усыпальница сделана под дворцовой церковью на глубине одиннадцати метров под землей. Монархи Испании и те супруги, с помощью которых они произвели на свет наследников, покоятся в саркофагах на полках этажерок, предварительно отлежавшись до пятидесяти лет в соседнем помещении. И когда группа туристов, приведенная в усыпальницу, услышала, что они еще и "предварительно отлеживаются", то рассмеялась, выражая к королевским гробам не больше почтения, чем к чужим чемоданам. Смех того рода, который прогоняет невольную дрожь.
Прежде, чем ехать на экскурсию в Эскориал, я купила себе в Мадриде фигурку инфанты Маргариты. Благодаря полотнам дона Диего и его зятя (но прежде всего, конечно, дона Диего) донья Маргарита Тереза - почти такой же игрушечный символ Испании, как дон Кихот и Санчо. Если глазеть по витринам, и в Барселоне, и в Мадриде и в Толедо увидишь много керамических, фарфоровых и пластмассовых фигурок и самой Маргариты, и ее "менин" в узнаваемых пышных платьях, с большими платками в руках, с цветами или перьями в прическах. Только почему-то эти фигурки чаще всего делают без лиц. Думают, наверное, что главное у них - костюмы. Иногда костюмы куколок, вообще называемых "менины", варьируют одеяния Маргариты, ее сестры и матери.
Моя Маргарита одета совсем так же, как на картине "Менины" - в белое платье с красными бантами, - но выглядит постарше, чем в этой знаменитой сцене: там ей пять лет, а фигурка изображает девочку лет одиннадцати-двенадцати. Маргарита внимательно смотрит в сторону, как будто ее позвали, и готовится ответить.
Эту инфанту Маргариту мне запаковали в коробку, и в коробке она гуляла со мной по Эскориалу. С куклой подмышкой веселее ходить по дворцу-усыпальнице: если вдруг станет жутко - подумаю о ней. Но сейчас странно вспомнить: маленькая Маргарита была вместе со мной в комнате, где...похоронены ее родители.
Если прогулка по Эскориалу получилась веселой и особенной, то произошло это благодаря людям, которых мы там встретили.
В Испании существует, видимо, такое правило (или же это такая заказываемая услуга), что экскурсии по знаменитым историко-культурным объектам проводят испанские сотрудники, а русский сопровождающий выступает как переводчик. По дворцу нас водил дон Карлос дель Прадо, которому помогал его сынишка Даниэль. Дон Карлос показал нам церковь с реликвариями и коленопреклоненными фигурами семейств Карла V и Филиппа II, скромные королевские покои, главными украшениями которых были портреты членов династии, пейзажи королевских резиденций и принадлежащая Филиппу II коллекция географических карт. Дон Карлос был добродушный и гостеприимный полный мужчина с черной бородкой, солидный, но не слишком важный, и похожий на Санчо Пансу, если бы тот получил высшее образование, защитился и остепенился. Шустрый симпатяга Даниэль должен был пересчитывать туристов и следить, чтобы никто не потерялся. Когда мы шли по переходам Эскориала, мимо стен, увешанных изображениями геральдических деревьев, фигурка Даниэля в белой рубашке появлялась в какой-нибудь нише, провожая глазами проходящих, или выскакивала из угла и присоединялась к шествию. Чувствовалось, что он все здесь знает; ему, должно быть, объяснили, какое у него почетное задание, и он с удовольствием изображал дух-покровитель Эскориала. Присутствие папы с сыном сбавляло помпезность и места, и действия: Эскориал - не только королевский, но и их семейный музей.
Когда мы спустились в усыпальницу, к нам присоединился дон Фернандо. Он был долговязый, очень оживленный и веселый человек с низким голосом, быстро принимавшим самые разные интонации, и о титулованных покойниках рассказывал не то чтобы без должного уважения, но находя что-нибудь смешное. Кроме королевской усыпальницы в Эскориале есть много подземных "полянок" для королевских родственников, но надгробия в основном однообразны: одинаковые или почти одинаковые саркофаги, гербы и надписи. Более-менее своеобразных памятников я запомнила два. Один поставлен свекрови королевы Изабеллы II (надо напомнить, что королева, правившая в ХIX веке, замуж была выдана насильно, с мужем своим не ладила и много ему изменяла, что способствовало падению престижа монархии, так что в конце концов королеву Изабеллу Злосчастную (de los Tristes Destinos) свергли). Статуя королевы Изабеллы стоит на коленях в молитвенной позе на надгробии свекрови (а королева была дама пышнотелая). Об этом памятнике говорят, что Изабелла нарочно придавила свекровь своей фигурой, чтобы та не выскочила. Другой памятник также поставлен в XIХ веке, но персонаж, погребенный в саркофаге, относится к веку XVI. Это знаменитый побочный брат Филиппа II дон Хуан Австрийский, победитель в битве при Лепанто, храбрец и красавчик. Рыцарь из каррарского мрамора покоится во сне, сжимая в руках меч. В ногах у него лежат перчатки доспехов, в знак того, что он не погиб в битве, а умер от болезни, а оставленные открытыми руки унизаны кольцами - обручальными кольцами дам, на которых рыцарь так и не женился, ибо доблестный дон Хуан был вполне дон Хуан. По его поводу дон Фернандо научил меня, как по-испански будет "бабник" (el mujeriego:-)).
Мы ходили по залам пантеона Эскориала в твердой уверенности, что единственные люди на свете, подверженные смерти - это испанские короли и их родственники. То и дело залы оглашались нашим покорным смехом в ответ на неунылые комментарии. Если постоянные жители усыпальницы и сердились, мы не слышали этого. Тягостные мысли обгоняло легкомыслие.
Потом мы снова поднялись наверх к другим жителям дворца - к картинам, полотнам Тициана, Босха и других. В большой комнате, где королевская усыпальница находилась когда-то раньше, теперь выставлены старинные рукописные книги. Иллюстрации светятся синим и красным; кажется, что если протянуть над ними ладонь - обожгут. Бессмертные или нет, они - долгожители и пока что позволяют себе смеяться над тлением.
Экскурсия в Эскориал оканчивается в дворцовой библиотеке. Это большая зала, самая светлая и роскошная из всех до сих пор увиденных здесь помещений, украшенная яркими фресками, изображающими науки и искусства и служащими, кроме того, подобием библиотечного каталога: под каждой фреской размещаются книги соответствующей тематики. В шкафах вдоль стен - множество книг на различных языках, древних и новых; книги стоят не корешками, а обрезами вперед. Некоторые открыты, и на разворотах опять блещут миниатюры: вот двое шахматистов заняты своей игрой на странице книги, раскрытой посреди дворца испанских королей, и столетия, не тревожа, проходят мимо них. Библиотеку украшают также большие старинные глобусы, которые представляют не только Землю, но и небесную сферу с созвездиями. Друг против друга висят портреты двух главных королей династии испанских Габсбургов - императора Карла V в доспехах, и сына его Филиппа II - в черном одеянии и котелке, с видом почтенного хозяина дома. Впрочем, в Эскориале присутствует еще и третья королевская тень - несчастного Карла II, последнего из этой семьи правителя Испании, олицетворения унизительной слабости, в которую перешло некогда устрашающее могущество.
В некотором роде такое окончание экскурсии символично, потому что кладбище - это тоже разновидность "библиотеки": собрание прочитанных историй человеческих жизней, поставленных на полки. Поход по королевскому кладбищу, где надолго сохраняются останки тел, оканчивается в библиотеке, жители которой претендуют на другую форму бессмертия - слова и мысли. Но все жители Эскориала вместе олицетворяют надежду на бессмертие духа. Каковую и стараются внушить скептическим туристам.
Так что, хотя я готовилась к мрачности, великий Эскориал меня не испугал. Виндзорский замок куда веселее, но Эскориал интересен своим образом - может быть, еще и как противоположность-противовес Виндзора. Что произвело на меня гораздо более гнетущее впечатление - это Долина Павших, несмотря на то, что ее мы не посещали, а видели только издали.
Долина Павших - это мемориал, где похоронены жертвы гражданской войны 1930-х годов в Испании. Построил его диктатор Франсиско Франко и сам погребен в нем. Находится Долина неподалеку от Эскориала и задумана как что-то вроде его филиала (подразумевая, возможно, что Франко - это отдаленный преемник Филиппа II). По дороге нам рассказали, что родственники тех, кто воевал против Франко в гражданскую войну, сомневаются, что их близкие похоронены в Долине Павших вместе со сторонниками Франко, и полагают, что если там и погребен кто-то из сопротивлявшихся диктатуре, так только в братской могиле, куда сбрасывали тела заключенных, умерших на строительстве мемориала.
Представьте себе, что вы едете в автобусе по направлению к горной гряде. И на фоне совершенно чистого голубого неба возвышается маленький, тонкий, как бы хрустальный розовый крестик, поднимаясь над полосой гор и вонзаясь в это безмятежное небо. Некоторое время этот крестик маячит вдали. Глядя на него, вы понимаете, что в действительности это огромный крест. Я, готовясь к поездке, смотрела в том числе фрагмент видеозаписи похорон Франко: репортаж о траурной церемонии венчал вертолетный облет этого креста, подчеркивающий его размеры для зрителей.
Тотчас же неподалеку от креста, пониже с левой стороны, показался Эскориал: городок как бы во впадине, а над ним поднимается купол. Приблизившись, мы проехали ворота в Долину Павших - обычные с виду кладбищенские ворота, также увенчанные небольшим черным крестом.
Все это время я не могла отделаться от гипнотизирующего жуткого чувства. До меня дошло: Эскориал - это захоронения, которые стали историей и как бы слились с искусством и литературой. Большая декорация к старинной испанской пьесе. А Долина Павших - это недавняя история, которая продолжается в современности. Там - музей, здесь - кладбище. Еще неоплаканное до конца горе.
Есть легенды о пещерах или подземельях, в которых запирают злых духов и всевозможные несчастья. Крест над Долиной Павших выглядит как ключ, запирающий такое подземелье горестей. Страшно подумать, что будет, если кто-нибудь повернет ключ и тени выйдут наружу; не менее страшно подумать о том, что предшествовало закрытию подземелья.
Когда-нибудь и у меня в стране будет такой ключ над мемориальным подземельем горестей, в которое попытаются запереть злобу и вражду, чтобы начать жить заново. И над ним будет стоять в воздухе хрустальное облако скорби.
Но даже и тут не обошлось без смешного. Около Долины Павших выращивают быков, которые будут участвовать в корриде. И на одном из поворотов дороги, не доезжая до Эскориала, мы как раз увидели группу бычков, расположившихся на лужайке, точно позируя для семейного фото. Черный юмор в том, что эти бычки тоже готовятся пополнить ряды "павших" (конечно, совсем других) ...
После Эскориала хорошо пойти на экскурсию в Прадо. Пройти по залам под многими взглядами и, не поддаваясь усталости, жадно смотреть. Удивительно, даже вызывающе живые лица людей, которым по триста-четыреста лет, свежие, выразительные и как будто неподвластные увяданию среди таких же тканей, фруктов, животных посмотрят на тебя и напомнят, что они тоже - другой способ утверждать бессмертие.
О трех испанских художниках
В нашу поездку в Испанию в этом году я подошла вплотную к трем великим испанским художникам: дону Доменико, прозванному "Грек", дону Диего Веласкесу и дону Франсиско Гойе.
На каждого художника пришлось по городу: у Эль Греко - Толедо, у Веласкеса - Севилья, а у Гойи - Сарагоса. И все они встретились в Мадриде, в Прадо - городе картин.
Меня коробит от выражения "узкие улочки". В каком старинном городе их нет?
В Толедо есть узкие улочки, и это должно создавать особенную атмосферу, но узкие улочки есть и в Кордове, и в Сиене, и много еще где. Они, понятно, разной степени узости, но все-таки одни заставляют вспоминать другие.
Толедо - один из великих старинных городов мира: столица древней вестготской Испании, столица императора Карла V, он же - испанский король Карл I, и город взаимодействия трех культур - христианской, еврейской и исламской. Но мои искушенные глаза видели уже немало старинных городов и городов взаимодействия культур (если на то пошло - я живу в таком). Впрочем, Толедо оказался первым среди моих путешествий городом, в центр которого нужно подниматься на эскалаторе - в некотором роде особенность. Сразу же заставляет задуматься о том, что когда-то ведь здесь обходились без эскалатора, и было это в эпоху, когда город еще не был туристическим центром, который должен нарочно завораживать стариной, а был одним из главных городов своей страны в ее современности.
Прозвище "корона Испании" - тоже не пустое: Алькасар с башенками по углам венчает сидящий на высоких берегах реки город как маленькая четырехугольная корона. (Алькасар - бывший королевский дворец, а сейчас - военный музей). Но все же Толедо был бы для меня одним из многих старинных городов, куда я совершила поверхностный визит, если бы не было в нем двух явлений. Одно - Дон Кихот и Санчо, другое - Эль Греко.
Изображений классической испанской парочки - бедный и величественный Дон Алонсо и пузан Санчо - по всей Испании можно встретить много, но в Толедо их особенно много, и ими здесь особенно гордятся, потому что они - местные. (Здесь - столица региона Кастилия-Ла-Манча). В Толедо они также самые красивые, потому что их делают из толедской стали - как фигурки, и тогда Санчо также превращается в рыцаря в доспехах, или как рисунки, выложенные золотой нитью на черном фоне. Понаблюдать за ними стоит, чтобы увидеть, как по-разному представляют Дон Кихота и Санчо на их родине. Чаще всего их делают "чтобы были", часто подчеркивают мечтательность и безумие Дона и контрастную рассудительность Санчо, любят изображать Дон Кихота с книгой (читающим или верхом на романе о самом себе), указывая на источник фантастического помешательства...Есть даже Дон Кихоты в виде марионеток: висят рядком на ниточках несколько одинаковых Донов. На все это донское множество забавно смотреть, но самый въедливый критик заметит: многие художники, изображающие Дона, невольно уподобляются его сердобольным родственникам и землякам, которые из лучших побуждений пытались излечить Дона Алонсо от его предназначения, и причинили ему боль. А то и нехорошим герцогам, потешавшимся и над Доном, и над Санчо и наслаждавшимся своей жестокостью. А вот золотые Дон Алонсо и Санчо - это уже другая ипостась. Можно подумать, что доблестные странники разделили на своей родине участь святых: сперва изведали многие мучения, а потом их облекли в золотые ризы.
Памятник Сервантесу, запросто стоящий на одной из центральных улиц Толедо, - тоже один из портретов Дон Кихота, только Санчо временно отошел куда-то в сторону.
Своего самого первого "живого Эль Греко" я видела во Флоренции, в галерее Уффици. Я тогда подумала, что, если бы меня попросили назвать особенность его творчества, которая производит на меня самое сильное впечатление, я бы сказала: его старинное новаторство. То, что его произведения можно отнести к "новейшему времени". На самом деле, не такая уж отчетливая похвала: обо всяком великом художнике можно сказать, что он вышел за пределы своей эпохи и всегда современен. Но Эль Греко не просто старинный современник или старинный экспериментатор. Если бы я не знала, когда он жил, я бы сказала, что его картины можно в равной мере отнести и к XVI веку, и к началу ХХ (и его, действительно, "заново открыли" в начале ХХ века). И если каждый великий художник соединяет времена, то картины Эль Греко позволяют как бы воочию увидеть огромный и вздымающийся кверху мост, тем более прочный, что с виду он - хрупкий, соединяющий две эпохи, которые можно увидеть вместе и назвать.
Меня удивляло, что у дона Доменико Теотокопулоса такое странное прозвище, не итальянское и не испанское: главное слово - итальянское, а артикль - испанский. (По-испански правильно было бы "Эль Гриего"). Наверное, это указание на то, что грек (а точнее - критянин) - еще и "итальянский грек", пришел из Италии. Оказалось, что, так как Толедо поэтизирует свою многонациональность, такой художник - также "единство трех наций" - хорошо подходит для него.
2014 год - год 400-летия смерти Эль Греко, поэтому испанцы особенно изъявляют к нему уважение. Это не значит, что они не прикалываются - они делают всякие не очень смешные комические вариации на тему "Кавалера с рукой, лежащей на груди". Но и серьезное уважение усердно выражают. Поднявшись в старый Толедо, мы прежде всего встретили плакат с фрагментом картины "Вид и план Толедо": в небе над городом - Богородица, окруженная ангелами. Мы встретились с картинами Эль Греко в ризнице Толедского кафедрального собора. Видели "Срывание одежд": входишь в ризницу - и сразу в глаза тебе полыхает алая ткань как огненный язык, а над ним - лицо мученика в окружении равнодушных солдат. Видели плачущего Святого Петра, у которого глаза полны слез. Конечно же, в часовне Сан Томе, то есть "Святого Фомы" нам показали самую знаменитую картину Эль Греко - "Похороны Ипполита, графа Оргаса". И, наконец, в Мадриде, в музее Прадо, когда мы туда пришли, была выставка "Эль Греко и современная живопись". С картинами Эль Греко там соседствовали работы художников ХХ - XXI века. Больше всего там было Пикассо, но был и, например, Шагал.
Я имела глупость долгое время не удостаивать "Графа Оргаса" своим вниманием. Мне казалось, что это - мрачная картина о похоронах. Два богато одетых священника, один из которых - епископ, а другой, видимо, - его молодой помощник, погребают покойника, толпа смотрит, сверху рай - пошли дальше. При близком знакомстве оказалось, что все это неверно. Картина не о похоронах, а о победе над смертью. Во-первых, в жизни она куда более светлая, чем была на репродукции. Во-вторых, чтобы верно понять картину, надо знать сюжет. Священники в золотых ризах - это двое святых, которые спустились с небес, чтобы лично похоронить благочестивого сеньора и так поблагодарить его за помощь церкви и беднякам. И мальчик, сын Эль Греко, указывает на них: смотрите, чудо!
(Вот только граф Оргас при жизни титула графа как будто не имел, а получили его уже потомки...Но для восприятия картины это уже не столь существенно. Потому что и эта картина тоже соединяет два времени: XIV век, когда жил дон Ипполит, и время, когда жил и работал сам Эль Греко, и его сын был мальчиком).
Говорят, что дону Филиппу II не понравился Эль Греко, при том, что дон Филипп интересовался Босхом. Может быть, и его несколько отпугнул эльгрековский эксперимент, а в Босхе привлекала прежде всего дидактичность?
Что объединяет Дон Кихота и Эль Греко - стремление вверх. Особенность Толедо - тоже стремление вверх. Этого недостаточно? - ладно, это стремление вверх кого-то маленького, кому проще быть на земле, но ему все же этого мало.
Я таки придумала: Эль Греко - это художник, который мог бы написать самый верный портрет Дон Кихота. Он его и написал, только в разных образах. Может быть, "Кавалер с рукой на груди" - вариант такого портрета? (В нем предполагали портрет Сервантеса). Или даже "Погребение графа Оргаса": хоронят рыцаря, и душа его разрывает потолок мира, поднимаясь в небеса? Может быть, в этом верхнем небесном мире Дон Кихот не будет странником, а будет своим?
Севилья - это родной город дона Диего Родригеса де Сильвы и Веласкеса. В одном из культурных центров там сохраняются несколько его картин, но по причине недостатка времени мы их не смотрели. Так как дон Диего сделал придворную карьеру и переехал из Севильи в Мадрид, то в Севилье его затмила (или попыталась затмить) толпа ярких личностей: дон Бартоломе Эстебан Мурильо - потому что в Севильском кафедральном соборе хранятся его картины, где его милая дочь - в образе то Мадонны, то ангела; Колумб - потому что в том же соборе находится его гробница, и четыре королевства несут его на плечах; дон Хуан, он же Гуан, он же Жуан - потому что он здесь озорничал; госпожа Кармен - потому что она работала здесь на табачной фабрике; даже Фигаро - доброжелательный жулик. Из этого перечня видно: Севилья - город для великих портретистов, но персонажей для портретов здесь столько, что она не может принадлежать кому-то одному.
Вообще Севилья оставила впечатление такого разноцветного клубка, катающегося с грохотом вокруг кафедрального собора.
Поэтому настоящая встреча для более близкого знакомства с доном Диего произошла в Мадриде. Я теперь видела "живых "Менин" - и не только их. Насчет того, кто там первый пришел - Маргарита с девочками или король с королевой, - я думаю, что все-таки "раньше здесь были" Маргарита с девочками. Потому что, когда впервые подходишь к картине, уж очень велико впечатление того, что они - те, кто находится на картине возле дона Диего, - приветствуют того, кто только что вошел - то есть тебя, именно тебя. И уже ради одного этого удовольствия стоит прийти поздороваться с ними. И загадки никакой бы не было, если бы не еще одно: когда посмотришь на дона Диего у мольберта, тоже возникает чувство, что он пишет именно тебя. И сейчас попросит зря не шевелиться. Так что вопрос возвращается.
Веласкес - это была для меня знакомая Испания, та, к которой я привыкла. За исключением разве что его картин на религиозные сюжеты, потому что их я видела впервые. Встреча с картинами Веласкеса для меня означала испытание наблюдательности: надо было увидеть то, чего не замечала на репродукциях. В "Сдаче Бреды", например, жест, когда генерал Спинола (испанская сторона) похлопывает по плечу Юстино де Нассау (нидерландскую сторону) - о, вы хорошие вояки, - и де Нассау слегка склоняется под давлением этой руки. Полууважительный-полуунизительный жест.
У дона Диего есть свой портрет Дон Кихота - портрет придворного шута по прозвищу "дон Хуан Австрийский". Шут, который смотрит так, как будто его только что окликнули (и отвлекли от невеселых мыслей), с валяющимися у ног ядрами и латами, с призраком морского сражения за спиной. Всего час или два назад я видела в Эскориале другого дона Хуана Австрийского - красавца, почивающего на мраморе. Отношение между ним и "доном Хуаном" с картины Веласкеса, должно быть, примерно такое же, как между героями предыдущих рыцарских романов и героем романа Сервантеса. Когда я увидела вблизи эта картину дона Диего, захотелось поклониться, как если бы встретила живого Дон Кихота.
Что для меня оказалось неожиданным - это скульптура Веласкеса возле Прадо. Дон Диего сидит с палитрой и кисточкой, как бы отдыхая от работы, растрепанный и очень усталый. "Зачем вы пристали ко мне, дону Диего? Зачем вам понадобился живописец истины?"
"Менины", они же "Семья Филиппа IV" - это милая семейная сцена, изображенная с любовью. Она висит так, что ее видишь сразу. (Когда я ее впервые увидела, даже негромко взвыла от радости - настолько внезапно это было). Но в Прадо есть, как известно, и другая, парная ей, картина. Если идти от "Менин", эту другую замечаешь в конце длинного коридора, стены которого - во владении шикарного Рубенса. Быстро понимаешь, что это - именно она, еще до того, как приблизишься. И когда наконец подойдешь и увидишь их - подвластного мужа подле властной жены, и всю семью, откровенно позирующую среди сверкания, и другого художника у мольберта, - то, после первого впечатления, начинаешь испытывать уважение к семье бедолаги Карла IV. Потому что они не выгнали с должности дона Франсиско де Гойю и Лусиентеса за то, что он так беспощадно разоблачил их при полном параде.
Должна сознаться, что до этой поездки дон Франсиско был для меня главным образом персонажем романа Фейхтвангера. (Приятно бывает почитать истории роковой любви). Говорю об этом для того, чтобы признать свою ошибку. Приехав в Испанию, не миновать было того, чтобы познакомиться с доном Франсиско поближе, так как на нашем пути его было очень много.
Для начала нужно сказать, что въехали мы в Мадрид мимо церкви Святого Антония, где дон Франсиско похоронен. Он сам сидит в кресле среди зелени и смотрит на двери церкви, где находятся его фрески и где лежат его останки (без головы). Умиротворяющая картинка. Гостиница, где мы жили, была поблизости, и, как нам объяснили, на том месте, где прежде располагались сады герцогини Альба.
Затем, в старом Мадриде нам показали ресторанчик "Ботин", где дон Франсиско прежде, чем поступил учиться и повышать квалификацию, целый год мыл посуду (а впоследствии отсюда же Хемингуэй посылал свои корреспонденции).
Наконец, мы пошли в Прадо, и там встретили очень много дона Франсиско в трех видах. Но, опять же, по причине музейного изобилия, мы успели посмотреть только живописного дона Франсиско, а не графического. Так что появляется еще одна причина когда-нибудь вернуться в Прадо.
После "Семьи Карла IV" увидели мы многочисленные портреты работы дона Франсиско, а также госпожу маху в двух видах. Здесь у меня продолжилось прежнее впечатление: как они его не боялись? Ведь он же рассказывал о них явно больше, чем они хотели бы, чтобы о них знали. Видимо, правильно делали, что не боялись - иначе что-то важное было бы утрачено.
Потом мне пришла охота непременно увидеть картину "Расстрелы третьего мая". При том, что я отлично помнила, как она выглядит (все, кто раз в жизни видел репродукцию, помнят), но забыла название. И, когда мы уже многое посмотрели в Прадо и успели устать, стали искать ее. Нашли "черные картины" с гойевыми бесами. Они находятся все в одной комнате, и я была среди них меньше минуты - мы уже должны были торопиться, - но запомнила смешанное ощущение страха и восторга. Страх - потому что понимаешь, что, если ты сейчас бросишься от них бежать, они бросятся за тобой. Восторг - потому, что если так - значит, они живые. Поэтому убежать хочется и от первого страха, и от желания испытать эту их способность.
Потом в поисках все той же самой страшной исторической картины мы поднялись на самый верх, и там нашли жанровые картины Гойи, картоны для гобеленов - сценки старой испанской жизни, как бы обнятые разноцветным туманом. "Зонтик от солнца" и другие. "Свадьба": потенциальный рогоносец шествует с купленной красавицей, а она с горя уже заметила веселого озорника-оборванца, подозрительно напоминающего - отчасти - дона Франсиско в молодости. И другие картины, жизнерадостные или не слишком, но полные жизни.
Тут до меня дошло: cамое главное чудо в том, что все эти столь разные картины написал один человек.
Потом я попросила служительницу музея объяснить мне, как найти ту самую расстрельную картину. И я увидела ее, чтобы увидеть, что тот самый человек с раскинутыми руками, который всегда всем запоминается, как бы бросается на ружья.
Путешествие наше в Испанию оканчивалось в Сарагосе, родном городе Гойи (точнее, как вы помните, он "чурбан из деревни Фуэндетодос" (С), но это поблизости). На главной площади стоит собор Пресвятой девы Пилар - самый большой собор в стиле барокко. Сам он белый, а крыша, если присмотреться, покрыта бело-голубо-желтыми чешуйками. В соборе, как вы, должно быть, слышали, две невзорвавшиеся бомбы сохраняются со времени Второй мировой войны. В росписи собора Гойя принимал участие вместе с семьей своего тестя. И тут же возле собора стоит памятник Гойе на его родине.
Скульптура Гойи, как и скульптура Веласкеса, есть и в Мадриде возле Прадо. Но этот памятник, кроме того, что он - на родине художника, интересен тем, что он - один из уже нескольких известных мне памятников в стиле "автор и его персонажи". Сам дон Франсиско стоит с видом "наблюдающего джентльмена-художника на прогулке". Невдалеке от него, немного в стороне, расположились - у них, наверное, пикник - несколько испанцев и испанок, с веерами, сеточками на волосах и в изящных туфельках. Занятые своими диалогами, они не смотрят на дона Франсиско. Да и ему до них как будто дела нет - он их уже написал; он смотрит перед собой на площадь - там ищет себе сюжеты.
А, между прочим, недалеко от этой площади есть еще один занятный пейзаж: статуя римского императора Октавиана Августа ("Сарагоса" - это искаженное "Цезарь Август") в соседстве с самым обыкновенным крытым рыночком. На котором покупателям запрещено трогать руками продукты - что, помимо прочей пользы, предоставляет кой-какие возможности ловкости продавцов (обжулить легче).
Так наше первое путешествие в Испанию оказалось большой встречей с испанской живописью. И после него мы знакомы лучше.