Однажды мама позвонила и попросила срочно прийти к ним прочитать для них письмо с хорошими известиями из важной государственной инстанции. Спросил, как она определила, что с хорошими. -Ну, как же, сынок, оно начинается словом Dear, то есть, дорогая, а с чего бы им меня дорогой называть при плохих новостях? Мне такая логика была близка и понятна, взял толстенный англо-русский словарь и пошёл к маме. Пришёл и минут сорок разбирал письмо. Оно не было хорошим: в нем был отказ на её просьбу. Смутило уже и меня окончание письма, подписанное именем под словами “Sincerely yours”, то бишь, «искренне ваш». Пришлось звонить знающим сидельцам. Мне объяснили, мол, это форма обращения, типа «уважаемый товарищ», и искренность автора письма тоже формальная. Так принято, даже в официальных письмах. Так я начинал изучать мир приятных на поверхности и бурных в глубинных смыслах отношений людей и организаций.
Начинал я свою американскую карьеру на государственной работе, в районо, по-нашему. Встретили меня очень хорошо. Даже по прошествии многих лет я не изменил мнение о моих тогдашних сотрудниках. Все без исключения были радушны и благожелательны ко мне, помогали во всех делах. Им нравилось поддерживать и оказывать покровительство недавно прибывшему из мира насилия и постоянного страха, как они думали. Более всех других сблизился со мной Скотт. Замечательный парень, бывший военный переводчик. Он неплохо знал русский, и мы с обоюдной пользой проводили рабочие часы, благо наши столы располагались рядом. Он учил меня английскому, а я шлифовал его русский. Однажды в наш офис зашёл парень из другого отдела и предложил нам приглашение и программку будущего профсоюзного собрания. Я сразу отказался памятуя недавний советский опыт. Скотт, наоборот, с радостным возгласом и дружелюбнейшей улыбкой взял брошюрку. Как только дверь закрылась за посетителем, Скотт скомкал буклетик и бросил в урну. На мой вопрос: - Так ты пойдёшь на собрание? Он ответил, что даже и не собирался и начхать ему на профсоюз. - Зачем же ты не сказал ему сразу? Скотт мило улыбнулся, пожал плечами и ответил, что не знает, так, просто, по привычке.
А скоро мое изучение искренности отношений с дорогими посторонними людьми закончилось, так как я разгадал эту сложную для чужака сторону жизни и получил свой «аттестат зрелости». В тот день мне надо было найти в шкафах папки с делами моих подопечных. Шкафы стояли в холле, куда приходили посетители. Дверь отворила пожилая чёрная женщина. Она ввела крошечного, лет двух-трёх мальчика. Малыш увидел детский уголок с игрушками и радостно выкрикивая слова восторга, бросился туда. Я ближе его рассмотрел, стало больно и жалко. Уж и не важно, что он был совершенно неухожен и неряшливо одет, его личико и лоб были изуродованы, по всей видимости, родовой травмой, и походил он на героя Гюго. Мне его стало так жалко: я уже понимал, как трудно человеку жить в обществе, нацеленном на успех любой ценой. Конечно, он не пропал бы: ни за что государство бы не позволило лишить его поддержки и заботы, но все же…
В холл вошел мой коллега и, увидя мальчика, воскликнул сладким и трепетным голосом: «How cute”, то есть, «какой милый». Я прямо вздрогнул, услышав такое. Подумал мельком о скрытой насмешке. Но нет. Он был совсем не насмешлив, просто радовался милому мальчику. Покуда я возился с папками, ещё три-четыре сотрудника вошли и, угадайте, что? Они точно так же и с той же абсолютно интонацией восклицали «какой милый» и шли дальше по своим делам.
Позже я, конечно, подошёл к Скотту и попросил прояснить мое недоумение. Он сказал, что мальчик действительно несчастный и весьма непривлекательный. И так понимают все. И я уразумел: Вот только не надо жалеть и уж тем более показывать свои истинные чувства. Надо оставаться искренне любящим и тогда все тебя поймут, как принято.
Прошло много лет, я высоко поднялся по должности и уже сам начинал сокрушительно неприятные письма «Дорогой…» и в конце признавался в своей искренности. И был на хорошем счету у вышестоящих инстанций, коллег и подчинённых.
Искренне ваш, Вася.