фото: Grzegorz Kowalski
Мне снится сон: стою в пустыне,
Песками вымощена даль.
Толпа застыла в черной сини
И неба звездного вуаль.
То может свадьба, может тризна,
Язык говяжий бьёт набат:
«Здесь похоронена отчина!»,
А «Горько!», - мертвые кричат.
Червяк напяливает крылья,
Как шут на праздник мишуру,
Смиряясь с ношей непосильной,
Ругает матерно судьбу.
Он завтра по утру возглавит
Последний журавлиный клин,
Журавль наказано гнусавит:
«Червяк-вожак достался ж, блин».
Бездомный нищий вынул сердце,
Скуля обыденно: «Постой!»,
В крови с похмелья полотенце:
«Брось в кепку медь на путь домой».
И сердобольная старушка,
Послушно развязав платок,
Кидает нищему полушку,
Как осень бережно листок.
Замшелый кот ударил лапой
И громко: «Продано» - сказал,
Но дед с кудластою собакой
Кота замшелого прогнал.
А свет очей очарованье
Насильно тащат на панель,
Где жаждет ищущий свиданье,
А одиночество – постель.
И где-то в глубине сознанья
Кричит избитая душа
И вдруг притихнет в ожидании,
Терпеньем горести круша.
Но, насладившись ее криком,
Кусаю душу за нутро,
Чтобы потом в бессилье диком
Не биться птицей о стекло.
Мне снится сон: стою в пустыне,
Песками вымощена даль,
Дорога лентой в черной сини:
Дорога в счастье иль печаль.
1996 год