в километрах бессмысленных слов
чрез которые мать проступает как леска за грудью зарницы
я навечно закопан в раскопках некрополя
растянуть две судьбы на два чертовых глаза
неумолчные буквы кружатся внутри
и беззвучные и безучастные
то метель за потертостью старого фото
душит горе сама заполняя холодным пространство
это ночь выставляет подножки за вычетом щедрых надгробий
и подножки вихрятся как завязи долгого инея
дом пустует ему нужно спрятаться спрятанным в лесе
как ребенок вычерчивать круглые головы будет по берегу
проявляя пустоты горящих времен
не используя буквы и ритуалы по логосу
так моя голова пролетает над домом фазана
между двух перепалок размятых массивностью плоских железнодорожных дисков
рельсы режут без спирта по голому воску запястий
так же в ряд и выстраивают
весь паноптикум каждыя лета
беспрепятственно связки руша
я же хаос и я же ложь хаоса
в начале приходит метель беспросветная
сколько ты не получишь и даже не спрашивай сколько расставлено верст здесь по лесу
я ищу ориентиры не нуждаясь в расхламленности другого ума
только так успокаивает земля
через люд многоногий
это я зарываю тревоги поглубже прикоп 20 тысяч лье над землей
и на время скрываю глаза чтоб не видеть лица безымянного
я без имени имя мне новорожденная тихая заводь
бесполезная заповедь я постулирую глупые вещи без надобности
я постулирую хаос в себе
положи меня в узкий карман своих брюк
и когда вырасту будет смеяться законами
вся родня так и сгинувшая в беспамятстве
а я выберусь на островке своей глупости
не за чем то а просто поставили цель выбираться
и так просто разрушить и заново сшить только время
на часы не смотри и рассвет прекращает стыдиться заката
я жил на выселках
где растили казенных от гроба
все свои семнадцать
я прожил без оглядки на двери
я хочу чтобы комната смотрела лишь глазом в окно
и я бы думал что же там снаружи
темнеющая плоть оставила младенца переростка
за черным лицом не увидеть лица кем то названным
оторви по кусочкам магнитные бури внутри для обоев
я же рвал и бросал себе под ноги душу
оставаясь один на один с бесконечным уродством границы
на которую сам водрузил без того покосившийся центр
сам себя разуверь в безупречности выбранной груши
я с тобой говорю в первый раз за всю жизнь
так протяни мне руку которая
была соткана из черных нитей клубком развороченным
я ни капли не уронил ни своей ни чужой крови
а должен был
зато слезы ближайших текут расторопно
по городским каналам
за свет и голос что кромсает время
а время забирает горстки смысла
вот слово время
и ему покорный
я бьюсь в истерике без капли слезной
кромсая грубый холод в условиях личной заразы
полученной абсолютно
черным телом через абсолютный минус