Игрушек из моего детства осталось немного – все раздарили. Сохранились только три куклы, которыми я в детстве почти не играла. И то потому сохранились, что у большой пластмассовой «Тани» (по «паспорту») и переименованной мной в Оксану, при падении отломились два пальчика, ну не будешь же дарить сломанную. А две резиновые немецкие куклы были припрятаны бабушкой в комод.
Так вот, сколько я себя помню меня всегда окружали игрушки. Игрушек было много, родители очень часто мне их покупали. Одно из первых воспоминаний – заводной плюшевый медведь. Дожил до своей медвежьей старости, до вытертого на ушах и на лапах плюша, но танцевать так и не перестал.
Имелся в наличии и маленький чёрный рояль с настоящими белыми клавишами, но нарисованными чёрными.
Ещё был зелёный телефон с вертящимся диском и съёмной трубкой, к которому в четырёхлетнем возрасте я испытывала двоякое чувство. С одной стороны, вроде бы полезная штука, можно позвонить маме на работу, когда она задерживается на педсовете. И спросить тоненьким «вежливым» голоском: «А можно маму». И ответить басом: «Сейчас позову с педсовета». А потом «маминым» голосом: «Я скоро приду домой».
Но с другой стороны, телефон это такая зараза, которой хотелось оторвать трубку, потому что когда к нам в гости приходила мамина подруга тётя Валя (между прочим детский врач), а я в тот момент особенно сильно баловалась, она «звонила» по этому телефону с просьбой принести белый халат, а я панически боялась белых халатов.
А ещё любимыми игрушками лет с четырёх и до пяти были заводной теремок на четырёх столбиках-берёзках, с выпрыгивающей кукушкой и белочкой на качелях, а так же большой металлический трактор.
Особое место в шкале любимых игрушек занимали гнущийся пластмассовый жёлтый жираф с красными пятнами и пластмассовый слон, у которого вращались голова и все четыре ноги. Вообще у меня было достаточно много небольших игрушек животных с которыми я играла в джунгли. Ну и конечно же входили в мой игрушечный перечень Буратино, пистолеты со шпагами и парусники.
Я обожала калейдоскопы, и даже «усовершенствовала» их, запихивая туда дополнительные цветные стёклышки. Калейдоскопы мне представлялись подзорными трубами. О как я мечтала о подзорной трубе!
А ещё у меня были мягкие игрушки, которые мама шила сама из плюша и кусочков искусственного меха. Ну и, конечно же, были куклы, целых семь штук (куда же девочке без них! Девочке надо дарить кукол, считалось в окружающей среде, но к счастью, не моими родителями).
В куклы я не любила играть. А любила играть в солдатики, которые мне покупал папа (у меня было несколько больших наборов солдатиков) и когда ко мне приходили приятели мы разыгрывали целые баталии.
Сколько себя помню – столько рисовала, а в пять лет взяла в руки нож и научилась выстругивать из дерева шпаги, сабли, пистолеты и кораблики, луки и стрелы. С тех пор нож не выпускала, кончилось тем, что родители подарили мне отличный набор резцов.
Стенку около кровати я разрисовала парусниками, островами, пальмами и дельфинами. И на фоне росписи над моей кроватью висели самодельные шпага, сабля, пистолет и лук со стрелами. И когда приходили гости и видели этот мой «вооружённый уголок», мама смеясь говорила, что нам не страшны разбойники и пираты.
В семь лет у меня проснулась страсть к коллекционированию. Всё началось с того, что мама подарила мне набор марок с животными. И пошло! Потом к коллекционированию марок добавились нумизматика, коллекционирование минералов и окаменелостей, коллекционирование морских раковин и цветных пёрышек птиц. Коллекции, кстати говоря, за исключением коллекции пёрышек, всё ещё живы. А мой коллекционерский зуд так и не утих: минералы, окаменелости и ракушки собираю до сих пор.
А лет с десяти и примерно до тринадцати самой любимой игрушкой был большой пластмассовый бело-голубой глиссер на батарейках, который я собрала сама из конструктора. Глиссер гонял по лужам и развивал приличную скорость! Все окрестные лужи были измерены моими ногами и изборождены глиссером. А сколько парусных корабликов сошло с самодельный стапелей и было раздарено друзьям-приятелям!
В десять лет я увлеклась химическими опытами, раздобыла пробирки и колбы (мне их отдал школьный лаборант по причине списания). И для родителей началась эпоха ужаса, они всё боялись, что я подорвусь со своими опытами, но по счастью, подрывались только пробирки. А я всё просила набор «Юный химик», но в нашем захолустье таких наборов в продаже не было. Вот тогда-то мама и подарила мне огромный металлический конструктор, привезла из командировки в областной центр. И всё моё внимание переключилось на этот конструктор, и я была им покорена. А родители под шумок утилизовали все мои пробирки и колбы. Так во мне погиб «великий химик».
А ещё были самодельные воздушные змеи. Ух как они рвались из рук на свободу, только знай - удерживай шпагат!
В двенадцать лет, вычитав в какой-то из «пиратских» книг про кораблики в бутылке, я собрала в бутылке свой первый кораблик, правда он был очень примитивный – корпус из сосновой коры, мачты из больших толстых «цыганских» иголок, паруса из бумаги. Потом, через четыре года я собрала в бутылке парусник уже с настоящими деревянными мачтами и тряпичными парусами, и к семнадцати годам сделала штук тридцать таких корабликов и все раздарила. До нынешних дней у меня сохранился лишь один кораблик в бутылке, и то потому, что он был сделан для мамы.
И ещё была совершенно великолепная игрушка – Пьеро. Голова его была сделана из папье-маше, личико тоненькое, нежное, на голове розово-голубой атласный колпак, а из-под колпака свисали коричневые волосы. Туловище у Пьеро было матерчатое, набитое ватой. Костюм из атласа, одна половина голубая, другая розовая, на рукавах и на штанинах широкие воланы. И дополнялось всё это огромным роскошным «клоунским» воротником из белого шёлка. Но это была не моя игрушка, а моего приятеля Димки Чилингарова, из нашей школы. Димка был на полгода младше меня, и учился на класс ниже. А ещё он жил в бабушкином доме, и когда я после школы оставалась у бабушки, мы с ним постоянно играли. Димка был очень добрый мальчик, и давал мне играть Пьеро очень надолго, так что половину времени Пьеро обитал у меня дома.
А потом Димкиного отца перевели в другую воинскую часть, и они уехали, неожиданно и очень быстро, буквально за один день. А я в тот день была у родителей, а не у бабушки. И Димкин отъезд стал для меня неожиданностью. Игрушка осталась у меня. И вот сейчас я не могу вспомнить, отдала ли я Пьеро Димкиной маме, когда она через какое-то время приезжала в наш город по делам. А может быть его отдали ей мои мама или бабушка, во всяком случае, игрушка куда-то делась. Вот помню до этого момента всё, а это забыла, а ведь когда-то знала, что с ней сталось. Прошла масса лет, но меня до сих пор мучит вопрос, попала ли игрушка к своему законному владельцу.
Есть мнение, что когда дети ломают игрушки – они так познают мир, мол такие очень любознательные. Я росла очень любознательным ребёнком, можно сказать сверх любознательным, постоянно что-то сочиняла, придумывала, конструировала, изобретала, экспериментировала, взрывала, выстругивала, строила, рисовала. Но игрушек я не ломала, никогда! Мне они казались живыми и было неимоверно жаль причинить им какой-либо ущерб. Свою любознательность я утоляла чтением книг, как в пять лет «подсела» на книжную «иглу», так и не слезла до сих пор. Поэтому все мои игрушки преспокойно дожили до моего старшего подросткового возраста, а потом началась эпоха дарения и раздачи. Помню, как папа выволок из сундука кучу игрушек и сложил их около дома, дети подходили и забирали. Вот тогда-то и уехал в неизвестном направлении мои обожаемый в детстве трактор.
В 15 лет любимый металлический конструктор был отправлен в Тбилиси в подарок моим приятелям Зурику с Тэмуриком (один из братьев был младше меня на два года, другой - на четыре, так что конструктор был встречен на "Ура!").
А коробки с солдатиками и парусники я подарила племяннику.
Вот такое было бурное детство.