Ты уже не вернёшься сюда: паутиною угол
паучок приструнил, приведенье возможно застукать –
значит время закончилось психоделических кукол,
их зловещий мирок обращён в неподвижную рухлядь.
Над ослепшим окном дивной сказкою ухает филин,
да считает ворон кот учёный сверкающим глазом –
вечно движется мир, незнакомый с безжизненным штилем,
и тебе он открыт и, должно быть, бестактно навязан.
Кто придёт? кто зайдёт? иногда с деревянной клюкою
поднимается смерть по непрочным ступенькам и слепо,
заглянув на чердак, как бы жизнью, совсем никакою,
наполняет покой своего ненаглядного склепа.
От усопших не веет ничем... просто глупые куклы,
пир забытых надежд в усыпальницах пыльных коробок.
Пусть же пуговки глаз, что поблёкли, погасли, потухли
не слезятся во мраке напрасно на собственный порох:
ведь когда-то огонь по стечению всех обстоятельств
этих стен возжелает заполнить глухое пространство,
или – новые въедут жильцы, и потом, убираясь,
к чёрту вынесут то, в чём забытые грёзы роятся –
всё твои… но твои – эти вымыслы, чувства, безумства,
бесшабашные игры души, с пребываньем – на грани...
кони новых времён по бескрайней пустыне несутся,
и святые плетутся вослед со святыми дарами;
ты ж когда-то сама, вдаль ступая, просторам дивилась –
их лесам и горам; с древним миром себя обручала…
И рыдала Агарь. И всходили слова на папирус,
дабы вечности для "перед бегом пройтись для начала».
Время шло. Ты не старилась. И вообще не умела
изменяться внутри и меняться когда-либо внешне:
остаётся всегда безучастным бездушное тело
к увяданью листа, к топору – над ветвями черешни…
Пустота говорила? Быть чем-то реальным дерзала,
неподдельную высь заслоняя пластмассовым боком?
Ты, собою заполнив меня в серых сумерках зала,
возносилась над миром, над бренным, над вечным, над Богом,
что во имя таких путешествий – внизу возжигали
алтари, обагряя ручьями рыданий и крови:
мы играли с тобой. Мы играли, играли, играли,
как щенята в саду, как лучи на дряхлеющей кровле…
Вот покинули нас фараоны и дикие тигры,
словом бросили здесь – в паутиной затянутый угол.
Завершай, дорогая, нелепые взрослые игры,
поднимайся ко мне по телам этих проклятых кукол.
Выходи за предел, слушать филина, требовать горя,
счастья, неги, безумства, со мною немедленной встречи, –
дабы, там, где раскинуло земли свои лукоморье,
пустоту заменила великая магия речи.