Около двенадцати ночи, как и договаривались, я постучал в дом, где он проживал со своим дядей.Он тотчас же вышел и предложил мне расположиться в небольшом садике у дома. Когда я начал говорить, то, по выражению его лица понял, что он сразу же мне поверил. Ещё днём, когда я остановил его на улице, под видом передачи ему посылки и писем из Москвы, я заметил какой-то его странный и недоверчивый взгляд, которым он меня окинул.По всей видимости нашим специалистам, несмотря на всё их мастерство , не удалось лишить мой облик некой инаковости , и он, со своим острым взглядом, тотчас же её почувствовал. Он внимательно слушал мой рассказ, а когда я закончил, спросил:" Почему я?" Я был готов к этому вопросу и терпеливо начал ему объяснять. Марлинский,по общему мнению, был обречён, он сам , в некотором роде искал своей смерти. Если бы мы спасли его, он неминуемо, вновь и вновь повторял бы свои попытки до бесконечности. Уж не знаю, то ли нечаянно совершённое им убийство возлюбленной так на него подействовало , то ли что-то другое...Одоевский , если бы мы даже вылечили его, заболел бы вновь , уж очень сильно был ослаблен его организм перенесённой каторгой. Кроме того, а для многих членов Особой Комиссии это было главным, ничего нового они бы уже не создали. Когда я сказал ему это, он внимательно посмотрел на меня, и мне почудилась на его губах лёгкая усмешка.-" Ведь у Вас же в планах написание нескольких романов?"- спросил я ." Вы и это знаете?"- он раскурил свою трубку и продолжал меня внимательно слушать." Вы разумеется не могли предвидеть, что скажет в дальнейшем о вас великий, возможно самый великий русский писатель- он заинтересованно поднял голову- Так вот, он сказал :" Если бы этот мальчик остался жить, то возможно , ни я , ни...( он назвал ещё одного писателя)- были бы затем просто не нужны." Этого человека ещё нет на свете?"- спросил он.- Нет, почему же, - я мысленно посчитал- ему сейчас тринадцать лет. " Что станется с остальными? - спросил он. Когда я рассказал ему о будущей трагической судьбе Глебова, о довольно безрадостной судьбе Трубецкого и его дяди, он вздохнул и спросил " А он?" Когда я рассказал ему, он усмехнулся и погрузился в раздумье. "В конце концов вы можете просто ранить своего противника- я начинал нервничать, так как это его спокойствие не сулило мне ничего хорошего-Но даже если вы убьёте его,кто вас осудит? Тем более в будущем... Вы- гений, а он всего-лишь самодовольное ничтожество, жизнь которого ничего для Истории не значит.Или ваш друг Дорохов не убивал на дуэлях?" Его молчание ещё более меня разгорячило:" А пример Оболенского или Бестужева-Рюмина, а убийство Шереметева, которое собственно спровоцировал Грибоедов,когда увёз Истомину к Завадовскому ? Кто-нибудь обвинил в этом великого драматурга? Тем более в будущем, когда его страшная гибель навечно закрыла любые возможные обвинения в его адрес..." Поэт молчал , а я ,как на зло, не находил нужных слов. Его близкое присутствие подавляло меня, давило на меня какой-то свинцовой тяжестью. Не смотря на то, что я был на много его старше, и знал много чего такого, о чём он даже не подозревал, этот мальчишка был -гений, а я в сравнении с ним ничто... Он молчал, погружённый в свои мрачные размышления и я с отчаяньем наблюдал за ним. О,я хорошо знал из истории это необъяснимую слабость, этот непонятный паралич воли, внезапно поражающий людей до этого момента страстных, полных энергии и силы, идущих прежде напролом, равнодушных к крови... Пример Робеспьера и Сен-Жюста, позволивших почти безропотно увлечь себя на гильотину , стоял у меня перед глазами. "В конце концов , вы должны подумать о том, как всё это перенесёт ваша бабушка"- сказал я , и он вздрогнул. Это, конечно же, был запрещённый приём, но у меня не оставалось выхода , я обязан был его убедить любыми средствами. Увы, мне не позволили применения иных ,более радикальных, мер , как устранение мною его противника, или чего-либо подобного. Эти чёртовы члены из Особой Комиссии в который раз перестраховывались.Единственное, что они мне позволили, так это любыми способами убедить Мишеля(а так я , подобно его друзьям,и называл его мысленно), выстрелить первым. Мне, возможно единственному из Комиссии, было абсолютно всё равно создаст ли он ещё что-либо великое, пополнит ли ещё рядом шедевров сокровищницу русской литературы, или же не напишет в дальнейшем ни строчки. Я просто любил этого человека , не смотря на его некое фатовство и ёрничанье, несмотря на его желчное высмеивание даже самых близких друзей, несмотря на все его , полные злости, остроты ... Я считал его лучшим русским поэтом, и готов был простить ему всё, даже убийство. Тем более, что убийство это произошло бы всё-таки по определённым правилам, на дуэли."У меня будет много поклонников в вашем времени?- спросил он наконец. " У Вас их будет огромное количество- солгал я, прекрасно осознавая, что в нашем пошлом веке число фанатов какого-нибудь нового Моргенштерна превышает число любителей Поэта в разы.Он опять внимательно посмотрел на меня.-" Хорошо, я всё хорошенько обдумаю за ночь- сказал он -Вы ведь будете там?" Я кивнул головой и попрощавшись, отправился на снятую мной накануне квартиру.
На следующий день к нему приехала его молодая дальняя родственница, так напоминавшая ему его вечную печальную возлюбленную, и он отправился с ней на прогулку. А я уехал в Пятигорск , у меня оставалась ещё надежда убедить Дорохова каким либо образом сорвать эту дуэль , не дать ей состояться, возможно запугать М... К сожалению, Дорохов, которому я передал приветы, от нескольких его близких приятелей, не принял мои опасения всерьёз. Он был уверен, что "Мартышка",этот фанфарон, многими принимаемый за труса, не станет стрелять, а если и выстрелит , так обязательно промахнётся, ибо стрелок из него никакой. Вместе с ним, и ещё парой офицеров, мы наблюдали за дуэлью , встав за какими-то кустами, которые росли здесь в изобилии.После того как его дядя, Монго, скомандовал "Три" и в воздухе на какое-то долгое мгновение повисла тишина,я, не в силах более сдерживаться,почти выкрикнул ему:" Да стреляй же! Стреляй!"
Но он так и не выстрелил.Презрительно улыбаясь,он стоял с поднятым вверх пистолетом, и после выстрела М., рухнул на землю как подкошенный, даже не пытаясь схватиться рукой за рану, как порой это делают в подобном случае. Всё было кончено. Закрыв лицо руками, я молча побрёл в сторону,под проливным ливнем, в эти же мгновения обрушившимся на землю. Злые слёзы душили меня. Я не сумел его спасти. Мне было абсолютно наплевать на то, что теперь меня неминуемо понизят в должности, что никогда уже не позволят принимать участие в подобных акциях.Одна лишь мысль стучала в моём мозгу:" Почему он не выстрелил?" Это осталось для меня вечной загадкой, которая и сегодня, спустя многие годы мучает меня и не даёт мне покоя.Иногда мне вспоминаются слова ещё одного мудреца ,сказанные им о погибшем:"Иногда я думаю, что Л. узнал некую тайну, которую не должны знать люди, и поэтому небеса забрали его, чтобы он никому более эту тайну не раскрыл"