Молодая,
театрально обнявшая себя —
холодно мне,
обними,
но не желающая,
на деле,
чтобы её действительно обняли,
а желающая
и дальше так вот,
себя обняв,
ходить,
со страданием в лице.
Средний,
слагатель этого,
что делает
пальцами одной аршавинское "четыре",
а другой —
филипповскую трубу подзорную
звёздного обзора.
Старый,
который шаркает
с заложенными за спину руками
в ожидании —
кто-то что-то когда-то
вложит в них,
и он уйдёт
молча,
уйдёт не обернувшись,
изо всех сил
невозмутимый сохраняя вид,
жадно рассмотреть подарок в укромном углу.
Один.
Руки, руки.
Годы и годы не виделись,
узнал когда о YouTube-канале твоём
живописном.
И часами я смотрел,
как создаются ягоды красной аронии,
и дерево в тумане,
и метеорный поток Персеиды,
и солнечный зимний день с лошадью,
и звёздная ночь на воде,
и заброшенный маяк,
и аксолотль,
и трапеза древесной лягушки,
и рыба-клоун,
и шмель,
и свернувшийся калачиком оленёнок,
и сорока (сорока достиг сегодня) в вишнёвом саду,
и даже мавританский идол.
Но
главное —
на твои смотрел я руки.
Ничего не осталось
твоего мне
свежего,
Длани эти только фортепьянные.
Только два года
последнему.
Идолу.