Глава вторая Воспоминания деда Ивана Антоновича

   «Раздумий  по  поводу  выбора  карьеры  у  меня  не  было.  Давно  было  ре-шено,  что  я  выбираю  карьеру  военного.  Так  и  произошло.   
   Закончив  успешно  Гимназию,  летом  1911  года  я  прибыл  в  Петербург  для  поступления  во  Владимирское  военное  училище.  За  свои  знания  у  меня  не  было  беспокойства.  Тревожила  медицинская  комиссия,  которую  мы  были  обязаны  пройти  в  училище.  В  те  времена  требовалось,  чтобы  объём  груди  равнялся  половине  роста.  Но  строгий  медицинский  контроль  я  прошёл  вполне  благополучно,  и  в  протоколе  комиссии  увидел  отметку – «Годен!»  Конкурс  аттестатов  не  стал  для  меня  проблемой,  и  вскоре  я  прочитал  список  принятых  в  училище,  вывешенный  в  канцелярии.  В  этом  списке  был  и  я.  Чуть  позже  меня  остригли  наголо,  показали  кровать  и  казарму,  сообщили  распорядок  дня  и  вручили  «Правила  юнкерского  быта»  для  их  детального  изучения.  Училищная  дверь  закрылась.  Начиналась  военная  служба  «перетянутая  ремнём».  Тем  не  менее,  многие  из  нас  гордились  тем,  что  мы  живём  в  спартанской  обстановке.  Жёсткая  регламентация  жизни  и  военный  распорядок  так  пригодятся  нам  в  будущем,  о  чём  мы  тогда  и  не  догадывались. 
   Наше  училище  было  открыто  1  декабря  1869  года  в  Санкт-Петербурге.  Первого  сентября  1903  года  училищу  было  пожаловано  Знамя – древко  белое,  на  полотнище  изображён  Спас  Нерукотворный.  Освящение  Знамени  состоялось  в  присутствии  Государя  Императора  2  августа  1907  года  в  Красном  Селе.  В  1910  году  училищу  было  присвоено  название – «Владимирское  военное  училище»,  в  Честь  Великого  Князя  Владимира  Александровича.  6  августа  1910  года  в  Красном  Селе  Император  Николай  Второй  в  сопровождении  свиты  обошёл  строй  выпускников,  отдавая  должное  новому  статусу  училища.
   Условия  учёбы  и  жизни  отличались  скромностью  и  простотой,  что  являлось  хорошей  школой  для  последующего  вступления  в  офицерскую  жизнь.  Строевое  образование  в  училище  было  на  высоте,  невольно  прививая  военную  выправку,  которая  оставалась  на  всю  последующую  жизнь.  Забегая  вперёд,  скажу,  что  в  вынужденной  эмиграции  я  узнавал  бывших  военных  по  их  выправке,  хотя  они  носили  цивильные  платья.  Воинская  дисциплина  всегда  была  на  высоте,  хотя  мы  умудрялись  как-то  обходить  привычные  строгости.  За  самовольные  отлучки  из  училища  грозило  отчисление,  но  среди  нас  находились  смельчаки,  которые  пренебрегали  грозящими  последствиями.  За  пьянство  также  грозило  отчисление  из  училища,  но  и  это  не  останавливало  некоторые  увлекающиеся  натуры.  А  вот  «винный  дух»  или  небольшая  выпивка  поощрялась  среди  юнкеров,  тем  более,  что  в  действующей  армии  чарка  водки  выдавалась.
   Был  случай  со  мной,  когда  после  возвращения  из  города  за  меня  рапортовал  дежурному  офицеру  мой  товарищ.  Но  эту  юнкерскую  хитрость  опытный  капитан  быстро  распознал  и  приказал  доставить   меня  к  нему  с  докладом.  Мы  оба  посчитали,  что  на  нашей  военной  карьере  поставлен  крест.  Однако, капитан  ограничился  беседой  и  казарменным  юмором,  и  по  команде  доклада  не  последовало.  Позже  мы  решили,  что  мудрый  капитан  вспомнил  сам  юнкерские  проделки  и  свой  «винный  дух»  и  не  решился  испортить  нам  военную  карьеру.
   Был  случай,  когда  один  из  юнкеров,  знаток  французского  языка,  трижды  умудрился  сдавать  экзамен  за  товарищей,  меняя  голос  посредством  конфеты  во  рту  или  имитации  болезни  зубов,  подвязывая  повязку  во  всю  щёку.  На  четвёртый  раз  он  был  разоблачён.  И  грозный  француз  решил  доставить  его  нашему  командиру.  Тут  весь  класс  юнкеров  хором  взмолился  за  товарища.   
Как  ни  странно – это  помогло!  Выдумка  юнкеров  осталась  без  последствий.
   Обман  учителя  на  экзаменах  допускался,  а  вот  обман  товарища  или  обман  всего  юнкерского  сообщества  и  наносимый  обманом  вред,  не  приветствовался  и  не  прощался.  Не  прощались  высокомерие  и  хвастовство.  Существовала  до  нас  и  после  нас  традиция  товарищества – не  выдавать  сослуживцев  ни  под  каким  предлогом,  если  они  что-то  там  нарушили.   
   Младшие  командиры  назначались  из  юнкеров  старших  классов.  Они  производились  сначала  в  армейские  унтер-офицеры,  а  потом  в  младшие  и  старшие  портупей-юнкеры.  Рядовые  юнкера,  посещая  город,  носили  на  поясе  штык  в  чехле.  Портупей-юнкеры  носили  в  городе  старинные  тесаки  с   медной  рукояткой.  Фельдфебель,   назначавшийся   командиром  роты  из  юнкеров  старших  классов,  в  городе  имел  при  себе  шашку  и  револьвер.  Бывали  случаи  стычек  с  гражданскими,  и  защита  товарища,  вплоть  до  применения  штыков  для  испуга  нападавших,  приветствовалась.  Считалось,  что  мы  защищаем  юнкерскую  честь!
   Каждый  юнкер  имел  железную  койку  с  матрацем,  две  подушки,  одеяло  и  две  простыни.  Заправлять  койки  каждый  юнкер  обязан  был  сам.  За  правильностью  заправки  койки  строго  следили.  Под  матрацем  и  подушками  посторонних  вещей  не  должно  было  быть,  а  в  прикроватной  тумбочке  находились  книги  и  предметы  туалета.  У  кровати  в  ногах  стояла  табуретка,  на  которую  складывалось  одежда  и  бельё  в  определённом  порядке.  Никаких  уборщиков  и  чистильщиков  сапог  не  было.  Полы  же  натирали  полотёры  под  руководством  дневальных.  Юнкерам  разрешалось  носить  только  усы,  а  бороду – с  разрешения  начальства.  Никаких  причёсок  не  полагалось.  Носили  короткую  стрижку.  Отпускали  несколько  волосы  на  голове  при  поездке  на  каникулы.
   При  училище  была  приёмная  для  посетителей  из  числа  знакомых  и  родственников  для  встречи  с  юнкерами.  Приёмная  открывалась  с  6  до  8  часов вечера,  при  которой  дежурный  вызывал  юнкера,  к  которому  пришли  посетители.  Отпускные  дни  были  в  среду,  субботу  и  воскресенье.  Для  посещения  театра  увольнялись  до  24.00,  при  условии,  что  командир  разрешил  посещение  театра. 
   Перед  увольнением  тщательно  проверялась  форма  одежды  дежурным  по  училищу.  Все  юнкера  находились  на  полном  государственном  обеспечении.  Правда,  никакого  жалованья  мы  не  получали.  На  каждого  юнкера  полагалось  три  комплекта  обмундирования.  Первая  одежда – для  парадов,  вторая – для  отпусков  и  третья – для  повседневной  носки  в  училище.  За  опрятностью 
одежды  строго  наблюдали  командиры  и  портупей-юнкеры.
   Подъём  был  в  6.30  под  барабан  или  под  особенный  сигнал  рожка.   Утренний  осмотр  начинался  в  7.30.  После  следовали  на  утренний  чай.  Давались  кружка  чаю,  кусок  белого  хлеба  и  два  куска   сахару.  В  8.30  начинались  занятия  до  двух  часов  дня.  В  перерыве  в  11.00  давался  горячий  завтрак – котлета  с  куском  чёрного  хлеба,  чай  и  два  куска  сахара. С  двух  часов  дня  до  четырёх  проводились  строевые  занятия  с  полной  выкладкой  при  оружии.   Обед  начинался  в  4  часа  дня  и  состоял  из  тарелки  щей  с  мясом  и  второго  блюда.  По  праздничным  дням  в  обед  давалось  сладкое.  Портупей-юнкер  занимал  конец  стола  и  был  раздатчиком  пищи.   После  пяти  часов  разрешалось  полежать  часа  полтора.  В  восемь  вечера  роты  выстраивались  и шли  на вечерний  чай – давалась  кружка  чая  с  белым  хлебом.  Каждая  рота  имела  свои  столы  и  каждый  юнкер  сидел  на    своём  месте.  После  чая  в  своих  ротах  выстраивались  на  перекличку  и   молитву. Зачитывались  приказы  и  отдавались  распоряжения  на  следующий  день.
   Метод  преподавания  был  лекционный  со  сдачей  зачётов.  За  неуспеваемость  отчисляли  из  училища.  При  переходе  из  младшего  класса  в  старший  сдавали  экзамены.  Экзамены  заканчивались  в  мае,  после  чего  выходили  в  лагерь  для  военной  подготовки.  Преподаваемые  предметы  способствовали  нашему  военному  развитию.  Преподавалась  тактика  с  элементами  стратегии,  военная  история,  военная  администрация,  законоведение,  история  войн,  в  которых  участвовала  Россия  со  времён  Петра  Великого,  русская  словесность,  французский  и  немецкий  языки,  физика,  химия.  Закон  Божий  только  на  младшем  курсе.
   Когда  нас  знакомили  со  Знаменем  училища,  обязательно  рассказывали  церемонию  прибивки  Знамени  к  древку,  которая  состоялась  в  честь  столетнего  юбилея  Первого  кадетского  корпуса  17  февраля  1832  года  в  присутствии  Императора  Николая  Первого  и  его  высочайшей  свиты.  Выглядела  эта  церемония  приблизительно  так: «Государь,  как  шеф  Первого  корпуса,  собственноручно  прикрепил  железными  гвоздями  Знамя  к  древку.  Затем  обернул  полотнище  вокруг  древка  и  вбил  первый  медный  гвоздь.  Второй  гвоздь дозволено  было  вбить  Государыне,   третий – Великому  Князю  Михаилу  Павловичу,  четвёртый  и  последующие – именитым  гостям.  Когда  же  очередь  дошла  до  кадетов – по  одному  гвоздю  вбили  Наследник,  Цесаревич  Александр  Николаевич  и  Великий  Князь  Константин  Николаевич.  После  этого  Государыня  прикрепила  к  знамени  кисти.  Позже   состоялся  парад.  Государь  прибыл  на  парад  с  многочисленной  блестящей  свитой.  На  нём  был  мундир Первого  кадетского  корпуса».    
   Запомнился  навсегда  торжественный  день  принятия  Присяги.  Мы  присягали  императору  Николаю  Второму  и  его  Наследнику  одновременно.               
   Юнкера  умели  разбираться  в  характерах  своих  наставников  и  командиров.  Одних  уважали,  других  любили,  к  некоторым  относились  с  небрежением,  кому-то  давали  обидные  прозвища.  Политические  и  социальные  процессы,  которые  происходили  за  стенами  казармы,  нас  обошли.  Мы  равнодушно  отнеслись  к  известию  об  убийстве  Столыпина,  хотя  этот  человек  смог  бы 
уберечь  Россию  от  потрясений.  Но  осознание  этого  трагического  события  для  Отечества  пришло  слишком  поздно.  Вся  юнкерская  атмосфера,  давние  традиции  и  военное  братство  определяли  военную  психологию  и  привычку  к  подчинению  начальникам  и  старшим,  а  также  ответственность  за  подчинённых.  Даже  в  училище  за  проступок  младшего  юнкера  отвечал  его  непосредственный  начальник – портупей-юнкер.  Любая  несправедливость  командиров  вызывала  отрицательную  реакцию  сообщества  юнкеров.  Один  из  наших  начальников,  штабс-капитан  армейского  полка,  был  придирчив  и  мелочен.  Когда  он,  по  нашему  мнению,  несправедливо  отправлял  одного  из юнкеров  под  арест,  то  вся  рота  с  почестями  провожала  арестованного  в  карцер,  что  было  похоже  на  неповиновение  начальству.  Но  всё  обошлось.
   Два  раза  в  неделю  нас  обучали  танцам.  Уроки  танцев  вёл  один  из  артистов  питерского  театра.  Нас  учили  танцевать  вальс,  мазурку.  Нередко  не отпускали  в  отпуск  без  умения  танцевать  вальс.  Ежегодно  устраивался  бал  в  училище.  Порой  юнкера  отправлялись  на  балы  в  офицерское  собрание  и  женские  институты.  В  офицерском  собрании  хорошо  угощали,  а  в  женских институтах  обходились  бутербродами  и  вниманием  «благородных  девиц».
   После  окончания  курса  перед  лагерными  сборами,  по  неписанной  традиции,    «хоронили»  учебники.  Эта  традиция  была  и  в  Морском  Корпусе,  и  в  других  училищах.  Церемония  проходила  ночью.  На  снятой  двери,  изображающей  крышку  гроба,  несли  учебники  в  сопровождении  свиты  из  «духовенства»,  т.е.  переодетых  юнкеров  в  ризы  из  одеял  и  простыней,  хора  из  юнкеров  и  зажжённых  свечей  и  кадила.  Кадило  наполняло  помещения  дымом  и  запахом  плохого  табака.  Такая  процессия  следовала  по  всем  помещениям,  пока  не  натыкалась  на  дежурного  офицера.  Офицеры  знали  эту  неписанную  традицию  и,  как  правило,  к  нашим  проказам  относились  снисходительно,  и  докладов  по команде,  как  и  наказаний,  не  следовало.
   Самым  долгожданным  и  желаемым  был  отпуск  на  Родину.  Мы  скучали  по  своему  детству,  старались  походить  на  взрослых,  но  по  сути  мы  были  ещё  детьми.  Нас  ждали  с  нетерпением  наши  родители  и  гордились  нами:      
 
О,  как  приятно  в  детство  ткнуться,
Услышать  гам  и  русский  ор,
И  к  милой Родине  вернуться,
Туда,  на  старый  косогор,
Туда,  где  домик  красит  место,
Где  заблудился  в  чаще  гном,
Где  и  берёзка,  как  невеста,
Стоит  с  рябиной  под  окном,
Где  удивляет  солнце  рано,
Где  и  крестьянка,  как  княжна,
Где  вся  Россия,  что  не  странно,
До  детских  пят  обнажена,
Где  речка – вечная  отрада,
Где  старый  поп  не  без  греха,
Где  слышен  рёв  большого  стада
И  крик  хромого  пастуха!
О,  Русь  моя!  Многоголосье,
Глухих  веков  немая  связь -
Вновь  недозрелые  колосья
Тебе  кивают,  торопясь,
И  шепчут  давнее – «Скучаем!
Где  потерялся?  Где  ты  был?»
Ходи!  Любуйся  иван-чаем
И  охлаждай  душевный  пыл,
Иль  удивись  с  утра  у  плёса,
Где  разрумянилась  заря,
Где  у  песчаного  откоса
Ловил  ты  в  детстве  пескаря,
Где  все  лини,  как  самородки,
Проносят  жирные  бока,
И  где  порой  на  старой  лодке
Увидеть  можно  рыбака!
О,  край!  Твоя  сегодня  дата,
О,  Русь!  Надеждой  величай!
...Встречай,  Отечество,  солдата,
Встречай,  Отечество,  встречай,
И  оцени  мундир  и  знаки,
И  вид  гусарский,  наконец!
...Ворчат  ленивые  собаки
И  молча  крестится  отец!
Ну,  что  ж,  привычная  картина,
В  обычай  божеские  дни -
У  дома  собственного  сына
Рукой  вояки  обними,
И  вспомни  радостные  даты,
И  дни  свои  без  острых  жал,
Как  в  дальней  юности  когда-то
И  ты  в  глубинку  приезжал!
Ну,  всё  в  порядке!  Что  вы  ждёте?
Минута  встречи  дорога -
Сбежались  бабы,  дяди,  тёти
И  растерявшийся  слуга,
А  гость  высокий  благодарен -
Порыв  горячечный  един:
Уж  кто-то  шепчет - барин,  барин,
А  кто-то  знает – господин!
Скатилась  пыль,  как  крик  и  споры -
Прекрасны  веник  и  полок:
Наливки,  чай  и  разговоры
День  довершили  в  нужный  срок!
Но  почему  мы  не  спокойны,
И  что  больное  сердце  ждёт?
Что  впереди – падёж  и  войны,
Аль  смута  новая  грядёт?
... Прибудет  времечко  для  счёта –
Натянет  жилы  и  колки,
Пока  же  скромная  охота
И  клёв  у  солнечной  реки,
Гриба  разбуженное  лико –
Считай,  находка  велика,
И  запоздалая  брусника,
И  куст  малины  у  леска!
Легко  сапог  сминает  травы –
Приятен  дальний  переход,
Гуляй  спокойно  у  дубравы
И  знай,  сегодня  мирный  год!
Но  приутихнут  скоро  свадьбы
И  возвратится  злая  смерть,
И  будут  барские  усадьбы
Под  небом  сумрачным  гореть,
И  будет  крик,  и  будут  стоны,
И  свет  недобрый  с  высоты,
И  будут  трескаться  иконы,
И  падать  древние  кресты!
И  будут,  будут ...!  Что  об  этом?
Цени  глубинный  колорит –
Ещё  вода  играет  светом
И  клён  от  зарева  горит,
Ещё  восторженная  птица
Под  вечер  тешится  во  ржи,
И  тишина  России  снится,
И  не  пугают  миражи,
А  барский  стол  хорош  и  сладок,
А  по  ночам  не  слышен  вой,
И  есть  в  Отечестве  порядок,
И  в  силе  пристав  становой!
Но  дни  за  днями  быстро  мчатся,
И  с  холодками  вечера,
Выходит  время!  Возвращаться
Настала  грустная  пора!
Длиннее  тень  и  радость  тише,
И  беспокойней  русский  сон,
А  филин  ухает  на  крыше,
И  стаи  носятся  ворон!
Но  с  нами  Бог!  И  с  нами  сила –
Кресты  горят  и  купола!
Сыночка  мать  перекрестила
И  со  слезою  обняла,
А  ус  отцовский  слишком  колкий -
Щека  не  будет  без  следа!
... Не  знал  в  то  время,  гость  высокий,
Что  распрощался  навсегда,
Что  нервно  бьют  копытом  кони
И  рвут  стальные  удила,
А  даль,  как  трещины  ладони,
Так  узнаваемо-мила!
Прощай,  Земля,  простого  быта,
Орешник,  небо  и  река,
И  эта  старая  ракита,
И  дом  под  сенью  ивняка!
Ну,  что  ж,  возница,  трогай!  Трогай!
Мы  быть  в  пути  обречены –
Века  неторною  дорогой
Спешат  российские  сыны,
А  перекрёстки  расставаний
Легли,  как  сумраки  морей,
И  мы  устали  от  рыданий
Любимых  жён  и  матерей!
Гони!  Гони  возок  от  дома –
Пусть  там,  за  тихою  рекой,
Вернётся  давняя  истома
И  потерявшийся  покой!
В  надежду,  юноши,  поверьте –
Смотрите  в  будущность  бодрей,
Пусть  вас  в  стихии  круговерти
Хранят  молитвы  матерей! 
Служите  с  гордостью  Отчизне,
Несите  в  сердце  русский  стыд –
Пусть  вас  поток  бурлящей  жизни
В  России  смутной  пощадит!
... Прощай,  округа-недотрога,
Тебя  не  просто  нынче  чтить,
Считай,  осенняя  дорога,
Сумеет  душу  излечить!
Прощай,  простор,  такой  печальный,
Разор  эпох  перенеси!
... Храни  нас,  посох  изначальный,
На  шалой  Матушке-Руси!
Храни!  Не  надо  расставаний,
Уже  трещит  державный   свод,
А  путь  суров,  а  выбор – ранний,
И  окровавленный  восход!
   
   Наступила  пора  и  мне  отвечать  за  своих  младших  юнкеров.  За  полгода  до  выпуска  из  училища  меня  неожиданно  произвели  в  старшие  портупей-юнкеры.  Приходилось  теперь  отрывать  от  себя  время,  дабы  учить  младших 
юнкеров  тем  навыкам,  которые  сам  приобрёл  за  полтора  года  пребывания  в  училище. 
   В  целом,  новое  звание  и  мои  новые   обязанности  мне  нравились. Я вполне  справлялся  с  учёбой  и  трудными  обязанностями.
   Незадолго  до  выпуска  произошёл  случай  с  одним  из  юнкеров.  Мы  с  момента  поступления  в  училище  уже  знали,  что  всякие  картёжные  игры  категорически  запрещены.  Тем  не  менее,  картёжные  игры  процветали  среди   
юнкеров  старших  классов.  Однажды  в  процессе  игры  один  из  юнкеров  был  уличён  в  подтасовке  карт.  Собралось  всё  сообщество  юнкеров  и  обсудило  этот  нечестный  поступок.  Мы  попросили  фельдфебеля  доложить  об  этом  ротному  командиру,  а  юнкера,  уличённого  в  нечестной  игре,  отчислить  от  училища.  Ротный  командир  доложил  об  этом  случае  начальнику  училища.  Провинившийся  юнкер  был  немедленно  отчислен  от  училища,  а  многие  любители  азартных  игр  были  наказаны.
   Где-то,  с  февраля-марта  месяца  нам  разрешалось  заказывать  новую  офицерскую  форму  у  частных  портных.  Каждому  из  нас  на  новую  форму  выделялось  из  казны  по  300  рублей.  Как  приятно  было  выбирать  сукно  и  снимать  мерку!  На  эти  же   деньги,  а  у  кого  были  свои  деньги,  мы  спешили  заказать  погоны,  эполеты  и  купить  личное  оружие – шашку  и  револьвер.  К   середине  лета  у  каждого  из  нас  стоял  походный  сундук  с  новой  офицерской  формой,  которую  тщательно  осмотрели  и  проверили  наши  командиры.  Итак,  выпуск  в  новую  и  неизведанную  жизнь  состоялся.  О,  как  мы  тогда  не  могли  представлять  наше  офицерское  будущее!  Мы  об  этом  пока  не  задумывались.  Главное - производство,  а  будущее  будет  прекрасным  и  удивительным!
   Производство  в  офицеры  происходило  в  районе  Красного   Села.  Каждый  офицер  вызывался  вперёд  и   сам  Государь  поздравлял  его  с  первым  офицерским  званием.  Отныне  мы  становились  более  свободными  в  выборе  своего  досуга.  До  этого,  в  юнкерской  форме,  нас  не  пускали  ни  в  какой  ресторан.  Но  что  нас  ждёт  впереди?  Будущее  казалось  прекрасным,  но  уже  где-то  в  высоких  палатах  решали  наши  судьбы.    
   Заранее  составленные  планы  и  тесные  кампании  вели  нас,  новоиспечённых  офицеров,  в  избранные  рестораны:

Пока  энергия  упруго
Врачует  срезы  первых  ран –
Ведут  дороги  Петербурга
Друзей  в  известный  ресторан!
И  на  душе  не  до  сомнений –
Не  дело  вымысел  искать,
Привычку  славных  поколений
Спеши  в  застолье  расплескать!
Скажите  тост!  Поторопитесь
Поднять  бокалы  за  Царя,
Пусть  будет  он,  как  Русский  Витязь,
В  тяжёлый  день  календаря!
Пусть  будут  кортики  из  стали
И  крик  торжественный – «До  дна!»
Ах,  сколько  в  благостном  бокале
Вместилось  звона  и  вина!

   Впереди  нас  ожидали  офицерские  будни,  которые  никогда  не  отличались  лёгкостью  и  безмятежностью.  Уклад  офицерской  службы  был  всегда  суров,  а  жизненный  уровень  офицера  никогда  не  был  высоким.  Казармы,  учения,  пыль,  грязь,  песок,  пот  и  кровь.  И  в  кои-то  сроки  малая  отдушина.   
   Как  с казал  один  известный  генерал – «Русский  офицерский  корпус  в  главной  массе  принадлежал  к  категории  трудового  интеллигентного  пролетариата!»  Так  это  было!
   Где-то  на  склоне  лет  я  прочитал  стихотворение  посвящённое  памяти  царских  юнкеров.  Как  же  оно  оказалось  пророческим!  Как  же  оно  предсказало  нашу  горькую  судьбу:
   
Безупречная  форма
Отныне  к  лицу,
Как  картинка 
В  серебряной  раме -
Всё  готово  для  нас
На  армейском  плацу,
Нынче  будем  и  мы
Юнкерами.
Каждый  верит -
«Дороги  отцов  повторю!»
Старый  плац 
Зазвенел  орденами -
Мы  под  громкий  оркестр
Присягали  Царю
И  считали -
«Отечество - с  нами!»
... Но  в  осеннем  дыму
Завершился  парад -
Кровь  алеет
Нарядом  рябины,
Смерть  мечом  пронеслась:
Петербург-Петроград,
Разделил  нас
На  две  половины.
В  закордонном  дыму
Поднималась  заря -
Небо  щедрой  волной
Расплескалось,
Крест  нательный  горит,
Но  уже  без  Царя,
И  Отечество  с  нами
Рассталось.
Что  же  вы,  юнкера,
Не  кричите - «Ура!»
Почему  вас  не  радуют
Трели?
... Отдыхаем,  пора,
Под  косые  ветра
Мы  в  могилах  сырых
Присмирели.

   Как  оказалось,  это  пророческое  стихотворение  было  посвящено  светлой  памяти  юнкеров  Владимирского  и  Павловского  училищ.  Где-то  за  нас  и  без  нас  в  тайных  кабинетах  в  который  раз  решались  наши  судьбы  и  судьба  Отечества.
   Я  узнал  очень  поздно,  что  во  время  выступления  юнкеров  против  большевиков  после  взятия  ими  Зимнего  Дворца,  29  октября  здание  училища  было  захвачено  и  разграблено.  По  данным  меньшевистской  газеты  «Новая  жизнь»  при  осаде  здания  училища  были  ранены  и  погибли  около  200  юнкеров,  71  человек  стали  жертвами  самосуда.  Двадцать  юнкеров  Владимирского  училища  были  расстреляны  у  стен  Петропавловской  крепости.  Светлая  им  память.  Они – жертвы   русской  смуты.  И  их  смерть  в  первую  очередь – на  совести  Николая  Второго,  спасавшего  своего  сына  Алёшу  и  монаршую  семью, отдавая  на  заклание  Россию».      
   Вышеприведённые  страницы  дают  срез  времени  и  обстановку,  в  которой  учился  мой  дед.  В  редкие  минуты  откровения  после  выпитых  две,  три  стопки  водки  с  друзьями  и  близкими,  дед  всегда  заводил  одну  и  ту  же  песню.  Я  запомнил  первый  куплет,  и  уже  в  звании  капитана 1 ранга  отыскал  слова  этой  песни.  Это  были  стихи  друга  Александра  Пушкина – Дельвига  Антона  Антоновича.  Это  песня  о  любимой  девушке  и  потерянной  любви.  Вот  первый  куплет  песенного  варианта  стиха  и  припев:

Не  осенний,  мелкий  дождичек
Брызжет,  брызжет  сквозь  туман;
Слёзы  горькие  льёт  молодец
На  свой  бархатный  кафтан.
        Полно,  брат  молодец,
        Ты  ведь  не  девица,
        Пей,  тоска  пройдёт.
        Пей,  пей!
        Пей,  тоска  пройдёт!
         
   В  жизни  дед  столько  повидал  лиха,  столько  пережил  разлук  и  расставаний,  что  эта  песня  была  его  небольшой  отдушиной  в  минуты  откровения.  Ведь  он  пел  песню  на  стихи  Дельвига,  а  не  какой-то  «блатняк»,  который  пели  заключённые  в  тюрьме,  когда  дед  был  репрессирован!  Он  помнил  суровые,  но  светлые  времена  своей  учёбы  в  Санкт-Петербурге,  и  песня  на  стихи  Дельвига  нет-нет  и  напоминала  ему  о  прошлом.  Больше  светлых  и  добрых  времён  в  своей  судьбе  дед  припомнить  не  мог! 
   Понятно,  описывая  судьбу  моего  деда  по  матери  Ивана  Антоновича  Жеребилова,  я  бы  мог  ограничиться  одной  страницей.  Но  я  вновь  и  вновь  даю  срез  того  времени,  которое  досталось  моим  славным  предкам  и,  в  частности,  деду  Ивану  Антоновичу.  В  одном  из  стихотворений,  посвящённых  памяти  деда,  я  написал:
       
Он  офицером 
Был  прекрасным,
Отца,  мне 
Заменивший  дед,
Он  не  был  «белым»,
Не  был  «красным» -
С  Россией  свой
Нейтралитет!

   К сожалению,  обстоятельства  времени  зачастую  бывают  сильнее  нас.  Когда  подожгли  дедов  дом,  подаренный  его  отцом  Антоном  Фёдоровичем  к  свадьбе,  то  из  всего,  что  спасли  из  огня,  была  иконка  Казанской  Божьей  Матери.  Эта  иконка  висела  в  нашем  новом  доме  при  всех  режимах,  как  напоминание  той  трагедии.  Когда  армия  Деникина  подошла  к  Курской  губернии  летом  1919  года,  деда  мобилизовали,  как  офицера.  Так  это  было:    
   «Когда  Керенский,  перехитрив  самого  себя,  с   позором  бежал  1  ноября  1917  года  сначала  из  Гатчинского  Дворца,  а  потом  и  из  России  не  без 
помощи  тех  же  большевиков,  его  власть  перешла  к  новым  «якобинцам»  в  лице  Троцких,  Свердловых  и  других  сородичей  безбожных,  наглых,  алчных  и  озлобленных  деятелей.  Они  никого  не  жалели  и  не  собирались  жалеть.  Оглуплённый  народ,  недавно  надевший  солдатские  шинели  и  матросские  бушлаты,  вершил  скорый  и  «справедливый суд».  Именем  народа  и  революции  уничтожались  русские  офицеры  и  генералы,  уничтожались  великие  князья  и  их  слуги.  «Кто  не  с  нами,   тот  против  нас!» - вот  лозунг  кровавого  дня.  С  благословления  палача  Троцкого  появился  и  термин – «Враг  народа!»  Врагом  народа  оказался  Николай  Второй  и  его  семья,  если  следовать  смыслу,  который  вкладывал  в  это  понятие  палач  Троцкий.  В  ночь  с  16  на  17  июля  1918  года  по  приказанию  подельника  Троцкого,    Свердлова,  и  с   молчаливого  согласия  Ленина,  кровавый  слуга  Юровский  расстрелял  царскую  семью  и  часть  его  слуг  в  полуподвальном  помещении  Ипатьевского  дома  в  Екатеринбурге. 
   Я,  находясь  в  вынужденном  изгнании  в  Париже,  иногда  задавал  себе  вопрос: «Что  же  случилось  с  нами  в  1917  году?»  Но,  задавая  себе  этот  непростой  вопрос,  я  не  находил  на  него  ответ.  Но  чётко  понимал – что-то  негативное  произошло  в  сознании  русского  народа.  Я  пытался  найти  исторические  примеры  такого  ожесточения  и,  одновременно,  примеры  великодушия  и  милости.  Когда  Александр  Македонский  разбил  войско  Персидского  царя  Дария,  то  дочь  царя  обратилась  к  Александру  Македонскому  с  просьбой  пощадить  её  и  всех  родных  царя.  По  просьбе  дочери  царя  Дария  Александр  Македонский  не  только  пощадил  всех  приближённых  царя,  но  и  оказал  царские  почести  дочери  царя  Дария.  И  ещё.  Когда  приближённые  Персидского  царя  Дария  составили  против  него  заговор  и  убили  Дария,  то  Александр  Македонский  с  почестями  отправил  для  захоронения  тело  Дария  в  древний  город  Персеполь,  а  заговорщиков  решил  жестоко  покарать.
   Я  находил  и  в  русской  истории  примеры  великодушия  и  благородства  в  отношении  поверженных  врагов.  Так,  Александр  Невский  после  Ледового  побоища  тевтонских  рыцарей  весной  1242  года,  отпустил  пленённых  рыцарей  домой.  И  Пётр  Великий  после  Полтавской  победы  над  шведами  в  1709  году  поднял  тост  за  общим  столом  с  пленными  шведами,  называя  их  «учителями».  После  Бородинской  битвы  и  выдворении  французов  из  России,  многие  пленные  французы  нашли  тепло,  кров  и  должности  в  многострадальной  России.  И  ещё  один  пример  на  все  времена – русские  полки,  занявшие  Париж  в  1814  году,  не  рушили  и  не  оскверняли  их  святыни,  не  уничтожали  пленных,  как  это  делал  их  кумир  Наполеон.  Это  Наполеон  в  Египетском  походе  уничтожил  несколько  тысяч  пленных  турецких  воинов,  это  он  осквернял  наши  русские  святыни  и  грабил  русские  запасники,  как  грабил  всё,  что  можно,  в  Итальянском  и  Египетском  походах,  вывозя  награбленное  в  Париж.
   
   Благородное  поведение  Александра  Македонского  я  объяснял  одним – воины  Македонии  были  свободными  людьми.  Они  не  имели  рабской  психологии.  Вот  откуда  великодушие  и  благородство  в  отношении  к  побеждённым.  Русский  же  крестьянин  за  300  лет  крепостной  зависимости  со  времён  Годунова  и  Шуйского  невольно  приобрёл  рабскую  психологию  и,  вместе  с  нею,  ненависть  к  власти.
   Отмена  крепостного  права  Александром  Вторым  в  1861   году  была  несколько  номинальной.  Крестьяне  не  получали  тут  же  землю,  а  должны  были  её  выкупить  в  течение  49  лет  с  помощью  государства.  О  какой  крестьянской  свободе   можно  было  рассуждать,  если  после  1861  года  последовало  три  войны?  Война  с  Османской  империей  в  1877-78  годах,  Русско-японская  война  и  Первая  мировая  война  1914  года.  Какая  свобода,  если  крестьянина  то  и  дело  ставили  под  ружьё?  Да  и  земли  на  пространстве  до  Урала  уже  не  хватало.          
   Русский  народ  видел  в  лице  царя  и  его  приближённых  не  только  Помазанника  Божия и  слуг  государевых,  но  и  притеснителей.  Вот  откуда  ожесточение  и  кровь  свершившейся  революции.  Такой  вывод  в  итоге  я  сделал  для  себя.  Россия  была  разделена  на  своих  и  не  своих:      
               
Как  же  время  вернуть
К  позабытой  черте,
Где  таилась
Великая  сила?
На  кровавой  версте
Мы  отныне  не  те -
Нас  Россия  навек
Разделила.
Не  отыщешь  в  помине
Державной  руки,
Время  рыцарский  дух
Разметало,
Полегли  без  Крестов
И  надгробий  полки,
И  Великой  России
Не  стало.
Как  бы  выжить  к  утру,
До  заветной  зари,
Как  бы  выдюжить
Годы  и  вёрсты?
По  России  моей
Пустыри,  пустыри
И  могил  безымянных
Погосты.
Но  покажется  вдруг
Под  случайным  лучом,
Что  вернулась
Победная  дата -
Мы  Россию  свою
Подпираем  плечом
И  сзываем  на  тризну
Собрата!
Что  Всевышний  сказал  нам -
«Россия  жива,
Нет  в  помине
Обмана  и  смуты!»
...Нам  оркестры  заменят
Глухие  слова,
А молитвы -
Былые  салюты.

   Я  своими  глазами  видел  бывший  Стольный  Град  Питер  в  1917-18  годах.  Я  видел,  как  начинали  копать могилы  на  Дворцовой  Площади  для  захоронения  жертв  революционных  событий.  Правда,  кому-то  хватило  ума  захоронить  жертвы  на  Марсовом  Поле,  а  Дворцовую  Площадь  оставить  в  покое.  Я  видел,  как  быстро  Петровская  Пальмира  превращалась  в  грязный  и  неухоженный  город.  Я  видел,  как  милых  дам,  явно  дворянского  происхождения,  выгоняли  толпами  для  уборки  нечистот  на  улицах.  Это  была  жалкая  месть  «новых  господ».  Я  видел,  как  хозяевами  славного  города  стали  уголовные  элементы  и  странные  люди  с  красными  повязками  на  рукавах,  обвешанные  оружием.  Места  в  этом  городе  отныне  для  меня  не  было.  Это  был  уже  чужой  город,  так  любимый  нами,  когда  мы  в  благословенные  времена  заканчивали  родное  училище.
   Вот  она,  митинговая  власть  большевиков!  Скоро  будет  и  кровавая власть  большевиков!  На  деле  сбывались  пророческие  слова  Иоанна  Кронштадтского: «Если  не  будет  покаяния  у  русского  народа,  конец  миру  близок.  Бог  отнимет  у  него  благочестивого  царя  и  пошлёт  бич  в  лице  нечестивых,  жестоких  и   самозваных  правителей,  которые  зальют  всю  землю  кровью  и  слезами».
   И   самое  главное,  что  творилось  в  моей  душе,  так  это  осознание  личной  вины  за  происходящее.  Я  ещё  недавно  был  рад,  что  наконец-то  Николай  Второй  отрёкся  от  Трона.  Такое  же  мнение  было  и  у  многих  офицеров.  Но то,  что  произошло  после  отречения  Николая  Второго,  меня  не  удивило,  а  потрясло.  Позже  ходили  слухи,  что  против  отречения  Николая  Второго  выступили  только  два  высших  чина – одним  из  них  был  знаменитый  генерал  от  кавалерии,  «первая  шашка  России»,  как  его  величали,  граф  Фёдор  Артурович  Келлер,  богатырь  двухметрового  роста  и  патриот  Отечества.    Как  же  он  был  прав!  Очень  жаль,  что  Келлер  был  убит  петлюровцами  в  декабре  1918  года  в  Харькове  подлыми  и  коварными  выстрелами  в  спину.   Именно  таких  офицеров  не  хватало  многострадальной  России.  Мы,  в  первую  очередь  офицеры,  Слуги  Государевы,  как  нас  называли,  не  защитили  Россию.  Мы  выжидали,  пока  Керенские  и  Троцкие  вершили  гнуснейшие  дела.  Да,  не  было  уже  царя,  но  была  Вера  и  Отечество,  был  Военный  Долг.  Да,  мы  устали  от  войны,  но  усталость  ни  в  коей  мере  не  снимала  с  нас  ответственности  за судьбу  государства.  Как  всегда  нас  грела  надежда,  что  всё  само  собой  образуется,  что  Бог  поможет.
   Нам  должно  было  бы  брать  пример  с  юнкеров  Владимирского,  Павловского  и  Николаевского  училищ.  Это  они  решились  вернуть  город  под  власть  военных  и  утвердить  свой  прядок.  Это  юнкера  уже  29  октября  1917  года  захватили  манеж,  гостиницу  «Астория»  и  телефонную  станцию.  Успех,  сопутствующий  вначале  юнкерскому  выступлению,  быстро  закончился.  Те,  кто  вдохновлял  юнкеров  на  выступление,  быстро  скрылись,  оставив  юнкеров  без  руководства.  Юнкера  Николаевского  и  Павловского  училищ  быстро  сдались,  сложив  оружие.  И  только  юнкера  моего  родного  Владимирского  училища  отказались  сложить  оружие  и  оказали  упорное  сопротивление  матросам  и  красногвардейцам.  Дважды  делалась  попытка  захватить  казармы  училища.  И  только  после  артиллерийского  обстрела  казармы  училища  были  захвачены. 
   По  разным  оценкам,  до  200-сот  юнкеров  были  убиты  и  ранены.  Некоторых  юнкеров  закололи  штыкам  и  бросили  в  Фонтанку.  Большую  часть  юнкеров  Владимирского  училища  отвели  в  Петропавловскую  крепость,  где  позже  учинили  над  ними  кровавый  самосуд.  Это  юнкера  обращались  с  мольбой  и  призывом  к  офицерам: «Положение  Петрограда  ужасно. Режут,  убивают  юнкеров,  которые  являются  пока  единственными  защитниками  населения.  Пехотные  полки  колеблются  и  стоят.  Промедление  грозит  полным  уничтожением  детей-юнкеров».
   Через  годы  я  ощущал  свой  собственный  стыд  и  стыд  за  офицеров,  которые  предпочли  отсидеться  по  квартирам  и  не  пришли  на  помощь  юнкерам.  Видимо,  и  такое  поведение  офицеров  можно  объяснить.  Ведь  ещё  недавно,  в  условиях  войны,  в  разных  газетах  появились  статьи,  в  которых  называли  офицеров  извергами,  насильниками,  опричниками  и  наёмниками  царской  власти.  Забыли  оплаченные  писаки,  что  первыми  принимали  смерть  именно  офицеры,  поднимая  солдатские  массы  в  атаки.  Не  стало  офицеров
– не  стало  армии!  Никто  из  тех,  кто  низводил  роль  офицеров  до  ноля,  не  хотели  услышать  слова  окопного  боевого  генерала: «Вы  лжёте!  Русский  офицер  никогда  не  был  ни  наёмником,  ни  опричником!» 
   Присягать  Временному  Правительству,  как  это  сделали  многие  офицеры,  я  не  собирался.  Я  не  стал  присягать  власти  большевиков.  Царя  не  было,  армии  не  было,  дисциплины  не  было,  Временного  Правительства  не  было – я  был  свободен  от  присяги  Царю,  Наследнику  Царя.  Я  покидал  мятежный  Петроград  и  уезжал  на  Родину,  в  русскую  глубинку,  с  надеждой,  что  там  всё  не  так,  что  там  можно  обрести  покой  и  надежду:               

Беду  пророчит  время  чутко,
Бунтует  время  скоростей –
Горит  крутая  самокрутка
До  крепких  в  копоти  ногтей!
А  разговоры – что  там  будет?
И  без  надежды – что  там  ждёт?
... Всех  Бог  единственный  рассудит,
Коль  до  России  добредёт.
Дни  пронеслись,  как  в  буйстве  кони,
Нахлынул  ветер  перемен!
... На  Николаевском  перроне
Лишь  запустение  и  тлен!
Но  те  же  призрачные  плети
И  словоблудий  грешный  тон,
А  Александр,  по  счёту  Третий,
Демьяном  Бедным  оскорблён!
Как  вышло?  Что  случилось  с  нами?
И  почему  Всевышний  глух?
Лузга  и  мерзость  под  ногами,
И  подворотен  затхлый  дух,
И  злобен  взгляд,  и  в  стойку  ворот,
И  буйный  голода  недуг -
И  это  есть  великий  город,
Петровский  гордый  Петербург?
Какая  истина  разбилась?
Кто  вздёрнул  город  на  дыбы?
Россия  снова  заблудилась
У  словоблудной  городьбы!
Но  неуместны  нынче  стоны –
Сломалась  Рангов  коновязь,               
Шевроны,  кортики,  погоны
Втоптал  холоп  бездумный  в  грязь!
Тут  с  «Марсельезой» – «аты–быты!»
Тут  в  стойлах  царские  кресты!
... Все  перед  Русью  виноваты –
Цари,  холопы,  да  и  ты!
Давай!  Держи  колёса,  дрога,
Веди  за  временем  вдогон –
И  вновь  безумная  дорога,
И  вновь  заплёванный  вагон!
Привыкли!  Мы  уже  не  баре –
Смазные  в  радость  сапоги,
Тут  смерды – лучшие  бояре,
А  офицеры - всем  враги!
Не  привечают?  То  ли  дело!
Не  та  партийная  печать,
Но,  на  сермягу,  глядя  смело,
И  мы  не  будем  привечать,
И  мы  к  великой  цели  мчимся,
Не  так,  как  вы – на  помеле,
И  точно  знаем – пригодимся
Вконец  порушенной  земле!
Ведь  мы  с  державной  правдой  дружим –
Она  по  времени  одна,
И  падшей  Родине  послужим,
И  обуздаем  времена!
... Ведь  я  служака,  а  не  Каин,
Как  вы,  был  грешным – не  святым,
И  я  не  смерд,  зато  хозяин
Под  русским  небом  золотым!
И  я  теперь  родная  жила –
Не  всё  тут  брошено  на  слом,
Но  жаль,  что  жизнь  не  дорожила
Моим  наследным  ремеслом!
Так  рассуждая,  не  был  в  злобе,
Осилил  молча  Эверест -
И  не  от  боли  я  в  ознобе,
А  от  родных  печальных  мест!
Тут  век  ещё  острожный  длится,
Тут  слишком  медленна  строка!
... Встречай,  глубинная  землица,
Встречай  по  чести  земляка,
Встречай  мечтой  и  птичьим  криком,
Встречай  напевом  ветерка -
И  над  обветренным  суглинком
Вновь  ободри  его  слегка!
 
   Но  одно  дело – решиться  уехать  на  Родину,  сосем  же  другое  дело  доехать  до  родных  мест.  К  этому  времени  господа  большевички  практически  везде  держали  власть  в  своих  руках.  Бывшие  прапорщики  становились  вершителями  судеб  и  главковерхами.  Так,  неожиданно  Главковерхом  стал  некто  Крыленко,  которого  ещё  недавно  казаки  отлично  пороли  плётками  на  железнодорожных  полустанках.  Фронта,  как  такового,  уже  не  существовало.  Эшелоны  были  забиты  дезертирами  всех  мастей,  спекулянтами  и  искателями  лёгкой  жизни.  Если  вас  не  ограбили,  считайте,  вам  повезло,  а,  если  вас  не  убили – повезло  вдвойне.  Среди  сирых  полустанков  бродили  брошенные  лошади,  ещё  недавно  преданно  и  в  меру  ослабевших  сил  служили  наравне  с  бегущими  солдатами.  Животных  предали  также,  как  предали  бегущих  солдат.  Лошади  объедали  последние  травы,  которые  остались  с  прошлой  зимы,  падали  от  бескормицы  и  подыхали.  Удручающая  картина.
   Бесконечные  остановки,  проверки  документов,  недалёкие  перестрелки.  На  одной  из  станций  состав  был  остановлен.  Группу  офицеров  в  составе  одиннадцати  человек,  в  которую  входил  и  я,  сначала  арестовал  странный  патруль  из  четырёх  человек  с  красными  тряпками  на  рукавах  и  пулемётными  лентами  крест-накрест  на  груди.  Переписали  и  повели  в  какой-то  штаб  «командующего  войсками».  Штаб  представлял  заплёванную  комнату  в  помещении  вполне  приличного  особняка.  Было  темно,  возможно,  поэтому,  мы 
избежали  оскорблений  со  стороны  железнодорожных  рабочих.  За  столом  сидел  офицер, но  без  знаков  отличий,  развязно  развалившись  в  кресле.  Начались  пренебрежительные  вопросы – «Кто?  Откуда?  Куда?»  Какие  были   
вопросы,  такие  же  ответы – «Домой!  С  фронта!»  Рабочий  желтушного  вида,  сидевший  рядом  со  странным  офицером,  задававшим  вопросы,  быстро  всё   определил  и  произнёс  приговор - «Да  на  Дон,  сволочи,  пробираются,  к  Калядину!»  Понятно,  что  рабочий  по  своей  неграмотности  извратил  фамилию, он  имел  ввиду  нового  Войскового  Атамана  на  Дону  генерала  Каледина  Алексея  Максимовича.  Разубеждать  убеждённых  в  своей  непогрешимой  правоте  в  этом  «штабе»  было  бесполезно.  Они  же  вершители  судеб,  прокуратура,  суд  и  расстрельная  команда.  Ожидали  самого  худшего.  Странный  офицер  долго  вертел  в  руках  наши  документы,  но  вопросы  больше  не  задавал. 
   Странно  одно – мы  все  обошлись  без обыска,  видимо,  в  «штабе»  решили, 
что  у  нас  всё  ценное  давно  отобрали  их  же  соратники,  и  искать  что-то  у  нас  было  бесполезно.  Странный  офицер,  возможно,  сохранивший  остатки  прежней  совести  и  уставший  от  разборок  с  такими  же,  как  мы,  неожиданно  вернул  нам  документы  и,  глядя  на  сидевшего  рабочего,  произнёс – «Пусть  едут  дальше!»  Так  мы  избежали  печальной  участи  на  полустанках  русских  дорог.  В  кармане  у  меня  был  револьвер,  который  я  в  итоге  всё  же  с  различными  приключениями,  о  которых  не  хочу  вспоминать,  привёз  домой.               
   Да,  глубинка  пока  что  жила  привычной  патриархальной  жизнью  в  ожидании  непонятных  перемен.  Я  стал  первоисточником  важных  новостей  для  своего  стареющего  соседа  и  не  только.  Меньше  задавали  вопросы – «А  что  же  с  нами  будет?»  Больше  звучал  один  и  тот  же  вопрос – «А  как  же  жить  без  царя?»  Я  не  пропагандист  и  не  агитатор.  Пытался  меньше  отвечать,  больше  спешил  хоть  как-то  успокоить  спрашивающего.  Многие  понимали,  что  нас  ожидают  гнусные  и  подлые  времена.  Никого  не  надо  было  успокаивать.  Сосед  же  повторял  всякий  раз – «Надо  жить!  Всё  образуется!»  В  этом  Великая  Вера  и  Надежда  русского  человека!  К  этому  времени  я  уже  был  женат  и  имел  дочь.  Моей  женой  стала  дочь  отставного  майора-немца  Шнейдера  Фридриха  Фридриховича,  который  служил  управляющим  в  недалёком  имении  землевладельца.  Обряд  венчания  прошёл  в  церкви,  построенной  на  деньги  русского  офицера  Толмачёва.  Деревенская  идиллия  продолжалась:       

И  свет  берёз  и  паутинка,
И  плеск  весла  у  чистых  вод –
Всё  это  русская  глубинка:
Земля  бояр  и  воевод,
Земля  легенд,  былин  и  сказов,
Земля  засечных  городов,
Земля  купеческих  лабазов,
Гостиных  сотен  и  рядов!

   Правда,  где-то  через  три  месяца  что-то  начало  меняться  в  округе.  Уже  ходили  слухи,  что  где-то  отбирают  насильственным  способом  землю,  снова 
начали  жечь  помещичьи  усадьбы.  Появились  какие-то  подозрительные  личности.  Говорили,  что  это  бывшие  уголовники,  но  кто  их  разберёт?  Нынче  все  господа  и  все  вершители  судеб!  От  обиженного  народа,  подстрекаемого  призывами,  лозунгами  и  обещаниями  свободы,   мира  и  окончания  войны  всего  можно  было  ожидать. 
   Народ  дозрел  до  преступлений  и  безобразий.  Ему  отныне  и  Бог  не  указ:       

Уж  такова  в  России  хватка,
Уж  таково  безумство  лбов -
Живуча  рабская  загадка
Господ,  холопов  и  рабов!
Век  крик,  обиженных  до  дрожи,
Век  торжество  масонских  лож –
Век  благочестие  вельможи
И  русской  милости  свербёж!
Причин,  как  лет  обидных,  много –
Покуролесь,  поколеси,
Но,  коль  случится,  то  земного
Царя  о  мудрости  спроси!
Тут  повторяться  неуместно –
Любой  в  России  пономарь,
А  что  Царю  давно  известно,
Не  разберёт  Небесный  Царь!
Но  слёзы  в  вечности  не  канут,
И  мудрый  скажет – «Боже  свят!»
Народ  обижен  и  обманут,
И  в  злобе  времени  распят,
И  всяким  вымыслам  послушен -
И  истуканов  ценит  крик,
И  по-крестьянски  равнодушен,
И  в  непристойности  велик!
Непредсказуем  в  русской  лени
И  в  непотребности  ума –
Не  в  силе  воля  Провидений,
Когда  порушены  дома,
Когда  и  спереди,  и  сзади
Его  торопят  и  ведут,
А  света  нет  в  Державной  Правде,
И  не  вершится  Божий  Суд!
Отныне  он  один  вершитель,
Отныне  в  нём  победный  бес!
... Так,  где  ты,  Русский  Повелитель,
Не  душ  хранитель,  а  телес?

   Ночью  заполыхала  церковь,  в  которой  ещё  недавно  я  венчался.  Батюшка,  пытавшийся  потушить  пожар,  был  схвачен,  связан,  посажен  на  телегу  и   
был  куда-то  увезён.  Позже  нашли  его  растерзанное  тело.  За  что  такая  месть?  Кто?  Никто  ответа  не  ждал.  Беда  докатилась  и  до  русской  глубинки.  Через  неделю,  ночью,  заполыхал  и  мой  дом,  который  был  мне  подарен  отцом  на  счастье.  Кто?  За  что  бессмысленная  месть?  Чего  добиваются  эти  люди?   
   Вопросы  задавать  бесполезно!  Из  горящего  дома  успели  спасти  только  иконку  Казанской  Божьей  Матери.  Так  наступал  конец  патриархальной  русской  глубинки.  Повторялись  годы  первой  русской  революции  1905  года,  когда  также  полыхали  барские  усадьбы  по  всей  России.  Ещё  совсем  недавно  я  не  знал,  что  мне  делать  и  за  что  умирать:      

Надоело
В  солдаты  играть
И  писать
Из  огней  акварели!
...За  кого  же  теперь
Умирать?
За  какие
Высокие  цели?

   Теперь  я  знал,  что  мне  делать  и  за  что  умирать.  Я  не  мог  простить  никому  поругание  отцовской  церкви  и  моего  родного  крова.  Отец  не  смог  вынести  происходящего  на  его  глазах  и  неожиданно  заболел.  Мать  слегла.  Я  тут  же  переехал  в  отцовский  дом,  благо,  он  находился  недалеко  и  пока  ещё  не  был  сожжён,  поруган  и  разграблен.  К  этому  времени  Добровольческая  армия  под  руководством  Деникина  подходила  к  уездному  городу,  находящемуся  в  50  верстах  от  нас.  В  данных  обстоятельствах  выбор  был  вполне  ясен:   
    
Я  обиду  постичь
Не  пытаюсь  умом -
Слёзы  мне
Материнские  снятся!
За  поруганный  храм,
И  порушенный  дом,
За  Россию
Я  буду  сражаться.
... По  раскисшей  земле
И  кровавой  стерне
Отыскать  не  дано
Поворота -
Непонятно,  по  чьей
Рукотворной  вине,
В  бой  идёт
Офицерская  рота?
Вот  уже  впереди
Огоньки  и  дымки,
Вот  и  первая  смерть
Офицера!
Только  мысли  мои
От  побед  далеки,
Да  и  сердце
Не  трогает  Вера,
Не  зовёт,  как  недавно,
Как  было  вчера -
С  нами  Царь  был
И  Крестная  Сила,
И  в  атаку  не  шли,
Как  сейчас,  юнкера,
Будто  Родина
Их  попросила.
Всё  случилось,
Обратно  себя  не  верну -
Не  осталось  на  выбор
Минуты:
Я  у  жизни - в  долгу,
Я  у  злобы - в  плену,
Я - заложник
Отеческой  Смуты.
 
   Всё,  что  накопилось  в  моей  душе  за  годы  войны,  за  время  пребывания  в  мятежном  Петрограде,  за  тревожные  месяцы  в  родных  местах,  вылилось  в  ненависть  ко  всему  происходящему.  Я  ненавидел  все  эти  думские  партии,  все  эти  «Петросоветы»,  лозунги,  призывы  и  крики,  я  ненавидел  демократов  и  большевиков,  я  ненавидел  Керенских  и  Троцких,  я  ненавидел  Святейший  Синод,  предавший  Главу  Русской  Православной  Церкви  Николая  Второго,  я  ненавидел  разнузданную  чернь  с  красными  повязками,  я  ненавидел  время,  в  котором  оказался  по  независящим  от  меня  обстоятельствам.  И  на  уровне  подсознания  я  невольно  понимал – дальше  будет  ещё  хуже,  и  мы  все  и  не  раз  ещё  вспомним  благословенные  времена  бывшей  России.  Отправив  жену  и  дочь  к  её  отцу,  я  уходил  в  «белую  армию»  Деникина.  Я   сам  себе  прокурор  и  судья!  Выше  меня  только  Бог  и  вечность!  Так  случилось  и  так  это  было:         

Над  страной  кровавит  дата,
Время – точный  счетовод:
От  восхода  до  заката
Русь  в  окопах  третий  год!
Била  ворога  и  билась,
И  могла  зубами  рвать –
Русь  ещё  не  разучилась
По  науке  воевать!
Но,  увы,  эпоха – сводня,
Полк – свободный  институт:
Время  Керенских  сегодня,
Время  выскочек  и  смут!
Нет  уставов  и  законов,
Властелин – горячка  ртов:
Много  криков,  много  стонов,
Много  форменных  шутов!
В  прошлом  гимны  и  парады,
В  прошлом  царь,  в  покои  вхож,
Всякий  день  окопной  правды
На  трагедию  похож!
Полк  опасной  смутой  ранен –
За  Россию,  но  не  свой:
В  комиссарах – каторжанин,
В  командирах – рядовой!
Поменялись  дни  и  даты
На  коварной  высоте –
Вон,  братаются  солдаты:
Эти – утром,  ночью – те!
Вместо  боя – тары-бары,
Вместо  Чести – ерунда:
Нам – немецкие  товары,
Им – одежда  и  еда!
Как-никак – оголодали,
Знать,  у  немцев  недород!
...Год  назад – победу  ждали,
Получили  чёрный  год!
А  итог  довольно  ясен –
Нет  победы  без  оков:
Немец  нынче  не  опасен –
Бойся  русских  дураков!
И  предателей!  Без  счёта!
Имена?  Могу  назвать –
Есть  в  Отечестве  работа:
Продавать  и  предавать!
Нет  расстрельного  ответа,
Есть  мишень – да  не  попасть –
Нынче  власть  «Петросовета»
И  ничья  в  России  власть!
Торжество  стихии  в  силе –
Молчаливый  русский  суд:
Командира  там  убили,
И,  возможно,  здесь  убьют!
Вот  такая  нынче  мера:
Если  бьют – наверняка!
...Нет  полка  без  офицера,
Без  устава  нет  полка!
Обезглавлены  святыни –
Не  война,  солдатский  бунт:
Служат  Керенские  ныне,
Ныне  Троцкие  ведут!
Есть  одно – Россия  Свята,
Бог  единственный  за  нас –
«За  Корнилова,  ребята,
Он  надежда  и  приказ,
Он  и  он!  И  с  ним  отвага
Он  земле  на  деле  свой –
С  ним  не  слово,  не  бумага,
А  порядок  вечевой!»
Вот  такой  отныне  слоган,
Как  последний  золотник,
А  Корнилов?  Он  оболган,
Но  возмездием  велик!
Мы  на  Дон!  Там  Честь  и  Слава,
Мы  не  требуем  наград:
Петроград – не  вся  Держава,
Не  указ  нам  Петроград!
В  нём  свои  полки  и  шайки,
В  нём – эпоха  скоростей:
Казематы,  чрезвычайки
И  подонки  всех  мастей!
В  рост – расстрелы,  самосуды:
«Всех  достанем,  погоди!»
Персональные  Иуды
И  подблюдные  вожди!
«Офицер?» - посмотрят  косо:
«Что?  Попались,  господа!»
Судит  вольница   матроса,
Судит  право  без  суда!
Патрули,  подонки,  пары,
Кровь  на  вымытых  руках –
Там  евреи,  тут  мадьяры,
Все,  поди,  в  большевиках!?
Латыши?  Да  их  без  счёта –
И  откуда  столько  зла?
У  крутого  поворота
Русь  наложницей  легла!
И  в  её  эпохе  длинной
Не  сносить  уж  головы –
Нынче  важно  быть  раввином,
А  священником?  Увы!
...Мы  на  Дон!  С  запасом  Веры –
Нынче  страдная  пора:
Едут  тайно  офицеры,
Чаще  едут  юнкера!
Все,  в  ком   совесть  не  остыла,
Все!  Зовут  колокола –
Русь  на  смерть  перекрестила,
Русь  на  подвиг  позвала!
Мы  на  Дон!  Но  что  при  этом?
Что  стихия  принесла?
Ведь  сидели  по  клозетам
Офицеры  без  числа!
Ждали!  Власти  приголубят -
«Пригодятся  господа!»
Позже  их,  как  скот  зарубят
Без  приказа  и  суда!
Как  итог - печальны  были
В  тесноте  кровавых  тел –
Жаль,  Корнилова  убили,
Или  он  так  захотел?
Или  жил  с  судьбой  в  протесте?
Или  многого  не  знал?
Он  служил  по  меркам  Чести
И  Земле  не  изменял!
Не  ему  служила  фея,
Или  в  ней  немало  зла?
Счастья  «белая  идея»
Никому  не  принесла!
Никому!  Земле  поверьте
С  тихим  шёпотом – «Прости!»
Где  бои,  разрывы,  смерти –
Счастье  там  не  обрести,
Не  найти  ответ  для  кода,
Бесполезно  чудо  ждать –
Только  именем  народа
Можно  с  честью  побеждать!
А  народ?  Он  в  сердце  ранен,
Для  него  и  лозунг – сон,
Он  не  только  оболванен -
На  Голгофу  вознесён!
Где  ответ?  И  кто  в  ответе?
Где  счастливая  пора?
...В  обездоленной  Бизерте
Догнивали  крейсера!
Поминай,  отца  и  сына,
Поминай,  как  никогда -
Без  отечества – чужбина,
А  чужбина – знай,  беда!
...Снег  и  ёлочка  из  детства –
Память?  Нет,  не  обмануть:
Царской  Чести офицерство
Завершало  Крестный  Путь!

   Но  Бизерта  будет  несколько  позже.  Сейчас  мы  пожинали  то,  что  сами  и  посеяли.  Как  к  месту  оказались  слова  боевого  генерала,  командира  корпуса  Александра  Будберга: «Русская  власть  пожинает  ныне  плоды  многолетнего  выматывания  из  народа  всех  моральных  и  материальных  соков.  Высокие чувства  не  произрастают  на  таких  засорённых  почвах.  Невежественный  и  споенный  откупами  и  водочной  монополией  народ  не  способен  на  подвиг  и  на  жертву.  И  в  этом  не  его  вина,  а  великая  вина  и  преступление  тех,  кто им  правил.  И  это  не  цари,  ибо  цари  никогда  Россией  не  правили.  Вся  русская  жизнь – это  деятельность  многочисленных  представителей  власти,  прикрывавших  Царской  Порфирой  и  государственным  авторитетом  свои  преступления  и  всевозможные  мерзости.  Литература,  кино,  театры,  чудовищные  порядки  винной  монополии - всё  это  день  и  ночь  работало  на  то,  чтобы  споить  русский  народ,  убить  в  нём  всё  чистое  и  высокое,  охулиганить  русскую  молодёжь.  Брусилов  в  Москве  громит  демократию.  Удивительный  хамелеон  этот  Главковерх  из  бывших  берейторов  при  царских  и  высокопоставленных  особах.  Никогда  не  забуду  его  приезд  в  Двинск  только  что  назначенным  Главковерхом.  На  армейском  съезде  он  молился  о  мире  «без  аннексий  и  контрибуций».  В  конце  речи  он  схватил  красный  флаг  и  стал  махать  им  над   головой.  Вчера  в  Переяславском  полку  состоялся  митинг,  на  котором  было  решено  убить  начальника  дивизии,  заставив  его  выкопать  себе  могилу.  На  вчерашнем  митинге  277  полка  было  сделано  предложение  убить  и  меня.  Это  желание  вожаков  полка,  которые  боятся  моего  влияния  на  старых  солдат.  В  некоторых  частях  вши  от   сыпнотифозных  больных  продавали  по  100  рублей  за  баночку.  Перенесшие  тиф  получали  месяц  отпуска».
   Добавить  к  этому  можно  только  одно:

Письма  богомерзкие
Писали,
Яд  мешали
Ласковой  рукой
И  в  припадке 
Будничном  плясали
На  костях
И  памяти  людской.
Тут  не  постриг
И  не  послушанье -
Всяк  по  сути
Попран  и  избит,
И  несётся
Русское  стенанье
До  высот
Библейских  пирамид.
Хороша
Проверенная  школа
И  застенков
Липкая  стена -
Мы  потомки
Смуты  и  Раскола:
«С  нами  Бог!?»
А  с  кем  же Сатана?
С  нами  время,
Что  пытает  круто,
С  нами
Ядовитая  строка -
Тут  святым
Покажется  Малюта,
Коль  копнуть  лопатой
В  три  штыка.
Где  же  вы,
Властители  и  Думы?
Посмотрите
Родине в  глаза!
…Мы  идём,
Надменны  и  угрюмы,
Положив  в  запасник
Железа!

   Как  сказал  мой  сослуживец  и  брат  по  несчастью:  «У  прекрасной  женщины  революции  под  красной  шляпой  вместо  лица – рыло!»  А  всякая  революция - это  Гражданская  война!  За  границей  я  познакомился  с  дневниковыми  записями  генерала  М. Г. Дроздовского.  Вот  несколько  его  откровений,  отражающих  горькую  правду  Гражданской  войны: «Как  люди  в  страхе  гадки:  нуль  достоинства,  нуль  порядочности,  действительно  сволочной,  одного  презрения  достойный  народ – наглый,  безжалостный,  полный  издевательств  против  беззащитных,  при  безнаказанности  не  знающий  препон  дикой  разнузданности  и  злобы,  а  перед  сильными  такой  трусливый,  угодливый  и  низкопоклонный.  Наш  отряд  был  встречен  хлебом-солью,  на  всех  домах  белые  флаги,  полная  и  абсолютная  покорность  всюду.  Когда  приходишь – кланяются,  честь  отдают,  хотя  никто  этого  не  требует.  Высокоблагородиями  и  сиятельствами  величают.
   Страшная  вещь,  Гражданская  война,  какое  озверение  вносит  в  нравы,  какой  смертельною  злобой  и  местью  пропитывает  сердца.  Жутки  наши  жестокие  расправы,  жутка  та  радость,  то  упоение  убийством,  которое  не  чуждо  многим  из  добровольцев.  Сердце  моё  мучится,  но  мой  же  разум  требует  жестокости.  Надо  понять  этих  людей.  Из  них  многие  потеряли  близких,  родных,  растерзанных  чернью,  семьи  и  жизнь  которых  разбиты,  имущество  уничтожено  и  разграблено.  Среди  многих  нет  ни  одного,  не  подвергавшегося  издевательствам  и  оскорблениям.  Надо  всем  царит  злоба  и  месть,  и  не пришло  ещё  время  мира  и  прощения».
   Я  нашёл  оправдание  своему  выбору.  Я  сделал  свой  выбор:          

Прости  нас,  Россия,
За  боль  и  ошибки -
Укор  от  тебя  я
Сквозь  годы  приму,
Но  вспомни,  как  мы
Погибали  на  Шипке,
Потом  в  Порт–Артуре,
А  позже - в  Крыму!
Закончилось  время
Огня  и  парада,
И  судьбы  укутал
Слепой волнолом -
Погибла  в  Бизерте
Стальная  Армада
И  сняты  погоны
С  двуглавым  орлом!
И  я  не  увидел
Ни  накипи  ранней,
Ни  новую  слизь,
Ни  подкожную  грязь,
Ни  ряженых  круг
Из  Дворянских  Собраний
И  Родины  той,
Что  Россией  звалась.
Иные  начала
Отчизной  воспеты,
Бездарным  подворьем
Назначен  герой -
Лакеи  надели
Мои  эполеты
И  грудь  расписали
Чужой  мишурой.

   С  такими  мыслями  и  со  смутными надеждами  я  покидал  отчий  дом.  В  то  время  я  даже  не  задумывался,  что  покидаю  родные  места  и  отчий  дом  надолго.  Осознание  сделанного  выбора  пришло  несколько  позже  и  оно  заставило  меня  многое  переосмыслить  в  этой  жизни.  Мы  в  молодости  горячи 
и одержимы  сиюминутными  решениями.  Время  оценок  и  осмысления  приходит  после  потерь  и  великих  утрат.  Уж  таковы  мы!  И  это – мы! 
   Добровольческая  армия – результат  оскорблённой  чести,  достоинства  и  национальной  совести  русского  офицерства.  Бессовестное  поругание  Русских 
Столпов – Православной  Религии,  Монархии  и  Служилого  Люда,  не  могло  не  вызвать  душевного  и  физического  протеста.  Да,  была  обида  на  Николая  Второго  и его  окружение,  была  обида  на  неумелое  руководство  войсками,  был  внутренний  протест  против  Керенского  и  прочей  сволочи,  захватившей  власть,  но  была  ещё  Родина,  которую  пытались  отобрать.  Позорный  Брестский  мир,  заключённый  большевиками  в  марте  1918  года,  вызвал  в  душах  русских  патриотов  и  офицеров  настоящую  боль.  Россию  сдавали  наглым  и  безобразным  образом – сдавали  территории,  сдавали  честь  и  совесть  тем, 
кого  могли  победить  ещё  в  1917  году.  Сдавали  Польшу,  Литву,  Латвию,  Эстонию,  Украину,  Закавказье,  Крым.  Россия  по  Брестскому  миру  должна  была  демобилизовать  армию,  а  Флот  разоружить,  т.е.  уничтожить!   Кроме  этих  жертв,  области  России  и  Белоруссии  оставались   у  Германии  до  конца  войны  и  выполнения  большевистской  властью  всех  пунктов  Брестского  мира.  Вдобавок  ко  всему  сказанному,  на  Россию  налагалась  контрибуция  в  6  миллиардов  марок  золотом  и  500  миллионов  рублей  золотом  за  понесённые  Германией  убытки.            
   В  апреле  1919  года  Добровольческая  армия  начала  подготовку  к  наступлению  на  Харьков.  Тогда  ещё   Белые  армии  превосходили  Красную  армию  не  только  в  тактике  и  вооружении,  но  и  в  отношению  к  мирному  населению  занятых  территорий.  Как  правило,  с  занятием  территорий,  туда  направлялись  вагоны  с  сахаром,  мукой,  мануфактурой  и  другими  товарами.  Такое  поведение  Белых  армий  вызывало  непременную  симпатию  населения  к  наступавшим  войскам.
   11  июня  началось  генеральное  наступление  на  Харьков.  Большевики  не  оказали  ожидаемого  сопротивления,  и  бои  за  Харьков  в  итоге  вылились  в  эпизодические  перестрелки  и  столкновения.  12  июня  1919  года  Белые  армии  торжественно  вошли  в  Харьков.  Победителей,  как  нигде  до  сего  дня,  встречали  в  Харькове  торжественно  и  трогательно.  Из  окон  летели  приветствия,  звучала  музыка,  дарились  цветы.  У  многих  победителей  на  штыках,  фуражках  и  под  погонами  были  цветы.  Слышались  крики – «Ура!»  Хорошо  побеждать,  побеждать  без  особой  крови  и  принимать  знаки  тщеславия  от  населения.  Это  завораживает,  вдохновляет  и  умиляет.  Всегда  бы  так!  Но  так  не  бывает.
   Вот  как  вспоминал  эти  «небывалые,  святые  минуты»  один  из  боевых  генералов: «У  главного  вокзала  нас  ожидали  «дроздовцы»  капитана  Туркула  и  громадная  толпа,  громко  кричавшая  «Ура!»  Когда  генерал  Витковский  со  штабом  проходил  через  вокзал  на  перрон,  нам  целовали  руки,  крестили, 
протягивали  цветы».  «Дроздовцами»  называли  добровольцев   по  имени  одного  из  руководителей  «Белого  движения»  М. Г. Дроздовского,  первым  в  истории  «Белого  движения»  ставшего  генералом.  Умер  от  ран  в  1919  году.  Были  ещё  «марковцы»,  так  называвшие   себя  по  имени  генерал-лейтенанта  С. Л. Маркова.  В  декабре  1919  года  Марковская  дивизия  почти  полностью  погибла.  Сам  Марков  погиб  в  бою  в  июне  1918  года».         
   Со  вступлением  победителей  в  Харьков  и  я  прибыл  в  Добровольческую  армию.  Громко  сказано – «прибыл».  Я  пробирался  пешком  и  на  случайном  транспорте,  обходя  кордоны  и  посты  красных.  Со  мною  были  только  документы  и  небольшой  запас  денег,  на  которые  приходилось  покупать  еду  и  платить  за  ночлег.  Но  я  всё  же  прибыл.  Город  с  приходом  добровольческих войск  заметно  преобразился.  Начали  работать  различные  учреждения,  открывались  магазины,  оживилась  торговля.  Офицеры  щеголяли  в  своих  лучших  одеждах.      
   Многих  стали  приглашать  на  различные  встречи  и  празднества,  хотя  сама
обстановка  к  этому  не  располагала.  Но  как  трудно  удержать  молодых  офицеров  от  городского  соблазна.  И  кто  мог  судить  офицеров,  прошедших  Великую  войну  и  уже  более  года  воевавших  в  рядах  Добровольческой  армии?  Все  пытались  забыть  хотя  бы  на  время  грубость  и  жестокость  войны.  В  этом  был  нормальный  человеческий  инстинкт.   
   С  занятием  города  началось  пополнение  рядов  Белой  армии  новыми  добровольцами.  Среди  желающих  вступить  в  ряды  армии  преобладали  учащаяся  молодёжь  и  офицеры.  Всякая  система  набора  добровольцев  практически  отсутствовала.  Каждый  полк  организовал  свои  вербовочные  пункты.  Принимали  без  особых  формальностей  после  выяснения  политической  благонадёжности  кандидатов  в  добровольцы.  Понятно – принимали  недавние  победители!  Кого-то  прельщала  форма,  кто-то  вступал  в  ряды  добровольцев  по  личным  убеждениям.  Некоторые  офицеры,  в  том  числе  и  я,  считали,  что  со  временем  будут  восстановлены  их  бывшие  полки.  Но  надежды  остались  надеждами.
   После  роспуска  армии  в  1917-18  годах  в  Южных  губерниях  проживало  до  80  тысяч  офицеров.  Это  же  целая  армия!  Большая  часть  офицеров  были  настроены  патриотично  и  жертвенно,  но  бюрократическая  форма  набора  добровольцев  оставила  за  бортом  многих  офицеров.  Постоянное  стояние  в    очередях  надоедало,  и  многие  офицеры  прекратили  являться  на  вербовочные  пункты.  Я  выбрал  более  простой  путь  вступления  в  Белую  армию.  В  одном  из  полков  я  нашёл  сослуживцев,  что  и  определило  мою  судьбу.  Мне  не  пришлось  доказывать  свою  приверженность  «Белому  делу».  Да  и  основой  верности  во  все  времена  был  первый  бой.  А  бои  были  не  за  горами.  Единственно,  что  меня  удивило,   так  это  приём  в  качестве  рядовых  даже 
бывших  старших  офицеров,  что  не  всегда  и  всех  устраивало.  Но  предпочтение  в  командовании  ротами  и  другими  подразделениями  отдавалось  тем,  кто  уже  прошёл  с  боями  несколько  месяцев  в  составе  Добровольческой  армии.  Выбора  для  старших  офицеров  не  оставалось.  Некоторые  офицеры  по  этой  причине  отказывались  вступать  в  ряды  добровольцев.  Позже  я  осознал,  что  добровольный  принцип  комплектования  армии  был  порочен.  Красная  армия  без  особого  разбора  избрала  принцип  всеобщей  мобилизации,  что  удвоило  и  утроило  её  ряды  и  стало  залогом  победы  над  нами.  Не  по  этой  ли  причине  многие  офицеры  русского  Генерального  штаба  оказались  в  рядах  Красной  армии?  Я  не  имел  права  привередничать  и  что-то  для   себя  выбирать  или  выдвигать  какие-то  условия.  В  результате  моим  командиром  роты  оказался  выпускник  Владимирского  военного  училища  1916  года  в  чине  прапорщика,  а  я  на  этот   момент  уже  был  поручиком.   
   В  военное  время  Владимирское  училище  готовило  по  ускоренному  4-х  месячному  курсу  офицеров,  давая  по  выпуску  чин  прапорщика.  И  ещё  необычный  пример.  Когда  я  был  зачислен  в  полк  и  прибыл  в  помещение  роты,  то  меня  тут  же  встретил  полковник.  Представившись  ему  и  поговорив  на  разные  темы,  я  из  разговора  с  ним  узнал,  что  он  находится  на  должности  фельдфебеля  офицерской  роты.  Вот  такие  парадоксы  кадровой  политики  Белого  движения!   
   Такое  положение  дел  косвенным  образом  негативно  сказывалось  на  под
готовке  и  боеспособности  Добровольческой  армии.  Так  уж  получилось,  что  бывшим  кадровым  офицерам  в  званиях  штаб-офицеров  места  в  армии  не  находилось,  и  они  особенно  не  горели  желанием  идти  в  подчинение  прапорщикам  и  подпоручикам.               
   Город  и  мирная  обстановка  действовали  отрицательно  на  боевой  дух  добровольцев.  Мирная  обстановка  умиротворяла  и  разлагала.  Борьба  за  порядок  и  дисциплину  со  стороны  Комендатуры  не  носила  тотального  характера  и  не  производила  на  массы  устрашающего  впечатления.  Командующий  войсками  в  Харькове  генерал  Май-Маевский  чуть  не  каждый   день  посещал  различные  городские  общества,  где  его  чествовали  благодарные  граждане.   
   Он  и  раньше  не  отличался  трезвостью,  а  уж  тут  спивался  на  глазах.  Не  отставали  от  Командующего  и  многие  офицеры.  Только  боевая  обстановка,  как  всегда,  дисциплинирует  и  вдохновляет  на  жертвенность.  Только  боевая  обстановка  даёт  без  слов  правдивую   характеристику  каждому  из  нас. 
   Вскоре среди  офицеров  появились  настойчивые  слухи,  что  Главнокомандующий  Вооружёнными  Силами  Юга  России  генерал  Деникин  прибудет  в  Харьков.  Его  личность   на  тот  момент  времени  была  довольно  известной.  Это  он,  соратник  и  продолжатель  дела  легендарного  генерала  Лавра  Корнилова,  с  гордостью  нёс  его  Знамя,  это  с  его  именем  связывали  будущие 
победы  и  личные  надежды.  По  случаю  прибытия  генерала  Деникина  в  Харьков  был  организован  парад  войск,  пожалуй,  самый  грандиозный  по  тем  меркам  и  по  тому  времени:

Наденьте  гордо
Чистый  китель,
Забыв  на  миг
Смертельный  ад -
Сегодня  Белый
Предводитель
Выводит  войско
На  парад!
Тут  не  закланье
И  не  овцы,
А  русской  доблести
Редут:
Строй  держат  гордые 
«Дроздовцы»
И  чётко  «марковцы»
Идут!
Идут  в  строю,
Идут,  как  надо,
Сказать  я  гордо
Тороплюсь:
«Они - сама
Святая  Правда,
Они - сама
Святая  Русь!»
Цветы  рассыпаны
Коврами,
А  шашки  острые
«Под  высь»!
Гордись,  Отчизна,
Юнкерами
И  генералами
Гордись!
И  Белый  Конь
Идёт  игриво
Под  взглядом
Белого  спеца!
... Нет, не  осталось
Перерыва
До  их  посмертного
Конца.

   Вот  какие  воспоминания  оставил  о  том  параде  один  из  боевых  генералов:  «К  10  часам  утра  на  Соборную  площадь  стали  стягиваться  части,  участвующие  в  параде.  С  оркестрами,  подтянутые,  одетые  во  всё  лучшее  и  форменное.  На  правом  фланге  стали  «дроздовцы»  в  своей  красочной  форме.  Далее,  загибая  фронтом  на  Николаевскую  площадь,  выстроились  «белозерцы».  Они  имели  стальные  каски,  захваченные  в  большевистских  складах.  И  это  однообразие  головных  уборов  придавало  Белозерскому  полку  воинственный  и  строевой  вид.  За  Белозерским  полком  тянулись  орудия  дроздовской  артиллерии  и  броневики.  Ещё  дальше Кубанская  казачья  дивизия  в  конном  строю».   
   Да,  пожалуй,  этот  красочный  и  доселе  невиданный  парад  Белого  Воинства  стал   своеобразным  прощальным  аккордом  во  всём  Белом  движении.  Дальше  добровольцев  ожидали  только  бои,  наступления,  отступления  и  смерти.  Пока  же  Соборная  площадь  заполнена  народом,  который  верит  в  непременную  победу  таких  рыцарей  Чести  и  Долга!  Восторги,  улыбки,  дамские  уборы,  цветы.  Вот  бы  всё  это  богатство  унести,  хотя  бы  в  памяти,  с   собой.
   Главнокомандующий  Антон  Деникин  прибыл  на  поезде  в  14.00.  Со  стороны  Павловской  площади  кортеж  автомобилей  подтянулся  к  Соборной  площади.  Раздалась  команда – «На  краул!»  Оркестр  заиграл  Преображенский   марш.  Генерал  Деникин  неторопливо,   с  явным  удовольствием,  обходил  воинский  строй,  здороваясь  с  каждым  полком  в  отдельности.  Особо  он  поприветствовал  Дроздовский  полк,  обратившись  к  нему  с  высокими  словами – 
«Здравствуйте,  доблестные    дроздовцы!»  В  ответ  на  приветствия  генерала  Деникина  летело  громкое – «Ура!»
   И  снова  войска  проходили  парадным  маршем  вдоль  трибуны,  на  которой  стоял  генерал  Деникин.  Глаза  его  светились  радостью.  Казалось,  что  он 
сейчас  прослезится.  Но  этого  не  случилось.  Верил  ли  генерал  Деникин   в  победу  своего  воинства?  Трудно  сказать! 
   Под  перезвон  колоколов  и  в  сопровождении  воинских  начальников  генерал  Деникин  прибыл  в  Городскую  думу.  И  снова  овации  и  радостные   
возгласы  звучали  от  представителей  города  и  общественных  организаций.   
Присутствующие  ожидали  от  генерала  чего-то  необычного,  чего-то  значимого.  И,  действительно,  ожидания  всех  присутствующих  в  здании  Городской  Думы  оправдались.  Генерал  Деникин  терпеливо  выслушал  все  приветствия  в  свой  адрес,  поблагодарил  за  высокие  и  благодарные  слова,  сказанные  в  его  честь, и  в  полнейшей  тишине  объявил: «Третьего  дня  я  отдал  приказ  армиям  наступать  на  Москву!»  То,  что  происходило  в  большом  зале  после  слов  генерала  Деникина,  можно  было  бы  описать  одним  словом – «Восторг!»  Оказывается,  даже  во  времена  смуты  появляются  такие  минуты,  которые  дают  возможность  забыть  о  смуте  в  момент  общего  словесного  восторга,  даже  если  смута  вошла  во  все  поры  Белого  движения:
               
Мало  сердце  сжигать
В  беспощадном  огне
И  любовью  захлёстывать
Пылкой -
Мы  ушли  от  себя,
И  пришли  к  Сатане
Кровотоком
Руси  многоликой.
Сбросил  конь  седока
Из  седла  на  скаку,
Нет  исхода
В  разнузданном  споре -
И  соху  не  найти
На  полях  мужику,
И  Креста
На  старинном  Соборе!
Кто  надежду  питал -
Тот  безмерно  устал,
А  иного  бездумно
Согнули!
Перелили  легко
Красно–медный  металл
В  смутном  пекле
В  смертельные  пули.
Оскорблённый  толпой
Замолчал  Иерей,
Крестит  красочный  мир
Канонада,
Поджигаем  господ,
Проклинаем  царей,
Значит,  Господу
Это  всё  надо!
Значит,  надо  успеть
Гимны  громко  допеть,
Что  срифмуют
Вожди  и  пройдохи,
И  Отчизну  распять
Под  казённую  медь
На  Голгофе
Кровавой  эпохи.
    
   На  фоне  празднеств  и  высоких  слов  наш  полк  готовился  к  походу  на  Москву.  Врастая  в  новую  воинскую  структуру,  я  невольно  стал  замечать,  что  к  таким  новичкам,  как  я,  было  несколько  холодное  отношение.  Понятно,  такие,  как  я  не  стояли  у  истоков  зарождения  Добровольческой  армии,  не  испытали  всех  тяжестей  во  время  т.н.  Ледового  похода  под  командованием  генерала  Лавра  Корнилова,  не  прошли  с  боями  и  потерями  до  Харькова,  не  хоронили  своих  друзей  в  случайных  могилах,  но  такое  отношение  к  «новичкам»  обижало.  А  какие  мы  новички?  Я  в  окопах  и  боях  с  августа  1914  года!  А  кому  такой  факт  биографии  интересен?  Не  делясь  ни  с  кем  своими  обидами  и  сомнениями,  я  посчитал,  что  ближайшие  бои  всё  расставят  по  своим  местам.  Делить  нам  нечего.  Главным  для  каждого  из  нас  было  наше  многострадальное  Отечество!  Мы  тогда  верили  в  непременную  победу  над  большевиками,  но  многое  из  того,  что  творилось  в  лагере «красных»,  мы  не  знали  и  не  понимали.
   К  этому  времени  в  Добровольческой  армии  сложилась  странная  ситуация,  когда  полки  сами  добывали  себе  вооружение,  пропитание,  фураж  и  прочие  запасы.  Такое  положение  дел  давало  большую  самостоятельность  командирам  полков,  но,  одновременно,  имело  негативные  стороны,  в  чём  мы  убедились  в  ходе  похода  на  Москву.  К  этому  времени,  понимая  негативные  стороны  мирной  жизни  в  Харькове,  частые  банкеты  и  развлечения,  наш  командир  полка  запретил  выходы  в  город  без  особой  надобности.
   Занимая  небольшие  уездные  города,  мы  убедились  в  одном,  что  веры  к  бывшему  Временному  Правительству  у  населения  давно  не  осталось,  но  нас  приветствовали  с  настороженностью,  понимая,  что  любая  власть  в  уезде  может  поменяться  в  течение  суток.  Надежды  первых  революционных  месяцев  прошли,  глубинка  нищала  и,  кажется,  проклинала  всех - белых,  красных,  анархистов  и  патриотов.  Покоя  нет,  хлеба  нет,  надежды  нет!  Народ  желал  справедливости,  но  где  она – справедливость?  Власти,  как  таковой,  даже  призрачной,  как  правило,  не  было.  С  первым  приходом  наших  войск,  власть  в  разных  вариантах  как-то  восстанавливалась.  Появлялись  ниоткуда  бывшие  деревенские  старосты  или  хозяйственные  мужики,  хотя  идти  во  власть  многие  просто  опасались  всё  по  той  же  причине – а  вдруг  власть  изменится?   
   Меня  удивляла  странная  уверенность  многих  добровольцев  в  том,  что 
к  началу  зимы  мы  займём  Первопрестольную  и  война  на  этом  закончится. 
Господи,  как  многого  мы  не  знали,  какие  же  мы  были  наивные!  Мы  на  этот   момент  были  просто  азартными  игроками  в  безнадёжной  и  проигрышной  партии.  К  нам  доходили  слухи,  что  большевики  уже  подготовили  план  сдачи  Москвы  и  эвакуации  сил  и  средств  в  восточные  губернии.  Порой  казалось,  что  мы  банально  и  точно  повторяем  поход  армии  Наполеона  в  августе  1812  года. 
   Правда,  Бородино  пока  не  случилось,  Совета  в  Филях  не  предвидится,  Москва  пока  не  несёт  нам  ключи,  как  не  несла  ключи  и  для  наглого  Корсиканца,  Москва  пока  не  горит,  а  готовится  к  обороне.
   Чего  же  мы  не  знали?  Откуда  в  наших  умах  появилась  наивная  уверенность  в  непременной  победе?  Ответы  на  эти  вопросы  я  получил  гораздо  позже. 
   К  1917  году  в  Русской  армии  насчитывалось  до  150  тысяч  офицеров  разных  специальностей.  Когда  боевой  генерал  Лавр  Корнилов  в  декабре  1917  года  начал  формировать  Добровольческую  армию,  на  его  призыв  откликнулись  менее  двух  тысяч  русских  офицеров,  остальная  офицерская  масса  или  находилась  ещё  на  действующих  фронтах,  или  выжидала  изменение  ситуации  в  городских  квартирах  или  по  домам.  Вот  и  состояла  армия  Корнилова  из  студентов,  из  кадет  и  случайных  патриотических  личностей.  Только  к  1919  году  возрос  приток  офицеров  в  Добровольческую  армию.  Но  к  этому  времени  свыше  70  тысяч  царских  офицеров  уже  служили  в  армии  большевиков.  Ясно  было,  что  они  точно  знали  место  командира  в  бою  не  из  кинофильма  «Чапаев»,  где  герой  фильма  даёт  урок  тактики  с  использованием  варёной  картошки  и  обеденного  стола,  а  из  учебников  стратегии,  тактики  и  опыта  Мировой  войны.  Именно  потомственный  дворянин,  царский  генерал-лейтенант  М. Д. Бонч-Бруевич  стоял  у  истоков  создания  Красной  армии.  Именно  он  и  ему  подобные  создали  Красную  армию,  а  не  Ленин  и  не  Троцкий!  Именно  царский  генерал-лейтенант  Д. П. Парский  повёл  в  бой  первые  отряды  Красной  армии  в  феврале  1918  года  и  одержал  первые  победы  над  немцами.  Именно  «золотопогонники»  создали  Армию  Будённого  и  научили  правильно  использовать  конные  отряды.  Именно   царские  офицеры  стояли  у  истоков  создания  Красного  Флота.  Разные  причины  вели  царских  офицеров  в  ряды  Красной  армии.  Кто-то  был  в  обиде  на  Государя  Николая  Второго  и  его  окружение,  кто-то  считал,  что  кроме  царя - есть  Россия,  есть  Отечество,  и  они  обязаны  его  защищать  от  любых  угроз.  Кого-то  из  царских  офицеров  просто  под  угрозой  силы  мобилизовали  в  Красную  армию  по  приказу  господина  Троцкого.  Вот  истоки  комплектования  Красной  армии  царскими  офицерами!  Ясно,  что  в общей  массе  царских  офицеров,  решивших  служить  большевикам,  были  и  банальные  искатели  счастья  и  карьеристы.  Но нас  не  могут  удивлять  и  такие  цифры:  из  485  офицеров  Генерального  штаба  царской  армии  185  оказались  на  службе  у  большевиков.  Кстати,  кроме  6  офицеров  из  этого  числа,  все  служили  в  Красной  армии  добровольно.  Вот  парадокс  времени  и  обстоятельства  до  конца  неизученные  и  неосмысленные  лидерами  «Белого  движения».  В  рядах  Красной  армии  были  и  такие  офицеры,  которые  вступили  в  её  ряды  из  обычного  интереса  и  протеста  против 
пошлой  действительности.  Они  рассуждали  примерно  так: «Чувствую – большевики  врут!  И  землю  дадут,  и  мир  наступит,  и  свобода  воссияет!  Господи,  как  хочется  верить,  но  чувствую – большевики  врут!  Но  всё  одно – я  за  большевиков.  Нам  же  и  Николай  Второй  врал,  нам  же  убеждённо  и  постоянно  врала  Русская  Православная  Церковь,  обещая  царство  небесное  после  смерти,  а  потом  банально  предала  своего  Главу  Русской  Православной  Церкви - Государя  Николая  Второго,  и  благословила  Временное  Правительство  на  новые  подвиги  во  славу  Отечества  и  народа.  Я - за  большевиков!  Пусть  всё  враньё,  но  как  врут!  Врут  неистово,  яро,  взахлёб!  А  вдруг  всё  у  них  получится?  Не  верю,  но  я - за  большевиков!» 
   Вполне  понятно,  что  не  Анка-пулемётчица  и  не  ординарец  Петька,  не  случайные  герои Гражданской  войны  решали  судьбу  Отечества,  не  серые  солдатские  массы  одержали  победу  над  Белой  армией.  У  истоков  победы  большевиков  стояли  царские  офицеры  и  генералы.  Побеждают  стратеги,  побеждают  личности,  победу  приносят  грамотные  и  продуманные  решения.  Лозунги,  призывы,  карательные  меры  и  расстрельные  команды,  которые  всегда  имел  при  себе  кровавый  «Бонапарт»  господин  Троцкий - это  лишь  жалкая  приправа  к  стратегам,  личностям  и  грамотным  решениям.               
   Снова,  как  это  происходило  не  раз  в  русской  истории,  Государев  Человек,  воин  и  слуга  Отечества  был  поставлен  перед  выбором – «Кому  служить  и  кому  присягать?»  Время,  рукой  рокового  банкомёта  предложило  русскому  офицерству  сделать  ставку,  предварительно  выбрать  или  «белую  карту»,  или  «красную  карту»,  зная,  что  в  любом  случае  против  всех  сыграет  «чёрная  карта» - т.е.  обездоленность  и  смерть:

Не  верьте,  не  верьте,
Что  время  к  закату,
Не  верьте,  что  брошены
Судьбы  на  слом -
Мы  выбор  поставим
На  Красную  Карту
И  встретим  рассвет
За  игральным  столом!
А  там – как  придётся,
Последняя  Рота,
А  там,  как  разбудит
Грядущее  стыд -
Глядишь,  и  Отчизна
Рукой  банкомёта
Долги  за  обиды
И  нам  возвратит!
«Берите!  Всё  ваше –
Всё  вам,  бога  ради,
Стоять  ли  России
За  красной  ценой?
Вот  это  за  кровь,
Что  лилась  в  Петрограде,
А  это  за  давний
Поход  Ледяной!
Берите  и  верьте -
Не  канете  в  Лету,
Над  вами  возвысится
Век  золотой -
Вот  это  за  Крым,
За  Кавказ  и  Бизерту,
А  это  за  жизнь
За  кордонной  чертой!»
…Но  трудно  поверить,
Что  время – к  возврату,
Что  в  поле  посмертном
Не  стелется  дым –
Мы  судьбы  поставим
На  Белую  Карту,
А  Чёрною  Картой
Долги  отдадим!
...Не  верьте,  не  верьте
Заученной   фразе,               
Не  верьте  не  верьте
В  убогость  прикрас, 
Но  всё  же  надейтесь -
В  победном  Приказе
Помянет  больное
Отечество  нас!
И  Славу  вернёт
Поднебесное  Око –
Ничто  не  оставит  на  век,
На  потом,
И  в  месте  кровавом
Наделит  до  срока,
За  Родину  павших,
Поклонным  Крестом!
   
   Следует  сказать,  что  многие  царские  офицеры,  решившие  служить  большевикам,  в  итоге  поплатились  за  свой  выбор  в  период  борьбы  за  власть.  В  большей  степени  пострадали  те  офицеры,  которых  подбирал  лично  господин  Троцкий.  Но  всё-таки  основная  часть  царских  офицеров  будет  служить  Верой  и  Правдой  своему  многострадальному  Отечеству.  На  тот  момент,  когда  Добровольческая  армия  готовилась  к  походу  на  Москву,  я  и  не  только  я,  просто  не  знали  многих  обстоятельств  жуткого  и  кровавого  времени.
   Мы  готовились  к  наступлению  на  Москву  не  понимая,  что  Красная  армия  уже  не  та,  с  которой  можно  было  воевать  так,  как  мы  воевали  с  ней  в  1918  году.  Мы  не  учли  одного,  что  большевики  столько  наобещали  солдату-крестьянину,  что  он  был  готов  воевать  против  тех,  кто,  якобы,  пытается  отобрать  обещанное.
   А  обещанное  большевиками – это  земля,  свобода  и  скорый  мир,  если  они  одержат  победу  над  белогвардейцами.  Мы  для  солдат-крестьян  были  буржуями,  которые  с  боями  хотят  отобрать  землю  и  поработить  снова  крестьян.  Смешно,  но  действительность  была  таковой.
   Наше  моральное  состояние  довольно  точно  выразил  некто  К. Н. Соколов  в  своих  воспоминаниях  «Правление  генерала  Деникина».  Ведь  действительно,  мы  в  это  время  были  в  чём-то  похожи  на  карточных  игроков:  «То  была  скорее  азартная  вера  счастливого  карточного  игрока,  убеждённого,  что  он  нашёл  свою  карту,  и  смело  делающего  на  неё  ставку  за  ставкой.  Наша  ставка  по-прежнему  была  на  несравненную  доблесть  наших  войск». 
   К  сожалению,  снабжение  войск  становилось  всё  хуже  и  хуже.  Офицеры  боевых  частей  получали  жалкие  оклады  или  вообще  не  получали.  В  практику  многих  подразделений  стала  входить  реализация  военной  добычи,  как  источник  существования.  Кровавая  война  уничтожала  остатки  совести,  и  с  этим  злом  борьба  была  бесполезна.  К  нашему  стыду  всё  чаще  и  чаще  стали  отмечаться  случаи  ограбления  местного  населения,  которое  приходило  к  выводу – «При  новых  освободителях  также  плохо,  как  и  при  большевиках». 
   Где-то  с  осени  в  среде  добровольцев  стали  с  непочтением  отзываться  о  генерале  Деникине.  У  многих  на  слуху  была  личность  генерала  Врангеля.  С  ним  связывалась  определённость  и  предсказуемость  наших  действий.  На 
уровне  подсознания  многие  офицеры  стали  невольно  чувствовать  гибельность  всего  «Белого  дела»,  а  отчаянный  поход  на  Москву  превращался  в  авантюру.   
   За  долгие  годы  войны,  которая  велась  с  лета  1914  года,  как-то  незаметно  стало  проходить  озлобление.  Меньше  было  расстрелов  пленных  офицеров,  перешедших  на  сторону  большевиков.  Разбирались  в  причинах  такого  выбора  и  ставили  их  в  строй  добровольцев.  Всех  не  перестреляешь!  Да  и  пополнять  свои  ряды  можно  было  только  таким  способом.  Запасные  полки,  которые  должны  были  пополнять  действующие  части,  давно  превратились  в  некую  фантазию.  На  огромной  территории,  которую  занимала  Добровольческая  армия,  новобранцы из  запасных  полков  растворялись,  как  ручеёк  в  пустыне.  Но  мы  пока  что  обольщались  скорым  взятием  Первопрестольной  и  окончательной  победой  над  большевиками.  Наши  гвардейские  марши  ещё  звучали,  хотя  в  бравурных  звуках  невольно  чувствовалась  тревога.  И  только  жестокое  время  говорило  нам – «Не  обольщайтесь,  ваше  благородие!»  Так  это  было:         
               
     Гвардейский  марш –
     Прекрасная  мелодия,
     Шагай  вперёд,
     Отважен  и  силён!
     Не  обольщайтесь,
     Ваше  благородие,
     Умрёт  и  так
     Последний  батальон,
     Падёт  на  землю
     Листьями  опавшими
     Под  пулями,
     Что  разрывают  плоть –
     Кого  считать
     В  такое  время  нашими?
     Не  разберёт,  пожалуй,
     Сам  Господь,
     Не  снизойдёт  до  нас,
     Не  попытается,
     Не  осенит  с  небесной
     Высоты!
     ...Шумит  толпа,
     А  батюшка  старается
     Поставить  нам
     Посмертные  Кресты!
        Клавир  забыт,
     Потеряна  мелодия,
     О  мире  нас
     Никто  не  возвестит –
     Простим  Россию,
     Ваше  благородие,
     Глядишь,  она  нас
     Всё-таки  простит!

   Ещё  отмечались  случаи  перехода  небольших  частей  большевиков  на  нашу  сторону,  но  это  были  эпизодические  факты.  Нам  казалось,  что недавний  переход  отдельной  части  большевиков  на  нашу  сторону  перед  наступлением  на  Курск  будет  иметь  очень  серьёзные  последствия.  К  сожалению,  факт  перехода  на  нашу  сторону  этой  части  так  и  остался  эпизодом,  и  не  имел  ожидаемых  результатов  по  всему  фронту.
   Мы  к  этому  времени  успешно  использовали  ночные  атаки,  что  зачастую  для  нас  приносило  значимый  успех.  Ночную  атаку  мы  успешно  использовали  и  при  наступлении  на  Курск.  Ожесточённое   сопротивление  было  оказано  только  на  фронте  в  районе  станций  Льгов-Коренево.  Занятие  Курска  нашими  частями  мы  считали  большим  успехом.  Открывался  прямой  путь  на  Москву.  Кроме  того,  после  непрерывных  боёв  в  условиях  дождей  и  грязи  мы  превратились,  если  можно  так  сказать,  в  толпу  оборванцев  с  оружием.  Необходим  был  отдых  или  небольшая  передышка.  Трофеи,  добытые  в  Курске,  и  небольшой  отдых  как-то  поднимали  настроение.  Но  безысходность  нашего  дела  уже  чувствовалась.
   Очень  жаль,  что  на  тот  момент  мы  не  были  политиками.  Да  мы  никогда  не  были  политиками.  Мы  были  русскими  солдатами – умели  выполнять  приказы,  ходить  в  атаки  и  умирать  «По  присяге»,  как  часто  говорилось  в  офицерской  среде.  Мы  в  своей  политике,  если  она  и  была,  не  использовали  такой  факт,  как  «продразвёрстка».  Эту  непосильную  обузу  для  нищих  крестьян,  как  «продразвёрстка»,  изобрели  большевики.  По  сёлам  и  деревням  специальные  отряды  большевиков  насильно  изымали  у  крестьян  «излишки»  хлеба.
   Господи!  Откуда  у  крестьян  излишки  хлеба?  Кто  придумал  эту  насильственную  глупость?  Ясно,  что  жестокая  политика  большевиков  на  тот  момент  вызывала  отторжение  крестьянской  массы.  В  отдельных  местах  отряды  сборщиков  хлеба  просто  уничтожались  крестьянами,  но  свою  политику  большевики  не  меняли.  Они,  как  правило,  были  последовательны  в  своих  действиях.  Жестокость  и  ещё  раз  жестокость – вот  их  метод.  И  наш  расчёт,  что  теперь  крестьяне  толпами  побегут  в  Добровольческую  армию,  оказался  очередной  химерой.  Крестьяне  выжидали.  Они  не  знали  ещё,  на  чью  же  сторону  качнётся  военное  счастье,  но  знали  точно – большевики  не  простят  даже  семьи  тех  крестьян,  которые  перейдут  на  сторону  добровольцев.  Да,  нам  оказывали  знаки  внимания  в  занятых  областях,  но  на  этом  ожидаемое  пополнение  наших  рядов,  как  правило,  и  заканчивалось.
   Можно  с  уверенностью  утверждать,  что  к  решительному  наступлению  на  Москву  мы  так  и  не  подготовились.  В  занятых  уездах  и  деревнях  царили  обычные  анархия  и  беззаконие.  Такое  положение  вещей  убивало  веру  в  наше  превосходство  и  скорую   победу.  Традиции  у  случайно  сформированных  частей  практически  отсутствовали.  Армия  во  все  времена  держится  на  традиции  полков.  Сборище  случайных  элементов  в  частях  Добровольческой  армии  снижало  боеготовность  полков.  В  качестве  новых  традиций  в  офицерскую  среду  стали  входить  попойки  и  стрельба  из  револьверов  в  потолок  после  очередного  застолья.  Эти  традиции,  если  их  так   можно  было  называть,  появились  по  причине  безысходности  и  мерзкого  военного  быта.  Уставы  царской  армии  практически  были  забыты  и  не  действовали.  С  кого  спрашивать  по  всей  строгости  в  рамках  Дисциплинарного  устава,  если  все  офицеры  превратились  в  рядовых?  О  чинопочитании  можно  было  рассуждать  только  в  рамках  теоретических  изысков.  Практически,  в  таком  состоянии  Добровольческой  армии  мы  готовились  к  решительному  наступлению  на  Москву.   
   Холода  и   осенние  дожди  добивали  воинский  дух  наступающих  частей.  Казалось,  что  всё   сегодня  против  нас – и  осенняя  погода,  и  размокшие  дороги,  и  усталость  войск,  и  военное  счастье,  и   примитивное  снабжение  оружием  и  припасами.  Что  с  нами  происходит?  Куда  мы  идём?  Откуда  мы?  Что  с  нами  будет?  Такие  вопросы,  пожалуй,  каждый  задавал  себе  сам:

Нам  горячку  время
Не  остудит -
Что  случилось,
То  уже  сбылось!
Вот  и  совесть
Воина  не  будит,
А  ведёт
Неведомая  злость.
Вот  уже
И  Родины  не  надо,
Вот  уже
Порушена  мечты,
В  помощь  злости -
Давняя  досада
И  приливы
Вечной  маяты.
Выйдем  вместе,
Проклиная  скопом,
Всё,  что  бьёт
Отечество  под  дых!
По  окопам,
Грейся  по  окопам -
В  них  одна
Защита  для  живых.
Дым  и  грязь
Навек  вписались  в  поры,
На  разрыве
Нервы-постромки,
Клацают
Железные  затворы
И  стальные
Тешатся  штыки.
Вот  она,
Эпоха  пересуда -
Без  конца,  без  края
И  преград!
Господа!  Куда  идём?
Откуда?
И  в  кого  стреляем
Наугад?
 
   Но   мы  шли  вперёд  наперекор  всем  проблемам   и  невзгодам,  не  предвидя  неминуемой  катастрофы.  Своей  кровью,  злостью  и  обречённостью  мы  ещё  пытались  исправить  все  просчёты  командования,  тыловых  частей  и  свои  собственные.  С  занятием  города  Орла  к  нам  стали  доходить  слухи  о  скорой  эвакуации  большевиков  из  Москвы  и  сдаче  Москвы.  Но  это  были  только  слухи.  Мы  просто  не  знали  истинного  положения  вещей.  Досужие  разговоры  о  том,  что  большевики  бросили  на  защиту  Москвы  самые  верные  части  т. н.  латышских  стрелков,  так  и  оказались  досужими  разговорами.  Да  кто  там  мог  разобрать  в  наступающих  частях  большевиков  подразделения  латышских  стрелков?  Наши  части  уже  были  неспособны сдерживать  натиск  большевистских  частей.  Мы  откатывались  на  юг  вместе  с  награбленным  добром  казацких  частей.  Казацкие  части  даже  в  безысходной  военной  ситуации  остались  верными  своему  принципу - «Казак  кормится  своей  саблей!»  Проще – «Грабь награбленное!»  Вот  и  откатывались  назад  вагоны  с  казацкими  трофеями.  Но  до  чего  же  призрачно  такое  счастье!  Через  некоторое  время  сами  казки  и  казацкие  семьи  заплатят  кровью  за  неправедное  добро.  Осталось  только  подождать  решений  Троцкого.   
   Мы  устали  от  войны,  от  бесчисленных  жертв,  от  случайных  и  неслучайных  побед  и  поражений,  от  призрачных  надежд  и  от  смертей  своих  товарищей  и   сослуживцев.  Белое  воинство  устало.
   Потеряв  Москву,  мы  вместе  с  главной  потерей  теряли  и  Отечество.  Эту  горькую  и  тяжкую  потерю  мы  вынуждены  были  признать  и  принять.  В  боях  южнее  Орла  войскам  Добровольческой  армии  были  нанесены  огромные  и  непоправимые  потери.  В  течение  зимы  1919-1920  годов  Добровольческая  армия  начала  планомерное  и  хаотичное  отступление  по  всей  линии  фронта.  Где-то  зимой  1920  года  большевики  смогли  занять  Харьков,  Киев,  Донбасс. 
   Историки  и  участники  похода  на  Москву  позже  будут  настойчиво  выискивать  причины  поражения  Добровольческой  армии  и  задним  числом  делать   
странные  выводы  и  давать  ненужные  рекомендации.  Это  Россия!  Все  в  России  герои  и  стратеги  в  тёплых  кабинетах.   Но,  пожалуй,  никто  одной  фразой  так  и  не  сумел  сказать – «Белое  Дело  изначально  было  обречено  на  печальный  исход!»  Поздно  признавать  свои  ошибки,  сравнимые  с  заблуждениями,  но  ошибки  следует  признавать.  Следует  признать,  что  в  Гражданской  войне  нет  героизма,  а  есть  ожесточение,  в  Гражданской  войне  нет  искупления  грехов,  а  есть  сделка  с  совестью.  Русская  рулетка  никого  не  выделяла  и  никого  не  жалела:
          
Не  в  Божий  рай
Ворота  отворились,
И  мы  ушли
От  зарева  во  тьму!
Скажите,
Так  кому  мы  подчинились?
Царю
Или  народу  своему?
Зачем  нас  время
Сталкивало  лбами,
Куда  вело
Заклятье  ворожбы?
Мы  раньше  были
Царскими  рабами,
А  нынче
Закордонные  рабы?
Всё  просто,
Словно  истина  от  скуки,
Иль  выстрел,
Что  ударил  по  полкам -
Мы  брали  Русь
Когда-то  на  поруки,
А  нынче  нас
Пустили  по  рукам.
Легла  на  всех
Невидимая  метка -
Её  Нечистый
В  пламени  сковал,
В  обойме  мы,
И  русская  рулетка
Разит,  к  несчастью,
Лучших  наповал.
... Сегодня  всех
Слезою  вспоминая,
Я  вижу
На  кровавой  целине -
Лейб-гвардия
Куражится  иная,
А  лейб-лакей
Гусарит  на  коне!

   В  1922  году  в  Берлине  появилась  статья  в  журнале  «Архив  русской  революции»  в  которой  давалась  оценка  Добровольческой  армии.  Вот  некоторые  выдержки  из  этой  статьи: «Что   могли  сделать  красноречивые  манифесты  генерала  Деникина,  когда  в  Валуйках  плясал  среди  улицы  с  бутылкой  в  руках  пьяный  генерал  Шкуро,  приказывавший  хватать  женщин,  как  во  времена  половецких  набегов?  Что  могла  сделать  пропаганда  генерала  Деникина,  когда  потерявшие  голову  генералы  замораживали  в  степи  целые  армии,  когда  никто  не  мог  быть  уверен,  что  его  не  ограбят,  не  убьют  без  всяких  оснований?  Положение  тщательно  скрывали  от  населения.  Вешали  за  распространение  «ложных  слухов».  Величественное  здание  созданной  патриотом  Корниловым  Добровольческой  армии  рушилось,  падало  и  грозило  похоронить  под   своими  обломками  правых  и  виноватых».             
   В  ноябре  1920  года  на  одном  из  кораблей  Черноморской  эскадры  я  уходил  в  неизвестность  с  русскими  солдатами,  такими  же  обездоленными,  как  и  я.  По  воле  судьбы  и  обстоятельств  оказался  на  острове  Кипр,  где  лечил  раненую  ногу.  Я  до  сих  пор  вспоминаю  с превеликой  благодарностью  женщину-врача,  которая  не  дала  санитарам  ампутировать  мою  раненую  ногу. 
   На  тот  момент  остров  Кипр  являлся  колонией  Великобритании,  нашего  недавнего  т.н.  союзника.  В  феврале  1921  года  на  случайном  пароходе  под  флагом  Англии  я  прибыл  в  Лондон,  а  из  Лондона  в  марте  того  же  года  перебрался  в  Париж.  Мне  на  тот  момент  недосуг  было  рассуждать  о  том,  что  произошло  со  мной  за  последние  шесть  лет  и  кто  же  виновен  в  случившемся.  Мне  надо  было  просто  выжить – никто  и  нигде  нас  не  ожидал  с  распростёртыми  объятиями.  Рядовые  французы,  узнав  во  мне  русского  офицера,  не  только  не  пытались  принять  участие  в  моей  судьбе,  а  стремились  как  можно  больше  унизить  меня  или  оскорбить  за,  якобы,  «предательство  Россией  интересов  союзнического  долга».  Французы  быстро  забыли,  что  армия  генерала  Самсонова  была  принесена  в  жертву  в  августе-сентябре  1914  года,  ради  спасения  Франции от  полного  разгрома  немцами. Французы  забыли,  что  русский  Экспедиционный  корпус  спас  Францию  от  поражения  в  1916  году.  Так  уж  повелось,  что  хорошее  забывается  слишком  быстро.  Надо  себе  помогать  и  быть  победителями,  тогда  не  только  друзья,  но  и  враги  будут  уважать  и  русского  солдата,  и  саму  Россию.   
   Случайные  заработки,  случайная  помощь  от  парижских  соотечественников,  случайный  ночлег,  случайные  встречи.  Ностальгия.  Но  сны,  даже  не  в  очень  комфортных  условиях,  как  ни  странно,  были  светлыми.  Снились  годы  учёбы  в  училище,  снилась  наша  гусарская  самонадеянность  и  бравада,  наши  офицерские  будни,  снился  Петербург,  а  не  изгаженный  Петроград, снилось  Царское  Село, снились  балы,  красивые  женщины  и  дуэли,   снилось  наше  лето:               

Не  время  скучать
Удивительным  летом,
Не  к  чести  раздумье,
Что  вы – невезучий!
Останьтесь  по  жизни
Хотя  бы  поэтом
И  бравым  корнетом
Останьтесь  на  случай!
Мечтайте  о  деве,
До  слёз  настоящей,
Отдайтесь  на  миг
Удивительным  чарам,
И  в  ласковый  вечер
Походкой  летящей
Ворвитесь  на  бал
Обольщённым  гусаром!
Ваш  выбор  любовью
Напишет  былины
И  ритмы,  которые
Радостью  спеты –
Тут  в  светском  задоре
Кружат  кринолины
И  радуют  взор
Без  конца  эполеты!
И  ваша  попытка,
Увы,  не  напрасна,
Как  юный  задор
Приближающей  схватки –
Средь  бала  она
Всех  прекрасней,  прекрасна,
И  дерзких  поклонников
Рядом  десятки!
Но  выбор – есть  выбор:
Гусары – не  дети,
Тут  каждый  решает
Безумные  цели!
...Вы  сумрачным  утром,
При  тусклом  рассвете,
Уйдёте  стреляться
На  смертной  дуэли!
   
   Когда  приходилось  встречаться  с  неуважительным  отношением  со  стороны  французского  обывателя,  я  так  и  порывался  сказать:  «Да  вы  же  вечные  наши  должники  со  времён  изгнанного  нами  из  пределов  России  вашего  хвалёного  Наполеона.  Это  он  и  его  французская  гвардия  превращала  наши  Храмы  в  загоны  для  лошадей,  это  вы  грабили  и  взрывали  наши  святыни,  это  вы  нагло    глумились  над  русским  народом,  а  при  отступлении  просили   милостыню  у  русского  народа,  который  вы  оскорбили.  А  ведь  мы  не  глумились  над  вами,  когда  Александр  Первый в  апреле  1814  году   привёл  победные  русские  полки  в  Париж.   
   Мы  тогда  отслужили  молебен  на  том  месте,  где  вы  казнили   своего  короля!»  Но  кто  услышит  мои  слова?  Они  же  подписали  Версальский  мир.  Они – победители!  Они  ещё  не  знают,  как  аукнется  Версальский  мир.  Они  ещё  не  знают,  что  Париж  падёт  за  тридцать  с  лишним  дней  перед  фашистской  Германией.  Они  ещё  не  ведают,  что  Гитлер  пожелает  подписать  мир  с  Францией  в  том  вагоне,  в  котором  был  подписан  Версальский   мир,  когда  Германия  и  Россия-Русь  оказались  побеждёнными  державами.  Версальский  мир  заложил  основы  неоконченного  спора  среди  великих  держав  и  следующей  Мировой  войны. 
   Белую  эмиграцию,  по  моим  наблюдениям,  можно  было  разделить  на  несколько  сообществ.  К  членам  самого  благополучного  сообщества  следовало  бы  отнести  тех  эмигрантов,  которые  в  Белом  движении  не  участвовали,  и  смогли  покинуть  Россию  до  начала  Гражданской  войны.  У  них  явно  был   
капитал  и  они  вполне  сносно  устроили  свою  личную  жизнь,  жалея  в  разговорах  о  потерянной  недвижимости.  В  пылу  откровений  они  любили  порассуждать  о  своей  непогрешимости  и  мудрости,  хотя  именно  они  своими  неразумными  действиями  готовили  пожар  1917  года. Они  сожалели,  что  к 
их   мудрым  советам  не  прислушались  государственные  мужи.  Какая  близорукость  и  холопское   самомнение,  какое  жалкое  чванство! 
   Часть  деятелей  белой  эмиграции  и  их  последовали  пылали  ненавистью  не  только  к  большевикам,  но  и  к  самой  России.  Они  принимали  Россию  за  живое  существо,  которое  их  предало  и  вынудила  уйти  за  кордон.  Таких  людей  время  не  лечит.  Они  были  готовы  в  любой  момент  возглавить  Крестовый  поход  против  Отечества  и  принять  помощь  для  этой  цели  даже  от  самого  Дьявола.  Дьявол  в  Европе  объявился  в  лице  Гитлера.  Именно  из  этих  деятелей,  считавших,  что  с  помощью  Гитлера  они  обретут  свою  Родину,  был  сформирован  Русский  корпус  в  Югославии,  который  боролся  с  югославскими  партизанами.  Этот  позорный  факт  белого  офицерства  и  казачества  мы  должны  признать.  Итог  их  неправедной  борьбы  известен.  А  ретивые  руководители  предателей  Пётр  Краснов  и  Андрей  Шкуро  были  взяты  в  плен  в  конце  Великой  Отечественной  войны  и  повешены  Сталиным.  Повторюсь – Господь  предательство  не  прощает!
   Но  самым  позорным  явлением  ненависти  и  близорукости  стало  заявление  претендента  на  Русский  престол  Владимира  Кирилловича  26  июня  1941  года: «В  этот  грозный  час,  когда  Германией  и  почти  всеми   народами  Европы  объявлен  Крестовый  поход  против  коммунизма-большевизма,  который  поработил  и  угнетает  народ  России  в  течение  двадцати  четырёх  лет,  я  обращаюсь  ко  всем  верным  и  преданным  сынам  нашей  Родины  с  призывом:  способствуйте  по  мере  сил  и  возможностей  свержению  большевистской  власти  и  освобождению  нашего  Отечества  от  страшного  коммунизма».
   Что   сказал  бы  этому  заблудшему  деятелю,  претенденту  на  Русский  престол,  его  дед-реформатор  Император  Александр  Второй?  Смею  предположить,  что  проклял  бы  своего  внука.  На  что  надеялся  этот  слепец?  Бог  ему  судья!
   Всё  же  многие  русские  офицеры  не  услышали  призыв  безумца  Владимира  Кирилловича  и  приняли  активное  участие  в  Движении  сопротивления  против  фашизма.  Русские  офицеры  стали  первыми  создавать  партизанские 
отряды  во  Франции,  смывая  кровью  позор  своих   предателей-соотечественников. 
   Среди  белой  эмиграции  была  огромная  группа  людей,  мечтавших  вернуться  на  поруганную  Родину,  даже  ценой  последующего  наказания.  Они  думали  о  Родине,  они  болели  Родиной.  Из  этой  когорты  был  и  я:               

Не  залечить  обиду пуншем,
Не  прокричать,  что  так  и  быть –
Когда  Отечеству  не  служим,
Ничем  обиду  не  запить,
Ничем  усталость  не  измерить
И  ничего  не  возвратить,
И  невозможно  в  счастье  верить,
И  гать  в  грядущее  мостить!
Не  возвратиться  больше  к  дому,
Где  Мать-Земля  не  ожила,
Где  Русь  шальная  по  живому
Кровавой  прописью  прошла,
Снесла  долой  святые  звенья,
Не  завершив  Державный  спор,
Где  всякий  вымысел – знаменье,
А  лучший  выбор – перебор!
Как  жить,  Отечество  не  зная, 
И  чем  отныне  дорожить?
Больная  Родина,  больная,
Сама не  знает,  как  ей  жить!
Сама  свою  эпоху  топчет,
Сама  пугает  русский  взлёт,
А  время  грозное  пророчит,
Но  и  подсказок  не  даёт!
И  ничего  уже  не  мило,
Ничто  восторг  не  бережёт –
Россия  совесть  подменила
На  роковой  холопский  счёт!
А  мысль  твоя  в  Россию  мчится,
Ничто  из детства  не  тая,
Где  кровь  шальная  не  сочится,
Где  мать,  а  с  нею  сыновья,
Где  и  отец  с  добрейшим  взглядом –
И  сыновьям  привычно  рад,
А  рядом?  Вся  округа  рядом –
Беседка,  дом  и  палисад,
А  дальше  луг  и  лес,  и  речка,
И  чайка,  в  воздухе  легка,
И  бьётся  юное  сердечко
Ключом  святого  родника!
А  ранним  утром – зорька  будит,
Сосна  смолистая   горит –
Никто  Отечество  не  судит,
Никто  с  ним  зло  не  говорит,
Никто  не  требует – «К  барьеру!»
И  верит  дворня – в  руку  сон,
И  благовест  венчает  Веру
Под  колокольный  перезвон!
И  нет  родней  и  ближе  рая,
И  нет  восторженней  небес,
А  старый  поп,  благословляя,
Кричит – «Воистину  воскрес!»
В  трудах  упрямая  стремнина,
Не  Русь,  а  дуги  честно  гнёт,
Но,  провожая  снова  сына,
Глядишь,  мать  всё-таки  всплакнёт!
А  ты  себя  тем  плачем  ранишь,
Сказав  вознице – «Поскорей!»
... О,  нет!  Не  думай!  Не  обманешь
Сердца  российских  матерей,
Не  думай,  будто  плач  для  вида,
А  пульс  спокоен  у  виска –
Опасна  русская  Планида,
А  память  русских  коротка,
А  буйный  век  до  боли  вольный,
До  гнева  стянуты  колки!
... И,  натянув  тулуп  нагольный,
С  дрекольем  выйдут  мужики,
И  не  дадут  в  огне  пощады,
Забыв  предел  для  топора!
В  России  вместе – маскарады
И  подневольная  пора,
И  два  врага,  посредством  третьих,
И  грех  бунтующих  потех!
... Не  вознесёт  Всевышний  «этих»
И  не  спасёт  Россия  «тех».
       
   Вполне  интересно  поведение  наших  интеллигентов,  наших  умов  без  мудрости,  которых  большевики  просто  выслали  из  России,  чтобы  они  не  умничали  и  не  мешали  что-то  созидать,  как  они  мешали  Романовым.  Некто  Иван  Ильин,  религиозный  философ,  высланный  большевиками  из  России  в  1922  году,  в  1925  году  разразился  статьёй  «О  большевизме  и  социализме».  Да,  да - это  тот  самый  Ильин,  патологически  шалевший  от  Муссолини  и  Гитлера,  как  белошвейка  или  курсистка  после  секса  с  кавалергардом,  за  кордоном  быстро  забыл,  что  такие,  как  он  вели  русский  народ  к  революции. 
   Он  отказывал  русскому  народу  даже  в  возможности  эмиграции.  Он  пишет:  «Стомиллионному  простонародью  эмигрировать  некуда,  не  на  что,  да  и  умственного  горизонта,  необходимого  для  эмиграции,  у  простонародья  нет.  Словом,  эмиграция,  есть  проблема  для  человека,  стоящего  в  духовном  и  умственном  отношении  выше  известного  уровня». 
   Вот  такие  умники,  начитавшись  Платона,  Гегеля  и  Ницше,  веками  отказывали  русскому  народу  в  самобытном  выборе  своей  свободы  и  своей  жизни.  Вот  и  доигрались,  вот  и  дописались  до  абсурда,  оказавшись  без  Родины,  оставив  себе  право  змеиным  ядом  поливать  выбор  народа.  А  как  же  те  солдаты-крестьяне,  что  ушли  с  Врангелем  на  кораблях  и  судах  Черноморской  эскадры  в  ноябре  1920  года?  Они,  что?  Тоже  не  имели  права  на  эмиграцию?  Они  не  имели  право  на  выбор?
   История  повторяется.  В  своё  время  некто  Герцен  желал  поражения  русской  армии,  подавлявшей  мятеж.  Ныне  господа,  подобные  Ильину,  стали  желать  поражения  СССР  в  борьбе  с  фашистской  Германией.  Факты  кричащие,   
факты  позорные.  Какая  удобная  позиция – поучать  и  жрать  одновременно  дармовые  сладости  тех,  кого  поучали  на  протяжении  многих  лет,  ведя  Русь  к  топору. 
   Я  с  каждым  днём  всё  сильнее  убеждался,  что  часть  эмиграции  готова  предложить  свои  услуги  по  спасению  России,  если  за  эти  услуги  кто-то  будет  платить.  Смешно  и  нелепо  такое  поведение,  зато  со  стороны  это  кажется  разновидностью  великой  деятельности  на  поприще  спасения  Отечества. 
   Ведь  именно  такие  «спасители  Отечества»  ожидали,  что  большевистская  Россия  скоро  падёт  под  грузом  неразрешимых  проблем.  Но  отрывочные  новости,  которые  всё  же  доходили  и  до  Парижа,  говорили  об  обратном.  Большевистская  Россия  возрождается.  Строятся  заводы,  открываются  новые  шахты  и  рудники,  создаются  гидроэлектростанции,  выдворяются  из  России  иностранцы,  взявшие  при  Троцком  в  концессии  самые  прибыльные  отрасли.  Партийная  борьба  за  власть  приобретает  осознанный  характер. На  партийную  арену  выходят  новые  люди.  Кажется,  есть  и  лидер  партии  большевиков – это  Сталин.   
   Однако,  господа,  патологически  ненавидевшие  большевиков,  так  опасались  распространения  социализма-коммунизма,  что  совершенно  не  замечали  более  опасную  идеологию  нацизма,  идеологию  фашизма.  Ненависть,  даже  для  здравого  ума,  плохой  помощник.  Эти  слепцы  не  замечали,  что  для  таких,  как  они,  новый  Мессия,  Гитлер,  уже  строит  концлагеря  и  создаёт  газовые  камеры.
   Потешные  попытки  создать  за  кордоном  разновидность  организации  для  борьбы  с  большевистской  Россией  были  успешно  нейтрализованы  советскими  спецслужбами.  Так,  в  1924  году  был  создан  Русский  ОбщеВоинский  Союз  под  руководством  Врангеля.  После  смерти  Врангеля  РОВС  возглавил  генерал  Кутепов.  Но  агенты  ГПУ  похитили  генерала  Кутепова.  При  попытке  доставки  Кутепова  в  СССР,  генерал  Кутепов  умер.  Говорят,  что  переборщили  с  хлороформом.  После  смерти  Кутепова  РОВС  возглавил  генерал  Миллер.  Генерала  Миллера  чекисты  тайно  вывезли  в  СССР  в  1937  году,  где  он  бесследно  исчез  в  застенках Лубянки.  Пожалуй,  это  и  вся  более-менее  серьёзная  организация,  созданная  за  кордоном  и  парализованная  действиями  советских  спецслужб.  Отдельным  личностям  и  отдельным  организациям  бороться  против  России  смешно  и  недальновидно.  Государственная  машина  Советского  Союза  обладала  к  1930  году  огромными  ресурсами  и  возможностями,  чем  и  воспользовались  советские  спецслужбы.   
   Позже  станет  известно,  что  генерал  Миллер  Евгений  Карлович  был  доставлен  в  СССР  на  теплоходе  «Мария  Ульянова».  Он  содержался  на  Лубянке  под  именем  Петра  Васильевича  Иванова.  На  обычных  допросах  он   не  сообщил  никакой  информации  о  деятельности  РОВС.  Держался  в  застенке  с  достоинством,  как  настоящий  русский  офицер.  Говорили,  что  его  посещал  лично  всемогущий  Лаврентий  Берия,  у  которого  он,  якобы,  просил  дать 
возможность  посетить  ему  православный  храм.  В  просьбе  Миллеру  было  отказано.  По  приговору  Военной  Коллегии  Верховного   Суда  СССР  генерал  Евгений  Карлович  Миллер  был  приговорён  к  высшей  мере  наказания – расстрелу.  11  мая  1939  года  он  был  расстрелян  во  внутренней  тюрьме  НКВД.  Ему  было  72  года.  Так  трагически  закончилась  судьба  выпускника  Николаевского  кадетского  корпуса,  Николаевского  кавалерийского  училища,  выпускника  Академии  Генерального  штаба,  офицера  Лейб-Гвардии  Гусарского  полка,  боевого  генерала.               
   Размышляя  о  времени,  в  котором  мне  пришлось  жить,  я  невольно  за-давал  себе  вопрос:  «В  чём  же  вина  генерала  Миллера  и  вина  многих  гене-ралов  и  офицеров  перед  Отечеством?»  Ответ  напрашивался  один – «Генерал  Миллер  и  ему  подобные  сделали  свой  выбор  в  условиях  трагических   событий,  происходивших  в  России».  Да,  он  и  ему  подобные  не  оказались  на  стороне  победителей,  но  это  их  выбор.  Они  также  любили  своё  Отечество и  никогда  не  были  предателями  или  врагами  Отечества.  Не  вина  генерала  Миллера  и  ему  подобных,  что  государственные  мужи  часто  ставят  перед  трагическим  выбором  служивого  человека,  именно,  Русского  Офицера.
   Не  генерала  Миллера  следовало  бы  расстреливать  в  застенках  Лубянки,  а  надо  было  бы  чинить  спрос  с  бездарных  государей  и  правителей,  с  государственных  деятелей,  думающих  только  о  личном  благополучии,  с  продажных  политиков,  с  кричащих  и  всезнающих  т.н.  либералов,  лживых  и  напыщенных  т.н.  интеллигентов,  готовых  за  Иудины   серебряники  лгать  и извращать  русскую  действительность,  и  с  тех,  кто  тайно  и  явно  предавал  интересы  Отечества  и  призывал  к  разрушению  Русской  Государственности.  В  России  не  действует  принцип – «Победителей  не  судят!»  В  России  судят  и  победителей,  и  побеждённых.  Негодяи,  прохвосты,  политические  выскочки  и  всезнайки  остаются,  как  правило,  несудимыми».             
   Ностальгия,  в  правильном  понимании,  это  тоска  по  Родине.  Это  глубокое  чувство.  И  в  полной  мере  ностальгию  ощутили  те,  кто  по  воле  судьбы  оказались  без  Родины.  Есть  категория  людей  и  некоторых  наций,  которые  считают  Родиной  место,  где  есть  ночлег,  работа  и  еда.  Я  тосковал  безмерно.  Я  был  готов  на  всё,  только  бы  оказаться  на  Родине.  Зарубежные  организации,  которые  ставили  своей  основной  целью  борьбу  с  большевистской  Россией,  неоднократно  предлагали  и  мне  подключиться  к  этой  «святой»,  как  они  считали,  миссии.  Я  всегда  резко  отклонял  любые  предложения,  понимая,  что  борьба  со  своей  Родиной  является  разновидностью  безумия.  С  Родиной  нельзя  бороться – это  великий  грех,  который  невозможно  ни  замолить,  ни  искупить.
   3  ноября  1921  года  было  принято  Постановление  ВЦИК  РСФСР  «О  порядке  восстановления  в  правах  гражданства  отдельных  категорий  лиц,  которые  были  лишены  этих  прав  в  силу  Конституции  РСФСР».  Циркуляром  НКВД  РСФСР  №138  от  8. 05. 1923  года. 
   Лицам,  не  попадавшим  под  амнистию,  в  основном  офицерам,  для  восстановления  себя  в  советском  гражданстве  разрешалось  обращаться  с  просьбой  на  имя  ЦИК  через  советские  полпредства. 
   Узнав  случайно  о  некой  возможности  восстановления  себя  в  советском  гражданстве,  я  начал  обивать  пороги  советского  посольства  в  Париже.  Не  желаю  вспоминать,  чего  мне  это  стоило  в  моральном  отношении.  С  меня  потребовали  перечень  преступлений,  которые  я  совершил,  находясь  в  рядах  Добровольческой  армии.  Какие  преступления?  Я  просто  воевал.  Мне  же  предлагали  остаться  в  Париже  и,  фактически,  стать  негласным  доносчиком  на  лидеров  и  организации,  ведущие  подрывную  деятельность  против  Советской  власти.  Я  категорически  отказался  от  такого  лестного  предложения.  Мне  нужна  была  Родина.
   Четыре  года  решалась  возможность  моего  возвращения  на  Родину.  И  только  летом  1927  года  я  вернулся  в  Россию.  Местом  жительства  мне  был  определён   прежний  район  моего  проживания.  Я  соединился  с  семьёй.  Жена  работала  учительницей  в  сельской  школе.  Школой  стал  дом  моего  отца.  Дочь,  которой  на  этот  момент  шёл  одиннадцатый  год,  также  училась  в  этой  школе.  Первые  впечатления  на  Родине  были  радостными  и  скорбными  одновременно:
               
Да  нам  бы  жить
И  Флаги  не  менять,
Да  нам  бы  век
Делиться  долей  львиной,
И  в  памяти  детей
Соединять
Эпохи
Православной  пуповиной!
А  в  час  годин
Стоять  у  алтаря,
Презрев  своё
Бессовестное  барство,
И  не  просить
У  Бога  и  Царя –
Себя  любить,
А  после – Государство!
Глядишь,  гордыня
Смолкнет  под  пятой,
Глядишь,  за  труд
Зерном  вернётся   плата,
А  новый  дом,
До  камня  обжитой,
Поднимется,
Как  Звёздная  Палата!
Я  зря  летел
За  солнечной  мечтой,
Я  зря  в  боях
Слегка  забылся  снами –
Мой  чернозём,
По  меркам,   золотой,
Зарос  по  пояс
Злыми  сорняками!
О,  Боже  мой!
Какая  нищета –
И  мне  уже
С  эпохой  не  до  спора!
...Лишь  пьяный  поп
Да  церковь  без  Креста,
И  дом  отца
У  старого  забора!
    
   Я  тут  же  получил  предписание  от  новых  властей  о  необходимости  один  раз  в  14  дней  ходить  отмечаться  в  районную  милицию  и  доказывать,  что  я  ничего  не  замышляю  против  законной  советской  власти.  Посёлок,  где  следовало   мне  отмечаться,  находился  в  30  километрах  от  места  моего  проживания.  По  разному  приходилось  добираться  до  пункта  назначения,  чаще  пешком.  Такое  положение  дел  продолжалось  около  года,  пока  я  не  был  взят  на  должность  бухгалтера  в  новое  т.н.  коллективное  хозяйство.  Председателем  этого  нищего  хозяйства,  без  техники,  хранилищ  для  урожая,  с  несколькими  старыми  клячами,  с  набором  плугов,  был  бывший  солдат  из  этой  же  местности,  отец  которого  служил  у  бывшего  помещика.    Отношения  с  председателем  как-то  сложились.  Он,  как  бывший  солдат,  понимал  нашу  разницу  в  образовании  и  звании,  и  часто  в  минуту  откровения,  один  на  один,  при  обращении  ко  мне,  от  него  звучала  приставка – «благородие».  Хотя  нередко  на  людях  он  меня  привычно  называл  «белая  контра».  Я  знал  об  этом,  и  старался  мужественно  и  покорно  вести  себя  в  данных  обстоятельствах,  принимая  смирение  православного  человека.   
   Что  меня  умиляло,  так  это  действующая  церковь.  На  ней  не  было  Креста  в  год  моего  возвращения.  Через  год  на  высоком  куполе  появился  и  Крест.  Я  был  удивлён  этому   событию  и  ещё  тому,  что  местные  власти  разрешили  иметь  в  селе  церковь.  Ответ  на  такую  вольность  быстро  отыскался - многие  церкви  по  окрестным  деревням  или  сносились,  или  приспособлялись  для  складов  или  общественных  зданий.  Такова  была  политика  на  тот  момент.  Даже  большевики  не  решились  сносить  все  церкви  подряд,  зная,  что  все  в  округе  верующие,  и  как  бы  чего  не  вышло  из-за  тотальных  запретов.  В  церковные  праздники  церковь  посещалась  прихожанами.  Скоро  же  появился  и  батюшка.  На  Пасху  в  церковь  шли  толпами.  От  этого  было  легче.
   Некая  идиллия,  если  можно  так  выразиться  в  условиях  нищеты,  броских  речей,  призывов  и  лозунгов,  продолжалась  до  1934  года,  до  убийства  Кирова  в  Ленинграде.  Весной  1935  года  в  колхоз  прибыл  чиновник  из  района,  в  кожанке,  с  револьвером  и  двумя  сопровождающими.  Раньше  всё  было  вроде  бы  не  так.  Раньше  гость  прибывал  всегда  один  на  тарантасе.  Так  это  было:               

Мы  и  мы!  В  единой  доле,
Мы  один  крестьянский  ряд,
И  семейное  застолье,
Как  по  осень  снегопад!
Так  живём,  зевая  сонно,
Молоко  сдаём,  не  чай,
Ну,  а  если  гость  с  района,
Разносолом  привечай!
Подтверди  при  встрече  лично,
Что  по  нраву  новый  «изм!» -
Гость  добавит,  как  обычно –
«Скоро  будет  коммунизм!»
Зашумим  колхозным  роем,
Поддаваясь  временам –
Кто-то  вдруг - «Когда  построим!
Сообщите  дату  нам!
Чтоб  не  вышло – вот  те  нате,
Чтобы  нам  пораньше встать,
И,  понятно,  к  этой  дате,
Чтоб  никак  не  опоздать!»
Что  сказать  на  речи  эти,
Если  в  будущее  мчим?
«Держим  срок  пока  в  секрете,
Как  построим,  сообщим!
Вы,  товарищ,  крепче  скулы:
Вождь – большой  авторитет,
Учит  нас,  чтоб  те  акулы,
Не  проведали  секрет!»
Ясно  русскому  Ивану,
Что  на  то  особый  счёт,
Гость  опять – «Добавьте  к  плану
Хлеба,  так  пудов  пятьсот!»
Тишина,  как  на  насесте,
Где  не  слышно  петуха –
«Ну,  пудов  хотя  бы  двести,
Чтобы  не  было  греха!»
...Гость,  естественно,  не  тужит,
Он  начищен,  как  комод –
В  тарантасе  обнаружит
Самогонку,  сало,  мёд!
И  уедет  без  поклона –
Он  на  то – высокий  гость:
Было  так,  и  время  оно
Никуда  не  унеслось!
   
    На  этот  раз  гость  с  района  выглядел  мрачновато,  а  его  сопровождающие  удалились  в  кабинет  председателя  и  о  чём-то  бедовали  с  ним.  Вдобавок,  как  на  грех,  шли затяжные  дожди.  План  посевной  срывался  на  глазах.  В  грязь  зерно  не  бросишь,  но  вопрос  звучал  от  гостя  однозначный – «Почему  не  выполняется  план  посевной?»  Вразумительного  ответа  гость  и  не  ожидал.  Он  обвинял  председателя  и  меня,  в  частности,  во  всех  смертных  грехах.  В  конце  разговора,  перед  отъездом,  мне  был  задан  вопрос  одним  из  сопровождающих:  «Вы  белый  офицер,  насколько  мне  известно?»  Я  промолчал.  Если  всё  известно,  зачем  спрашивать?  Моё  молчание  и  мой  взгляд  почти  в  упор  явно  не  понравились  спрашиваемому.  Тревожное  ожидание  и  непонятный  осадок  остались  в  душе.
   Меня  и  председателя  арестовали  через  двое  суток,  обвинив  в  саботаже  и  вредительстве.  Я  тут  же  был  помещён  в  арестантскую  камеру  в  районном  центре.  Через  день  начались  допросы.  В  комиссаре,  или  как  там  называли  следователя,  который  меня  допрашивал,  я  узнал  бывшего  корнета  по  службе  в  1914  году:
    
Скок-поскок,
И  в  люди  выбился,
Проявив
Кровавый  пыл!
...Мне  в  глаза
Начальник  лыбился,
Но  допрос
Не  торопил!
Видел  он –
Я  контра  знатная:
Кровью  память
Залита,
И  моя  судьба
Податная
Комиссарской –
Не  чета!
Но  в  окопах
Вместе  маялись
И  кормили
Вместе  вшей:
Поменялись,
Переставились -
Нынче  он 
Меня  взашей! 
Комиссар,
Я - падла  белая:
Так  Россия
Назвала!
Что  ж  ты,
Память  осовелая,
По  барьерам
Развела?
Мне  параша
Арестантская,
А  ему –
Свой  кабинет,
И,  возможно,
Доля  панская!
...Я – поручик,
Он – корнет!
   
   Я   тут  же  вспомнил  тот  позорный  случай,  за  который  его  фактически  удалили  из  нашего  полка,  обязав  написать  прошение  о  переводе  в  Жандармский  Корпус,  что  для  армейского  офицера  считалось  позором.  Во  время  карточной  игры  он  был  замечен  в  подмене  карты,  за  что  получил  пощёчину  и  вызван  на  дуэль  банкомётом.  Но  от дуэли  корнет  отказался,  за  что  и  последовал  его  перевод.  В  войне,  по  слухам,  он  не  принимал  участие,  а  исполнял  должность  станового  пристава  в  средней  полосе  России.  А  тут  такой  большой  взлёт  при  большевиках!  Я  его  узнал  по  бегающим глазам  и  рыжей  причёске,  несколько  поредевшей.
   Последовали  вопросы  о  моём  прошлом.  Ответы  его  не  удивили.  Он  узнал  меня,  но  ничем  не  подавал  вида.  Я  на  момент  того  скандального  случая  был  членом  полкового  суда,  и  был  наслышан  о  происшедшем,  естественно,  не  пытался  господину  следователю  чем-то  напомнить  о  прошлом.
   Я  был  обвинён  в  том,  что  во  время  не  донёс  о  вредительской  деятельности  председателя  нашего  колхоза.  Абсурд.  Заседание  суда  проходило  на  первом  этаже  в  большой  гостиной  комнате,  которая  на  этот  момент  стала  неким  клубом.   
   Всё  произошло  в  течение  часа.  Я  был  приговорён  к  10  годам  тюрьмы.  Но  на  лицах  любопытствующих  я  не  увидел  злорадства.  Было  некое  недоумение  и  слова,  которые  прозвучали  мне  вослед  из  уст  какой-то  бабы:  «Белого  офицера  ведут.  А  ведь  он  хороший  человек!»
   Забегая  вперёд,  скажу,  что  в  1955  году  я  был  полностью  реабилитирован.   Мне  дали  возможность  ознакомиться  с  моим  уголовным  делом.  Донос,  который  был  написан  на  меня,  подписали  две  крестьянки  нашего  села  и  один  субъект.  О  последнем  я  никогда  и  ничего  не  слыхал.  Говорят,  что  такие  доносы  тогда  часто  практиковались  органами.  Итак – 10  лет  тюрьмы!  Жена  с  дочерью  немедленно  уехали  в  Харьков  к  своим  родственникам,  опасаясь,  что  и  их  арестуют.   
   Может  быть,  кто-то  наивно  подумает,  что  я  перевоспитался  за  время  ссылки  и  стал  сторонником  всего,  что  происходило  в  моём  Отечестве?  Да  нет  же!  События  последних  лет,  начиная  с  войны  1914  года  и  до  моей  ссылки,  я  воспринимал,  как  Кару  Небесную.  Державная  каста  мытарила  веками  русский  народ,  выжимая  из   него  последние  соки.  А  русский  народ 
доверчив  в  своём  величии.  Именно,  благодаря  ему  Московия  стала  Великой  Россией.  Русским  народом  правили  жестокие  государи  в  лице  Ивана  Грозного  и  Петра  Великого,  и  порочные  девки  в  лице  Марты  Скавронской,  и  отцеубийцы,  в  лице  Александра  Первого,  и  прелюбодеи,  в  лице  Александра  Второго,  и  несчастные,  слабые  государи  в  лице  Николая  Второго.  А  русский  народ  терпел – для  него  с  амвонов  произносились  другие  проповеди,  становившиеся  законами,  с  амвонов  постоянно  и  убедительно  нам  твердили,  что  – «Всякая  власть  от  Бога»,  в  церквах  веками  смиряли  русский  народ.  Но  почему  не  смиряли  алчность  и  жестокость  власть  имущих?    И  вечно  такое  бессовестное  унижение  народа  продолжаться  не  могло.  Выплеснулась  чёрная  энергия,  которую,  как  вулкан,  власть  подогревала  своими  поступками  и  действиями.  И  своё  наказание  я  считал  обоснованным,  неся  тот  Крест,  который  мне  послала  судьба.  И  я  никогда  не  посмел  никому  сказать,  что  в  моей  беде  виноват  Сталин.  Я  считал,  что  Сталин – инструмент  для  наказания  виновных  и  невиновных.  Сталин  на  тот  момент - судья  всех  заблудших.  Мы  все  были  заблудшими - и  те,  кто  верил  в   счастливое  будущее,  и  те,  кто  с  этим  боролся,  и  те,  кто  рвался  к  власти,  подло  уничтожая  себе  подобных.  Судей  много,  правдолюбцев  много,  смиренных  праведников  мало.  Я  праведником  не  был.  Но  я  при  посещении  православных  церквей  всегда  ставил  свечку  за  русский  народ,  надеясь,  что  светлые  души  народа  примут  моё  покаяние.  И  ещё  одна  кричащая  мысль. Русскому  народу  веками  при  жизни  ничего  не  обещали.  Обещали  после  смерти Царство  Небесное.  И  вдруг  Сталин  при  жизни  пообещал  светлое  будущее,  а  народ  поверил,  и  с  великим  энтузиазмом  начал  строить  «светлое  будущее»,  уничтожая  всех,  кто  мешал  ему  строить  новую  жизнь.  Вот  истоки  кровавой  жестокости!  Сталин  за  содеянное  будет  и  возвеличен,  и  принижен».
   

   … Своё  наказание  дед  отбывал  во  Льговской  тюрьме  в  качестве  тюремного  писаря  и  делопроизводителя.  Его  т.н.  родственник,  женатый   на  сестре  моей  бабушки,  был  знаком  с  Прокурором  СССР  А. Я. Вышинским.  Он  и  обратился  к  Вышинскому,  описав  абсурдность  обвинений  против  моего  деда.  Разбирая  очередную  почту  перед  докладом  начальнику  тюрьмы,  дед  вскрыл  письмо  из  Прокуратуры  СССР.  В  письме  было  категорическое  указание  о  немедленном  освобождении  деда.  Начальник  тюрьмы  буквально  умолял  деда  остаться  вольнонаёмным  на  должности  писаря  и  делопроизводителя.  Но  дед  отказался  от  заманчивого  предложения  начальника  тюрьмы.  Он  в  ночь  ушёл  пешком  домой,  преодолев  40  километров.    
   Дед  вернулся  домой  зимой  1939  года.  Председателем  был  уже  другой  человек.  Прежний  председатель  где-то  сгинул.  Ему  снова  предложили  должность  бухгалтера,  так  как  грамотных  людей  пока  не  хватало.  Моя  мать  к  этому  времени  вышла  замуж,  в  этот  же  год   отец  поступил  в  военное  училище.  Но  время  было  суровое – война  была  на  пороге,  и  приближение  новой  войны  дед   чувствовал.  Когда  в  июне  1941  года  выступил  с  речью  Молотов,  дед  в  своей  правоте  убедился.
   Все  рядовые  до  30  лет,  не  имевшие  отсрочки,  были  призваны  под  ружьё.  Дед  оставался  в  запасе  до  Курской   битвы.  В  октябре  1943  года  призвали  и его  в  ряды  Красной  Армии.  Третья  по  счёту  дедова  война  закончилась  ранением.  Это  было  третье  ранение.  Его  воинская  часть  в  конце  1944  года  добивала  пособников Гитлера  на  Украине,  где  он  и  был  ранен.  Итак,  за  плечами  три  войны,  три  ранения  и  один  арест.  Таков  был  «багаж»  деда,  который  у  него  никто  не  отберёт!
   Домой  дед  вернулся  в  ноябре  1944  года.  Его  войны  закончились.   Мой  отец,  выпускник  военного  училища  февраля  1940  года,  ст.  лейтенант  Красной  Армии,  погиб  под  Ленинградом  1  июля  1943  года.  На  руках  матери  осталось  трое  сирот.  Тяжесть  воспитания  и  заботы  о  внуках  легла  на  деда.
   Деду  хотелось  дожить  до  более  счастливых  времён  в  нашем  Отечестве.  Но,  к  сожалению,  в  светлое  будущее  в  тех  обстоятельствах  времени,  трудно  было  поверить.  Когда  власть  после  смерти  Сталина  захватил  Никита  Хрущёв,  деду  всё  стало  ясно.  Он  понимал,  что  за  всю  историю  России,  ныне  СССР,  действующий  правитель  был  смешон.   А  это  чревато  для  Отечества  и   самого  правителя.
   Заканчивая  рассказ  о  своём  деде  по  матери  Иване  Антоновиче,  хочу  сказать,  что  дед  не  был  героем  и  не  совершал  никаких  подвигов.  Правда,  можно  сказать,  что  вся  его  жизнь – это  подвиг.  Дед  совершал  достойные  поступки  не  по  праву    героизма,  а  по  праву  совести  и  Долгу  Русского  Офицера.  Вот  пример,  о  котором  я  уже  писал  выше.  Зимой  1943  года  неразумный  вояка  повёл  на  штурм  посёлка  Никольское,  бывшее  имение   
заводчиков  и  издателей  братьев  Сабашниковых.  В  имении  многие  постройки  были  из  камня.  На  подступах  к  посёлку  были  расстреляны  до  50  советских  солдат.  Штурм  посёлка  не  удался.  Через  день  дед,  зная  хорошо  местность,  вывел  советских  солдат  в  тыл  немцев  со  стороны  Берёзова  леса.  Посёлок  был  взят  без  потерь.  Ныне  в  посёлке  Никольское  проживает  дочь  моей  старшей  сестры  Галины - Светлана  Васильевна  со  своим  семейством.  Дед  оказался  в  роли  Сусанина,  но  спасал  советских  солдат,  а  не  первого  из  Романовых – Михаила.  Кстати  сказать,  по  воспоминаниям  матери,  советские  солдаты  шли  в  бой  с  кличем  «За  Родину!  За  Сталина!»
   Дед  Иван  Антонович  умер  28  февраля  1958  года  на  моих  глазах,  успев  дать  мне  наказ – «Береги  мать!»  Думаю,  я  наказ  деда  выполнил.  До  самой  смерти  матери – Людмилы  Ивановны  на  девяностом  году  жизни в  ноябре  2006  года,  я  всегда  был  благодарным  сыном.  Провожая  меня  после  побывки  на  службу,  она  обычно  меня  крестила,  понимая  сложность  моей  профессии.  Она  же  постоянно  ставила  свечи  у  иконы  Николая  Угодника  при  посещении  нашей  церкви.  Думаю,  что  её  молитвы  мне  помогли  и  хранили   меня.  Спасибо!   
   Мне  кажется,  что  в  большей  степени  причиной  смерти  моего  деда  Ивана  Антоновича  было  одиночество,  хотя  физически  у  него  остановилось  сердце.  А  ведь  ему  было  всего  63  года!  Бабушка  Софья  Александровна  умерла  30  апреля  1957  года  на  63  году  жизни.  И  дед  почувствовал  своё  одиночество – нам  ведь  в  юности  такое  состояние  человека  не  понять.  Мы  всегда  спешили!  Мне  всё   же  на  удивление  запомнилось,  что  дед  Иван  Антонович  никогда  не  матерился  и  не  повышал  свой  голос.  Страшным  ругательством
в  устах  деда  за  моё  баловство  было  слово  «Талдон».  Талдон – это  невоспитанный  человек.   
   Прадед  по  деду  Ивану  Антоновичу,  Антон  Фёдорович,  был  огромного  роста,  долгожитель.  Он  служил  у  нескольких  помещиков  управляющим  имениями.  Знаю,  что  он  обустраивал  два  имения  в  нашей  местности.  Жил  в  Грайвороне  со  своей  дочкой  Глафирой,  где  и  умер  где-то  после   1955  года.  Его  отец  Фёдор,  а  мой  прапрадед,  по  воспоминаниям,  ребёнком  воспитывался  в  цыганском  таборе.  Как  и  почему  это  случилось – неизвестно. 
   Женой  его,  а  моей  прабабкой  стала  цыганка.  Жил  в  Ростове.  Цыганские  корни  были  заметны  и  у  деда  Ивана,  и  у  моей  матери.  Цыганское  чутьё  мне  часто  помогало  во  время  службы  на  Северном  Флоте.
   Несколько  слов  о  другом  моём  деде – Тимофее.  Находясь  как-то  после  9  класса  в  гостях  у  деда  Тимофея,  я  задал  ему  вопрос:  «Кем  был  твой  отец?»  И  дед  Тимофей  сказал,  что  его  отец  служил  доезжачим  у  местного  помещика.  Доезжачий – человек,  организующий  охоту  с  собаками  и  он  же  воспитатель  собак.  Не  от  прадеда  ли  перешла  ко  мне  любовь  к  собакам? 
   Помню,  что  первой  моей  собакой  был  Тузик – безродная  дворняга,  а  второй  собакой  был  Полкан.  Щенка  мне  подарил  дед  Тимофей.   
   Сам  факт  моего  рождения  связан  с  некими  мистическими  событиями.  У  деда  Тимофея  и  его  супруги  Марии  Сергеевны  первыми  детьми  были  мои  тётки -  тётя  Настя,  моя  крёстная,  и  тётя  Нюра.  После  их  рождения  детей  не  было.  По  моим  расчётам,  бабушка  Мария  Сергеевна  где-то  в  мае  1914  года  совершила  с  паломниками  Крестный  ход  в  Киево-Печёрскую  лавру.  В  марте  1916  года  родился  мой   отец – Николай   Тимофеевич.  Как  тут  не  поверить  в  чудеса?  Есть  нечто  свыше,  чего  мы  пока  не  осознаём  на  своём  уровне.