Одна блестящая старуха
сидела молча у окна.
Но даже если бы она
заговорить решила вслух, то
она бы верно не смогла.
Её отрезанное ухо
и половина языка
тушились на плите в кастрюльке с луком.
Была старуха голодна.
И эти вещи, пусть и в муках,
она отрезала сама.
Её больная дочь-старуха
(за шестьдесят была она)
сидела рядом у окна.
— Ступай, — сказала мать-старуха.
Отмой промежность от говна.
И дочь-старуха, улыбаясь жалко,
ушла в санузел, опершись на палку.