Где-то после 9-го класса я вполне определился со своим будущим. Почти решил, что свою судьбу обязательно свяжу с морем. Читал различные справочники, в которых давался порядок поступления в учебные заведения и сдачи экзаменов. Дед прекрасно знал долю военного, но не отговаривал меня от моего выбора. Правда, он был против, чтобы я выбрал профессию, связанною с морем. Но самое главное в моей жизни, так это то, что мне никто и ничего не навязывал и ничего не запрещал. Свой путь и свою судьбу я определял сам. Была неколебимая вера в то, что мы нужны Отечеству, что нам действительно открыты все пути! И совершенно случайно, хотя ничего случайного не бывает, я выбрал Морской Корпус Петра Великого – на тот момент: Высшее военно-морское училище им. Фрунзе. Так что же это за учебное заведение? Постараюсь кратко ответить на этот вопрос.
Пётр Первый, благодаря созданному им Флоту, к концу своего правления, сумел решить на Западе практически все политические задачи. Только он за всю Российскую историю был плавающим Монархом, и все свои морские звания получил по заслугам Таков уж был наш Непоседа-Государь, любивший море.
Именно он участвовал в боевых действиях на море. Последнее звание – адмирал – Петру было присвоено по заключению Ништадтского мира в августе 1721 года. К концу его правления на Балтийском море не осталось достойных соперников для Флота России, и достаточно было демонстрации морской мощи летом 1723 года, чтобы все убедились – Россия настоящая Морская Держава. Вот что такое был Флот при Петре Великом. Екатерина Великая, сама того не ожидая, осознала величие России благодаря победам Русского Флота в период Русско–турецких войн. Поэтому и не состоялся реванш со стороны Швеции, и результаты Ништадтского мира были повторно подтверждены.
О каких бы победах на море или географических открытиях мы ни вели разговор после смерти Петра, везде заметна определяющая роль выпускников Морского Корпуса. О самих выпускниках и Морском Корпусе (будем так называть это Учебное заведение, зная о том, что за более чем 300-летнюю историю Корпус претерпел много названий, а суть и значение его менялось в зависимости от роли Флота на данном историческом отрезке) написано достаточно. Я попытаюсь напомнить некоторые исторические факты о нашем Корпусе, с учётом тех материалов, которые есть у меня.
Идея создания математической школы, способной готовить офицеров для Армии и Флота, возникла ещё 1698 году. Пётр Первый 14 января 1701 года подписал Указ о создании Навигацкой школы близ Москвы. В июне 1701 года школу разместили в Сретенской (Сухаревой) башне в северо–восточной части Москвы.
Первым руководителем школы был назначен боярин Фёдор Головин. В 1705 году был произведён первый выпуск из Навигацкой школы в количестве 64 человек. Они приняли участие в Северной войне и отличились в сражениях при Гангуте, Эзеле, Гренгаме и др. Интересен такой факт, что 26 мая 1714 года 20 учеников Навигацкой школы, выучивших геометрию, Пётр приказал прислать в Петербург и учить их артиллерии.
Можно считать, что с этого времени появились первые артиллеристы, которых целенаправленно готовили по этой специальности. 1 октября 1715 года 300 учеников Навигацкой школы перевели в Петербург и разместили в доме Кикина,
адмиралтейского советника, арестованного за злоупотребления. Дом Кикина находился на месте нынешнего Зимнего Дворца. 20 мая 1723 года Указом Петра для гардемарин была установлена форма одежды, как у солдат Преображенского Гвардейского полка. В связи со сносом здания – палат Кикина, в феврале 1732 года Анна Иоанновна пожаловала каменный дом князя Алексея Долгорукова на Васильевском Острове в 3 линии. На этом месте сегодня расположена Академия Художеств. 15 декабря 1752 года в Москве была упразднена Навигацкая школа. Первый руководитель школы адмирал Фёдор Алексеевич Головин 22 февраля 1707 года был похоронен в усыпальнице графов Головиных в Симоновом Монастыре. К сожалению, могила не сохранилась. На месте захоронения ныне стоит Дворец культуры ЗИЛа. 4 марта 1753 года Высочайшим Указом Морскому Корпусу был пожалован двухэтажный дом фельдмаршала Миниха на Набережной Невы и 12 линии. Торжественное переселение воспитанников Морского Корпуса состоялось в декабре 1755 года.
Согласно Ф. Ф. Веселаго, 2 марта 1761 года освещена Церковь Николы Чудотворца. Эта первая Церковь Морского Корпуса просуществовала до 1771 года, пока не случился пожар.
Нам известно, что при Петре Великом только на верфях Санкт–Петербурга было построено 262 корабля, из них – 33 линейных, 4 фрегата и 203 галеры. Преемники Петра до Екатерины Великой мало заботились о Флоте, а это сказывалось и на отношении к Морскому Корпусу. Так, 4 января 1728 года руководителем Корпуса был назначен капитан 3 ранга П. К. Пушкин, а с 17 марта 1730 года был назначен капитан 3 ранга В. А. Мятлев. Дальше – ещё хуже! С февраля 1732 года
Корпусом руководил капитан–лейтенант В. М. Арсеньев. В связи с приближающейся Русско–турецкой войной, видимо, что–то изменилось во властных умах по отношению к Флоту, и в феврале 1733 года руководителем Корпуса был назначен контр–адмирал В. А. Урусов.
В марте 1766 года на заседании Адмиралтейств–Коллегии был рассмотрен вопрос о строительстве нового здания для Корпуса на берегу Крюкова канала вблизи Новой Голландии. Но это времена Екатерины Великой! Решения, которые касались Морского Корпуса, не выполнялись. У Императрицы проблем других хватало. Также не было выполнено решение о переселении Морского Корпуса в город Ораниенбаум в 1792 году, где «за заслуги Отечеству питомцам Морского Корпуса пожалован дом». На этот момент воспитанники Морского Корпуса с 31 мая 1771 года находились в Кронштадте, так как после сильнейшего пожара на Васильевском Острове выгорели дома с 7 по 21 линию. Тогда сгорело корпусное имущество, архив и кадетская амуниция.
Настоящую заботу о Морском Корпусе и его воспитанниках проявил Император Павел Первый. Уже 1 мая 1797 года на заседании Адмиралтейств–Коллегии адмирал И. Л. Голенищев–Кутузов объявил, что Император повелел «для помещения Морского Корпуса купить дом, принадлежащий английскому купцу Конавину, где он имел сахарный завод». 8 декабря 1797 года под руководством архитектора Ф. М. Волкова были закончены работы по восстановлению и достройки помещений Морского Корпуса. Морской Корпус получил практически нынешний наружный вид.
Над зданием купленного сахарного завода возвели декоративный купол, также увенчанный крестом. А в 1832 году в центре здания была возведена вращающаяся цилиндрическая надстройка, где производились астрономические наблюдения. Позже эта надстройка использовалась как сигнальный наблюдательный пост. 11 декабря 1797 года Император Павел Первый лично поздравил военных моряков с новосельем. Видимо, с этого момента стала обустраиваться в Корпусе Церковь Святого Исповедника Павла, вместо сгоревшей церкви в 1771 году, а храмовый праздник до 1917 года включительно отмечался 6-го ноября. Во времена нашей учёбы Минный Двор назывался ещё и как Сахарный Двор. Что касается Церкви, то в 30 годах она была разрушена. Серебряные оклады икон, доски с именами героев, погибших за Отечество, бесследно исчезли. В помещении бывшего Храма располагался курсантский кубрик. Койки нашего минёрского класса на 4 и 5 курсах стояли в бывшем Храме, о чём мы догадывались, но не задумывались об этом. Я думаю, не наша в том вина, и нас Всевышний простит.
Мы не могли знать и о том, что в этом Храме отпевался Директор Морского Корпуса В. А. Римский–Корсаков в ноябре 1871 года. Вот как вспоминает об этом гардемарин, будущий Морской Министр России адмирал И. К. Григорович: «Его тело отпевалось в Училищной Церкви. Мне пришлось стоять часовым у изголовья его гроба. Полумрак, горящие свечи и гроб, стоявший посреди часовни, создавали у меня жуткое впечатление, запомнившееся на всю жизнь».
Столовый Зал Корпуса обустраивался под руководством академика архитектуры Руска. Высота Зала более 7 метров. Он не имел ни одной колонны, а потолок был подвешен на чердаке к дубовым стропилам якорными цепями. В 1933 году якорные цепи заменили металлическими фермами, что позволило увеличить высоту Зала. Зал украшали настенные лепные эмблемы с изображением деталей Герба Корпуса: офицерского палаша, корабельного руля и градштока. Зал освещали свечи в больших бронзовых люстрах, свешивавшиеся по четыре штуки двумя рядами. Западная стена имела девять широких окон, а восточная – шесть. Нарядный паркетный пол дополнял Зал. Над входными дверями на высоте 4 метров от пола были сооружены хоры для оркестра. Слева от входа в Зал располагалась бронзовая фигура Петра работы Антокольского. (Сейчас этот памятник находится в Военно–морском музее). Рядом с ним были расположены три флага, пожалованные Корпусу: кормовой флаг линейного корабля «Императрица Мария», на котором держал свой флаг адмирал Нахимов в Синопском бою, захваченный турецкий флаг и китайский флаг времён Боксёрского восстания. На стене за памятником были расположены мраморные доски, на которых золотыми буквами были вписаны имена питомцев Корпуса – Георгиевских кавалеров, с указанием свершённых ими подвигов и портрет Царя.
31 марта 1826 года Император Николай Первый, посетивший Морской Корпус, повелел, чтобы в Столовом Зале поставили модель фрегата. Только 24 августа 1839 года в новом Адмиралтействе капитан С. О. Бурачек закончил модель шестидесяти пушечного фрегата длиной 40 футов. Видимо, это был фрегат «Паллада». Выпускник Корпуса 1877 года Аренс вспоминал: «В глубине Зала стояла разборная модель фрегата «Президент» и учебная модель брига «Наварин» в большом масштабе, предназначенная для наглядного обучения морской практике». Значит, произошли какие–то изменения, и с этого времени многие выпускники Корпуса вспоминали о бриге «Наварин» вплоть до 1917 года. Расположен был бриг поперёк Зала, вместо нынешней сцены.
Архитектурной находкой нового здания можно считать Компасный Зал, сооружённый Ф. И. Волковым. Зал освещался дневным светом через застеклённый потолок, а в нишах были расположены изразцовые печи. Позднее Зал украсили картушкой компаса из разноцветного паркета. Во время занятий в этом Зале находился дежурный офицер. Провинившийся кадет, удалённый с занятий, прибывал к дежурному офицеру и становился на центр картушки. По команде офицера кадет должен был повернуться и шагнуть на заданный румб и там стоять до конца занятий. По воспоминаниям нашего Наркома Н. Г. Кузнецова «старый обычай пытались перенести и на нас, курсантов, но не получилось. Однако, кое-кто из моих товарищей всё же успел отстоять там в часы увольнений».
Сейчас картушка компаса огорожена декоративным барьером. Возникает вопрос – можно ли ходить по картушке? В наше время не ходили, но нельзя утверждать, что и раньше не ходили, как об этом категорично написал капитан 1 ранга Сергей Апрелев в своей книге «Под шорох наших дизелей». Оказывается, не только ходили, но и стояли на ней. Наш Главком С. Г. Горшков, которого трудно упрекнуть в незнании ритуалов, стоял и ходил по картушке, при посещении Училища. Значит, допускал такое. Не пытаюсь его упрекнуть, так как Горшков не раз говорил, что Флот будет разрушен тогда, когда будут нарушаться традиции и ритуалы. Главком Горшков как в воду глядел! На всю страну мы наблюдали, как Командующий Северным Флотом при посещении кораблей 2 дивизии с катера перешагнул через леера, не ожидая, когда подадут трап. Через некоторое время погибла лодка «Курск». Четыре бюста, установленные в нишах вместо изразцовых печей, в наше время перед обходом дежурным по Училищу помещений, шутники размещали на картушке и между бюстами бросали колоду нарисованных игральных карт. Картушка из паркета была выложена в 1861 году.
Из глубины времён дошла до нас легенда в повести Сергея Колбасьева «Арсен Люпен» и в воспоминаниях выпускников, связанная с Компасным Залом. Вот как об этом рассказывает князь В. В. Барятинский: «Произошло это при Николае Павловиче. Тайное общество решило убить Царя, узнав, что он должен был приехать в Морское Училище на праздник 6 ноября. Прельстили одного гардемарина по фамилии фон Дезин, который с несколькими своими товарищами обещал обрушить потолок, когда Государь войдёт в большой Зал. Но заговор не удался. Фон Дезин за два дня до праздника узнал, что его отец, флигель–адъютант, приедет с Государем на праздник, и, желая спасти отца от верной смерти, сообщил начальству о заговоре, и заговор провалился. Но дело этим не кончилось: участники заговора, узнав про измену фон Дезина, заманили его в Компасный Зал и зарубили палашами».
А Сергей Колбасьев в своей повести утверждал, что труп фон Дезина был замурован в стене Компасного Зала. Дальше – больше! Легенда обрастала подробностями. Стали ходить слухи, что в Компасном Зале бродит дух фон Дезина в виде привидения.
Вот воспоминания времён 1920 года О. Ф. Данилевского: «В Компасном Зале было 4 ниши, в которых стояли круглые голландские печи. По вечерам, накинув на себя простыни, со светившейся папиросой во рту, мы стояли в нишах
и поджидали запоздавших, возвращавшихся из города кадет. Эффект был что надо, только и слышно было, как буквально скатывался с лестницы очередной попавшийся».
Противоречивый Император Павел Первый моряков любил. Возможно за то, что среди фаворитов его мамаши флотских не отмечено. (Странно, господа флотские!) Но именно Павел восстановил Корпус с небывалой быстротой, а дворец Потёмкина превратил в Манеж. Так он мстил за смерть своего отца. Павел последний Император, который лично руководил маневрами Флота. Так, в июле 1797 года 14 линкоров и 6 фрегатов под штандартом Императора, поднятом над фрегатом «Эммануил», участвовали в боевом маневрировании и стрельбах.
Недаром при нём одержал знаменательные победы и выпускник нашего Корпуса адмирал Ф. Ф. Ушаков. И ещё. Именным Высочайшим Указом Павел Первый установил пожизненные пенсии для жён погибших российских офицеров, а детям – до совершеннолетия. По вступлении на Престол, он повелел Адмиралтейств– Коллегии жалование и провиант по его званию «генерал–адмирала» обратить на содержание инвалидов. Нам теперь понятно, что для властной элиты такие Цари не нужны. Пожалуй, это одна из причин, которая привела к роковой развязке в 1801 году – убийству достойнейшего Монарха Павла Первого.
За всю историю своего существования Корпус эвакуировался дважды – в 1812 году в Свеаборг, а в 1941 году – в город Астрахань. И когда Отечеству было трудно, как правило, в Морском Корпусе производились досрочные выпуски. Так, 28 января 1904 года Николай Второй произвёл старших гардемарин в офицеры. 128 человек начали службу под знаком войны. В Порт–Артуре и при Цусиме погибли 27 человек, 23 попали в плен. Как такому выпуску не посвятить стих!
Вопросов нет: «Зачем? Куда?»
В порыве все едины!
Досрочный выпуск, господа!
Ура, гардемарины!
Надежда в душах, а не гарь -
Не пожалеем выю!
В Кадетском Зале Государь
Зовёт спасти Россию.
Всё так, ребята, как вчера,
Отечество за нами!
Под взглядом бронзовым Петра
Уходим мичманами!
Рука врагом занесена
Коварно и незримо,
И впереди - война, война
И горькая Цусима.
Всё будет: над Россией дым
И осень кровотока!
…Быть очень просто молодым
И умереть до срока.
...Мы вознесёмся, не сгорим -
Спасём Отчизну нервом!
А всё, что было, повторим
В годочке сорок первом.
Тельняшку узел завязал
Созвездием пехоты,
Проводит в бой старинный Зал
Блистательные роты!
Подъём душевный объясним
Под знаком перемены -
Не понимаем, но храним
Отеческие гены.
Сам факт прибытия Государя в Корпус по такому случаю оставил неизгладимый след в душах воспитанников и стал одним из значительных воспоминаний не только выпускников 1904 года, но и младших воспитанников, присутствующих при данном событии. Это говорит о том, что в Корпусе учились настоящие русские патриоты, верившие Государю. Один из выпускников 1904 года А.Д. Кира–Динжан писал в Париже через 50 лет: «Наш царский выпуск оправдал оказанное ему Государем и страной доверие, ибо по количеству жертв он стал первым из всех выпусков Морского Корпуса». Вот так , господа! Досрочный выпуск считали «доверием»! Так ли это сейчас? Сохранился ли в Корпусе русский патриотический дух? А ведь досрочный выпуск был и в 1812 году, и выпускники проявили себя блестяще!
По воспоминаниям барона Н. А. Типольта – «Первые по старшинству в нашем выпуске, не задумываясь, выбрали Порт–Артур, Владивосток...» В 1965 году и мы сознательно выбирали Север или Камчатку. Государю всё–таки верили! По воспоминаниям С. С. Шульца в его доме произошёл такой случай: «Моя тётя что–то с возмущением говорила о Николашке. Я попросил при мне, только что принявшем Присягу, не сметь говорить таким образом». В этом видно отношение воспитанников Корпуса не к личности Царя, а к самой царской власти, как таковой.
А вот как в своих воспоминаниях писал о форме гардемарина Г. К. Граф: «Своей формой гардемарины будили зависть сверстников–гимназистов и реалистов. К форме гардемарина добавлялся палаш в чёрных блестящих ножнах. При ходьбе
палаш придерживался рукой в белой перчатке». Граф позже вспоминал, что в
Инструкции гардемарину говорилось: «Всякий гардемарин есть слуга Государя и Отечества!» Что ж, просто и ясно в короткой фразе заключён «государственный интерес», о котором впервые поведал Император Пётр. И ещё из воспоминаний Графа: «Первый тост на торжественных мероприятиях был за Государя, после чего звучало ура!» Знайте и помните старые традиции, господа офицеры и ветераны нынешних времён! Тост был первым! Для чего я об этом и говорю? А вот для чего: на юбилейных встречах офицеров Северного флота, некоторые гражданские чиновники в рангах и в своих пиджачках, пытаются предложить и предлагают тост за Главковерха и Президента. Пусть они знают, что этот тост предлагается первым, но не забывают, что не за всякого Президента мы будем пить. Я ещё помню тост «За Сталина!» Так пили вояки после войны 1945 года. Но я не помню за сознательную жизнь, чтобы поднимался тост за Хрущёва, за Брежнева, за Горбачёва и Ельцина. Когда будет править Россией достойный Президент и любить Армию и Флот больше, чем своё окружение, мы и без властных пиджачков тост за такого Президента поднимем первым!
Достоин вниманию ритуал производства в офицеры выпускников Корпуса. Вот как об этом вспоминает Б. А. Арский: «В начале декабря была получена долгожданная повестка из Главного Морского Штаба с приказанием явиться вечером, 5 декабря, в полной парадной форме в Морское Министерство, на квартиру Министра. ... В дверях показалась маститая фигура седовласого красавца – Морского Министра Григоровича в окружении директора Морского Корпуса контр–адмирала Русина, начальника бригады крейсеров контр–адмирала Стаценко и чинов многочисленного штаба. После обычного поздравления с производством и восторженных криков - Ура! За здоровье Государя Императора! Мы все мигом вылетели, как птички из клетки, на Адмиралтейскую площадь, гремя палашами по каменной мостовой. Лихо рассаживались по «извозцам», стоявшим длинной вереницей у подъезда Министерства. В этот вечер и последующий день мы были героями дня и покорителями всех женских сердец Петербурга. Солдаты и городовые особенно молодцевато отдавали нам честь. А как праздновали этот день, всем морякам известно!» Добавлю, что выпуск отмечался в ресторанах «Медведь» (Б. Конюшенная д. 27), «Данон» (Благовещенская д.2).
Наш ритуал выпуска был несколько другим. На Парадном Дворе мы строились в мичманской форме, где нам вручали дипломы и кортики. После прохождения торжественным маршем мы убывали в кубрики для переодевания. Повторно строились в парадной лейтенантской форме, нас поздравляли, и мы снова проходили торжественным маршем. Напомню, что наш выпуск 1965 года первым возродил традицию отмечать производство в ресторане. Сначала с просьбой к командованию вышел наш 3 факультет, чтобы торжественный вечер проводить не в столовой, а в Зале Революции. Нам было отказано. Мы объявили, что участвовать в торжественном вечере не будем и уйдём в ресторан. Всё это дошло до начальника Училища. Меня, как старшину класса, вместе с начальником кафедры Минно–трального вооружения вызвал к себе вице–адмирал А.Г. Ванифатьев. Помню, как краснел и переживал из–за этого начальник кафедры. Я же ответил, что решение выпускников окончательное, и если я начну их уговаривать, то меня посчитают за труса и предателя. Начальник Училища был мудрым и великим адмиралом. Он сумел понять нас, мальчишек, и никаких крутых мер не принял. Мы пришли к компромиссу: поднимем три тоста в столовой, выслушиваем напутственное слово адмирала, а после уйдём в ресторан. Так всё и произошло. В итоге наш 3 факультет и артфак отмечали выпуск в ресторане «Восток» в Приморском парке. К сожалению, этот ресторан сейчас снесён. Всё обошлось мирно и весело, в комендатуру никто не попал. Из инцидентов был отмечен только один – Вова Ашихин подбил глаз Феде Хадарину.
Если у выпускников до 1917 года была традиция заказывать себе перстни или запонки, то мы к знаку о высшем образовании заказали накладку с надписью
«ВВМКУ им. Фрунзе». В то время знак о высшем образовании был украшен белой эмалью.
В истории Корпуса известен случай, когда состоялось два выпуска. Это произошло в 1914 году:
Строй подравняйте, счастливцы Фортуны,
Долю измерьте напевом души!
Вот они - яхты, вот они - шхуны,
Перстень с секретом и палаши.
Эхо пророчит - «В сердце ударю!»
Адмиралтейская светит игла -
День производства: «Ура, Государю!»
Флотская смена уже подросла.
Юность не терпит назначенной меры -
Звоном регалий заглушит молву!
Невский гудит: «Господа офицеры!»
И у «Медведя» идёт рандеву.
Счастье безмерно - оно не устало
В небе высоком надеждой звучать!
В тесном застолье звоном бокала
Время приспело судьбу величать.
Служба Отечеству - это награда,
Кем бы ты ни был, Петровский кадет!
...Флаги качнулись у стен Петрограда
И потускнело шитьё эполет.
Гимны допеты в бесовском хорале,
Лопнули цепи, ушли якоря -
Нет, не заметили, как потеряли
Веру, Отечество, Флот и Царя.
Божеской карой и тенью напасти
К нам возвратились иные года,
И оказалось, что Хамы у власти,
Но утверждают: они – господа!
Так уж повелось на Флоте, что при постоянном напряжении сил, риске, самопожертвовании, любая шутка, байка или розыгрыш, всегда являлись своего рода отдушиной, непременной составляющей флотской службы.
Корни своеобразной человеческой разрядки нам следует искать в прошлом. Если обратиться к воспоминаниям выпускников Морского Кадетского Корпуса, то эти традиции закладывались ещё со времён учёбы, когда ценились меткое словцо, точный афоризм или безобидная шутка.
Бывший кадет Шульц вспоминал: «Морской Корпус помещался в большом трёхэтажном здании, фасад которого выходил на Неву и занимал участок, ограниченный 11 и 12 линиями. Против них помещались Патриотический (на 10 линии) и Елизаветинский (на 13 линии) институты. В Корпусе говорили: «Среди двух роз сидел матрос!»
Юные кадеты (как в будущем и курсанты Училища) прекрасно разбирались в человеческих качествах своих воспитателей и наставников, и нередко давали им нелицеприятные прозвища. Так, по воспоминаниям бывшего кадета
П. П. Ишеева, одного из корпусных дежурных офицеров лейтенанта З. Н. Геращеневского кадеты прозвали «Обалдуем» за его грубость. Мало того, решили над ним подшутить. Вот что вспоминает кадет: «В те далёкие времена в объявлениях журнала «Новое время» публиковались длинные столбцы лиц, искавших работу. Особенно кучера, лакеи и дворники. Мы написали груду открыток, вызывая их в одно и то же время на квартиру «Обалдуя». Представляете ли вы себе, что делалось в назначенный час у его квартиры? Десятки обманутых людей обрывали звонок, кричали, ругались, не стеснялись в выражениях, требовали вернуть им деньги за проезд. «Обалдуй», как говорится, рвал и метал».
Воспитанник Корпуса Б. Б. Лобач–Жученко в «Записках последнего гардемарина» вспоминал: «Кадеты были обижены назначением вместо любимого Директора Морского Корпуса адмирала А. И. Русина малоизвестного капитана первого ранга В. А. Карцова, да ещё зятя Морского Министра. Старшая гардемаринская рота выразила своё неудовольствие, учинив скандал на весь Петербург.
Балом в Морском Корпусе 6 ноября открывался в то время светский зимний сезон. Для своих матерей и сестёр гардемарины получили пригласительные билеты, которые по сговору были организованно переданы проституткам с Невского, с обещанием им денежного вознаграждения. Многим из них удалось пройти на бал, который был скандально сорван».
В стенах Морского Корпуса было много безобидных розыгрышей, шуток, но Петровский кадет не опускался до воровства картин и до пьянства, хотя нередко кадеты бравировали тем, что они настоящие «морские волки» и для них бутылка рома - это пустяк!
И как тут не вспомнить кадетское шутливое четверостишие:
Моряк стучится в двери рая -
Апостол Пётр ему в ответ:
Куда ты, рожа пропитая,
Для моряков тут места нет!
1917 год стал трагедией для Корпуса. Разнузданная толпа 28 февраля 1917 года ворвалась в Корпус и разграбила его. Только благодаря Морскому Министру И. К. Григоровичу и директору Корпуса, герою Порт–Артура, вице–адмиралу В. А. Карцову не было допущено провокаций со стороны воспитанников, и в итоге никто не погиб. Вот как вспоминал об этом мичман Г. Г. Масленников: «Всё существо начальника Корпуса говорило, что перед нами был действительно наш начальник. В минуту трудную все потянулись к нему. Величавым спокойствием, уверенным взглядом обнадёжил он фронт. Таким взглядом, наверное, смотрел он в ночную тьму, когда сквозь строй японских кораблей прорвался на своём «Властном» из Порт–Артура в Чифу. Гибель Корпуса - одна из печальных страниц русской истории. Одна из самых печальных для тех, кто поколение за поколением выходили из этой Колыбели Флота на служение своей Родине». Как тут не сказать:
Встречайте сумрачный набат
И счастье новой эры!
Готовит кто–то красный бант,
А кто–то - револьверы.
Пожар над Питером взыграл -
Меняется фактура,
И в каземате адмирал,
Участник Порт-Артура.
Как под таким позором жить,
Когда твой флаг пылится?
Да и кому теперь служить
И на кого молиться?
Притих развенчанный сонет,
Стрельба вдоль парапета,
И у России больше нет
Петровского кадета.
Со злом повержен Русский Флот -
Победа состоялась,
Лишь от немыслимых щедрот
Отечество осталось.
О, как умеем мы мутить -
Эпоха не забыла,
Жаль, невозможно возвратить
Того, что всё же было,
И невозможно обрести
Развенчанную Веру!
Сказать осталось лишь - «Прости!»
Морскому офицеру,
Сказать, что дух неодолим
В непобедимом стане!
...Флот, как течение Гольфстрим,
В безбрежном океане.
Директор Морского Корпуса вице–адмирал Виктор Андреевич Карцов, выпускник 1889 года, зять Морского Министра адмирала И. К. Григоровича. Отличился при обороне Порт–Артура. Был награждён 4 орденами. Захвачен озверевшей толпой 28 февраля 1917 года. Позже ушёл в отставку. Проживал в СССР. В 1930 году арестован и сослан в Архангельск, где и скончался в 1936 году.
А этот стих пусть останется памятью царских кадет и гардемаринов:
Счастье - на взлёт, время - на слом,
Как его всё–таки мало!
Белая ночь светлым крылом
Нашу любовь приласкала.
Год - для разлук, час - до утра,
Ярче полоска восхода!
Что за любовь, если пора -
Море зовёт морехода.
Вот и аврал - «Все по местам!»
Флотский порядок - рутина!
Есть экипаж, есть капитан -
В море спешит бригантина.
Век - из обид, юность - у стен,
Доля штыками задета!
Но у Невы наш Крузенштерн -
Памятью светлой кадета.
...Дева - грусти, Питер - прощай,
Курсы ведут командиры,
Но иногда всех возвращай
К счастью Петровской Пальмиры!
Время и бездарная власть нас разделила на два цвета. Но никому не дано забывать, что бывшие выпускники Корпуса закладывали основы нового Училища – ВВМКУ им. Фрунзе. Они дали путёвку в жизнь многим выдающимся офицерам и адмиралам, которые вынесли на своих плечах всю тяжесть Великой Отечественной войны и победили врага. Эти выпускники присягали Царю и Отечеству, но когда не стало Царя, они служили России. Мы обязаны помнить, что фронтами Гражданской войны руководили бывшие офицеры и генералы, которые понимали, что обанкротившуюся династию Романовых уже не спасти, но надо спасать Россию. Поэтому и Герою Гражданской войны Чапаеву не надо было Академию кончать – у него начальником штаба был грамотнейший русский офицер.
Напомню, что после поражения России в Русско–японской войне 1904–1905 годов, была создана особая комиссия офицеров Флота и Корпуса, которая предложила принимать для учёбы не только детей дворян, но и лиц иных сословий, стоявших в Табеле о рангах не ниже 8 класса, христианского вероисповедования, а с разрешения Императора, и мусульман. Так что Корпус к 1917 году был несколько другим. Морской офицер вообще никогда не был обеспеченным человеком. Для него было первичным и главным – служение Царю и Отечеству.
Недаром со стороны морских офицеров сквозило некое презрение к более высокой касте. Так, выпускник Корпуса контр–адмирал Д. В. Никитин вспоминал о своём преподавателе и о его отношении к камер–пажам: «Как на грех он увидел, что несколько камер–пажей в своих блестящих мундирах и парадных касках поднимались на соседний корвет «Скобелев». Ему казалось, что в самой походке этих юношей и в их манере входить на палубу военного судна проглядывается какой–то снобизм, какое–то желание выразить презрение к нам, военным морякам. Он и сказал – посмотрите на этих столичных франтов! Ведь у них (следует мат!) даже жопа и та золотом расшита».
Мне также хочется материться, когда по телевизору показывают новую ублюдочную молодёжь, которая позволяет себе покупать шампанское за тысячу долларов. Они не знают, что это месячная пенсия 5 российских стариков!
Только в период Февральской революции было расстреляно свыше сотни выпускников Корпуса. Напомню, что при Цусиме погибло 184 офицера. И вдруг показалось, что Флотом могут руководить «чёрные гардемарины», выпускники Дерябинских казарм на Васильевском острове. Отсюда и знаменитый выпускник Ф. Раскольников, один из руководителей набеговой операции 3 эсминцев в декабре 1918 года на город Ревель. Один эсминец вообще не смог отойти от стенки, а два других попали в плен. Флагманский эсминец «Спартак» с «чёрным гардемарином» на борту, сел на камни. Занимавший на этот момент высший политический пост на флоте Ф. Раскольников, попытался скрыться среди команды, но его выдали белым. Любовница или жена (там всё перемешалось!) Л. Рейснер в январе 1919 года с согласия Троцкого пыталась организовать освобождение Раскольникова с суши, но не вышло. И лишь в апреле «чёрного гардемарина» обменяли на 17 английских офицеров.
Сколько настоящих сынов потеряла Россия в этой смуте! Я часто обращаюсь в своих стихах к нашему трагическому прошлому и говорю, что не их вина в том, что произошло с нашим Отечеством и с нами. Вот некоторые из этих стихов:
Долг высокий
Пытайтесь учесть
И в последнюю Сагу
Поверьте!
Донесите
Забытую весть
О Российской Эскадре
В Бизерте.
Под последний аккорд
Пустоты
Честь отдайте
Печальным фалангам,
Православной отделки
Кресты
Не стоят
По ранжиру и рангам.
Здесь покой -
Не судьбу обрели,
Век доносятся
Тяжкие стоны!
Не сдавались врагу
Корабли -
Им Россия
Открыла кингстоны.
Флотоводцы в поход
Не ведут,
Время славу живых
Экономит -
Их в Отечестве
Больше не ждут
И Отечество
Русских не помнит.
...Вот и дрожь
На кадетских губах,
Вот и Родина
Марш доиграла!
К нам вернулся
Андреевский флаг -
Тот, что спущен
Рукой адмирала.
Россия непостижимым образом избавилась от лучших сынов Отечества. Их опыта, ума, знаний и навыков так не хватало Советскому Флоту. Мы никого не победили в ходе Гражданской войны – мы победили Россию. К власти снова во многих структурах пришла шваль, которая благодаря пролетарской диктатуре была готова расстрелять и посадить любого, кто достойнее и честнее, кто имеет лучшую квартиру или красивую супругу. Сталин от таких умельцев так и не избавился до конца. Жаль, что были загублены миллионы жизней. В 1991 году мы повторно победили Россию, повторно к власти пришла кучка жадных, наглых и бессовестных пауков, сосущих кровь моего Отечества. Если при Сталине была хотя бы видимость судов, то сейчас приговоры выносятся и приводятся в исполнение во всех офисах и подворотнях, а возможно, и в Кремле. А почему вдруг повесился маршал С. Ф. Ахромеев? Ведь его сначала избили на Красной Площади, унизили! Оставалось только повеситься.
Напомню тем, кто не знает, что маршал С. Ф. Ахромеев учился в ВВМКУ им. Фрунзе. На практике, после первого курса их война застала под Таллином. Фрунзаки проявили себя блестяще. Но Ахромеев больше не вернулся в Училище, стал танкистом.
Итак, мы пришли от одной бездарной элиты – царской, к другой – ельцинской! Она сумела и под Ельцина распластаться и ничего не потерять. Однако, уже с властных трибун, сидя на куче награбленного, твердит обездоленному и униженному народу про «согласие». Не осмыслит Путин происходящее, не изменит коренным образом ситуацию в стране, не избавится от наглых опричников – будет похлеще 17 года!
Мы сейчас строим такой дикий капитализм, что и Царю не снилось. Раньше гардемарины несли караул в Зимнем Дворце, им преподавали танцы лучшие придворные танцоры, а начиная с 6 чина, согласно Табеля о рангах (т.е. с капитана 1 ранга!) офицеры приглашались на Новогодний бал в Царский Дворец. Нынешняя элита отгородилась от народа и Армии, у неё персональные посёлки, дома и охрана.
Господа, если вы строите в России то, что было порушено в 1917 году, так уж верните соответствующий статус гардемарину и флотскому офицеру. Бездомный и нищий офицер, приравненный по доходам к нянечке или дворнику, не может быть слугой Отечества. Если в стране аврал, то все равномерно должны тянуть российскую лямку.
Вспомним, как было на кораблях Царского Флота во время аврала. Напомню, как об этом говорит С. С. Шульц: «Мы грузили уголь. Общая артельная работа, где, невзирая на звания, матросы, кадеты и офицеры на одних правах таскают корзины с углём, захватывала. Каждый старался не отстать от других, сделать свою работу не хуже и не дольше других». Что ж, и сейчас стараются не отстать от других и побыстрее расхватать самые жирные куски собственности, которые создавались веками всем обществом. Нас уравняли в одном – во взимании подоходного налога в размере 13%.
Переходя к после революционным годам, напомню, что попытки изыскать что–то новое, фактически, не увенчались успехом. Мы пришли к тому, что было опробовано веками. Стало ясно – без офицерских кадров Флот не поднять. И уже в 1922 году в старых стенах создаётся Военно-морское Училище, а с 1926 года оно начинает носить имя М. В. Фрунзе. В 1936 году Училище стало Краснознамённым, а в 1939 году переведено в разряд высших учебных заведений. Все эти «блошиные реформы» рождались в умах «паркетных флотоводцев», не меняя сути великих основ, заложенных нашими славными предками.
Моё поступление в Училище в 1959 году также началось с хрущёвских реформ под лозунгом «связи школы с жизнью». Это означало, что мы были обязаны написать рапорта, где указать, что «после успешной сдачи вступительных экзаменов, прошу зачислить меня кандидатом в курсанты и направить на годичную практику на действующий Флот». Рапорта писали на имя Начальника Училища вице-адмирала В. Л. Богденко. Это был боевой адмирал. В 1937–38 годах он выполнял в Испании Интернациональный долг и находился при Командующем Испанским флотом на крейсере «Либертад». Впоследствии был Начальником Штаба ТОФ и Начальником Управления ВВМУЗ. Известен факт из его службы, когда при проводке судов с Магаданским золотом, одно судно было торпедировано японской подводной лодкой, и затонуло на глубине 30 метров. Позже оно было поднято, возможно, по этой причине Сталин его и не расстрелял. Когда мы возвратились летом 1960 года в Училище, Богденко уже не было. Конкурс при поступлении на артфак был очень высоким. Чтобы гарантированно поступить, необходимо было получить 2 пятёрки и 2 четвёрки. Такой искусственный
конкурс создал командир роты нового набора капитан–лейтенант Савченко, чемпион ВВМУЗ по боксу и очень интересная личность. По его приказанию на КПП постоянно находился старшина (с буквой «Т» вдоль погон!) и всем твердил, что адмиралы бывают только после артфака. А так как мы хотели стать адмиралами, вот и клевали на выдумку, как пескари на червя. Порядок в роте был идеальный: паркет надраен, койки заправлены, гальюны вычищены до блеска, служба организована! Это нравилось будущим флотоводцам.
Выпускались стенгазета, боевые листки, по воскресеньям проводились соревнования. Помню, что по перетягиванию каната наш набор под крик командира роты – «Навались! Давай! Шуруй, ребята!» занял первое место. Тогда в стенгазете появился мой длинный стих, посвящённый нашей победе, из которого в голове осталось:
И голос верный – «Навались!
Давай! Шуруй, ребята!»
Был принят, как борьба за жизнь –
Все силы для каната!
Медкомиссия была довольно строгая, отсеивали за любые отклонения от нормы. Была ещё Мандатная комиссия. Во главе её, насколько помню, был Герой Советского Союза, катерник капитан 1 ранга Осипов. Спрашивали о родителях и увлечениях. Помню, на Мандатной комиссии я читал своё стихотворение про космический спутник, которое сохранилось до сих пор. Об отце рассказал коротко, что ст. лейтенант Гульнев Николай Тимофеевич погиб под Ленинградом в 1943 году. Конечно, я бы мог с гордостью рассказать о том, что он тоже выпускник предвоенных лет – февраля 1940 года, в войну вступил в июне 1941 года в г. Риге (где я не успел родиться, т.к. отец отправил беременную мною мать с братом и сестрой, к деду Ивану в Курскую область). Отец был ранен, в августе 1941 года из города Таллина на кораблях Балтийского флота прибыл в Кронштадт. Из его полка в живых осталось не более 200 человек.
После госпиталя отец воевал в 21 дивизии и погиб в районе Автово 1 июля 1943 года. У Мандатной комиссии хватало ума не спрашивать о родственниках дальше отца и матери. А то пришлось бы рассказывать про деда Ивана, выпускника Владимирского пехотного училища, о том, что с 1914 года по 1945 год он прошёл 3 войны, имел 3 ранения и один арест в 1937 году. А про прадеда пришлось бы рассказывать о том, что он немец – Шнейдер Фридрих Фридрихович, майор Императорской Русской Армии, личный дворянин. У всех были родственники из тех, царских времён, о них никто не спрашивал, а гордиться ими можно было только молча.
3 августа 1959 года нам объявили приказ о зачислении «кандидатами в курсанты» и направлении в город Палдиски Эстонской ССР для прохождения курса молодого бойца в учебном отряде. Палдиски – это бывший порт Рогервик, который начали строить каторжане после посещения Петром Первым в 1723 году этого места. И началось! Подъём по нормативу, приборка, строевые занятия, изучение уставов, несение караулов. Помню, что стоя в карауле, ночью охранял со штык–ножом кинобазу на берегу залива. Было страшно, так как ходили тогда слухи о том, что здесь всякое случается. Нашей строевой песней была «Ладога». Эстонцы нас не трогали, но и в восторге от нас не были. Удалось побывать на могиле подводников с лодки
«М–200», которую протаранил эсминец «Статный».О строевой подготовке скажу особо. Командир отделения старший матрос Пырёв запомнился на всю жизнь, а «грудь четвёртого человека» я до сих пор ощущаю.
Безграмотным был по нашим меркам, писать даже не умел старший матрос, а вот научил будущих офицеров на всю жизнь. Спасибо таким матросам и старшинам. Втягивались в новый ритм жизни тяжело, особенно те, кто с детства не был приучен к трудностям. Впоследствии все эти «маменькины сынки» до 3 курса отсеялись, как шелуха. 7 ноября 1959 года наш батальон прошёл в парадном строю в городе Таллине, после чего всех расписали на боевые корабли Балтийского флота. Я попал на крейсер «Жданов» проекта «68– бис» заряжающим в дивизион 100–миллиметровых орудий.
Годковщины никакой не было, хотя нас и пугали. Надо было знать своё место и всему учиться. Мой непосредственный начальник старшина 1 статьи Рябинин (служивший по пятому году!) первое, что сделал со мной, так это вымыл в душе, разместил в кубрике, дал книжку «Боевой №» и показал мой боевой пост и место приборки. А дальше всё по схеме – зачёты, покрасочные работы, бачкование и т.д.
Стоял дневальным по кубрику и по гальюну. О, дневальный по гальюну – это величина! Мог в рабочее время и «годка» не пустить в гальюн. Это не оттого, что я был такой крутой, а просто на крейсере капитана 1 ранга Цветкова был идеальный порядок. На крейсере меня и научили драить гальюны, чем я горжусь до сих пор, а свой навык применяю на практике. Ходили слухи, что крейсер готовится к визиту в Китай, даже перешли в город Кронштадт для докования. В доке меня научили драить железной щёткой до блеска корабельную якорь–цепь. Кормили иногда тушёнкой, говорили, что она «лендлизовская». Что-то с Китаем не вышло, и крейсер стали готовить в консервацию. Меня срочно списали на боевой эсминец «Статный» пр. «30-бис» заряжающим на 37 мм установке.
Из походов запомнились некоторые. Помню, как сопровождали первый атомный ледокол «Ленин» по Балтийскому морю. Запомнились артиллерийские стрельбы главным калибром в районе Либавы, где поочерёдно эсминцы таскали щит, а наш «Статный» в итоге намотал буксирный конец на винт. Понравилась Либава, бывший русский Порт Александра Третьего, откуда Вторая Тихоокеанская эскадра под флагом Рожественского ушла на гибель. Удивлял огромный православный Собор, песчаные пляжи и отличная погода. На эсминце «годковщина» была выражена более явно, но никого не избивали, если вести себя нормально, и ни над кем не издевались.
Летом 1960 года нас, кандидатов в курсанты, вернули в родное Училище. Из всех кандидатов нашего артфака для продолжения учёбы не вернулись двое – остались дослуживать срочную на Флоте. Нужна ли была такая практика на кораблях в течение года? Думаю, что нужна, хотя такую форму подготовки отменили через два года. Хуже мы не стали, а вот наглее стали точно, считая себя моряками. По возвращению оказалось, что артиллеристы не нужны, крейсера, что достраивались на Балтийском заводе и которые были видны с набережной, по решению Хрущёва начали резать. Так из меня и не получился «артиллерийский адмирал». Выбора не было, я попал на 3 факультет в класс минно-трального оружия. Училище отныне стало с 5 летним сроком обучения. По окончании обещали выдавать дипломы «инженеров-электромехаников». Где наша не пропадала! Ведь впереди был отпуск! Вот и начальник Училища новый. Вице-адмирал А. Г. Ванифатьев – настоящий моряк, патриот и человек.
Я не помню, чтобы новый Начальник Училища на кого-то орал или кого-то оскорблял. Это после него появились некоторые «прапорщики в адмиральских погонах». Адмирала мы любили и уважали! Вот моя ему посмертная память:
Нам память через годы не мешала
Осмыслить всё и обозначить чётко -
Мы вспомнили седого адмирала
С усталою, неспешною походкой.
Задумчив был и молчалив не в меру,
Не поучал и не грозил сердито,
Но нам в сердца вселял такую веру,
Которая с годами не забыта.
Что не сказал нам - к доброму причислим,
Что не успел, того не разрешалось,
Мы прочитали адмирала мысли -
И связь времён с веками не распалась.
А думал он, что Флот на перевале,
Что фальшь и ложь свои имеют сроки,
Что Флоту унижаться не пристало,
И что не учат прошлые уроки.
Был адмирал старинного покроя,
Далёк от хамства и не знавший лести,
И не считал в войну себя героем,
А скромен был по высшей мерке чести.
…И давний случай памятью отмечен,
Не стёрся он лихими временами:
Последний, помним, факультетский вечер -
Как адмирал смеялся вместе с нами!
Он нёс в себе загадку, несомненно,
И мудрым сфинксом юношам казался,
С красивой статью славного Габена -
Таким он в нашей памяти остался.
Он знал: опасна флотская рутина,
Что суть не в сумме обретённых знаний…
…Он - командир линкора «Октябрина»,
Наш адмирал - пример для подражаний!
Из преподавателей и факультетских руководителей много было участников Отечественной войны, а красавец, морской офицер А. Жданович был участником Парада Победы. Командиром у выпускного курса был капитан 2 ранга В.Ф. Раткевич, который после подрыва крейсера «Максим Горький» на морской мине вылетел из кают-кампании с миской в руке за борт, о чём красочно рассказывал курсантам. Как не сказать о нашем начальнике строевого отдела капитане 1 ранга Г. Коноплёве. Отличный воин, строевик и организатор! Заместителем начальника 3 факультета позже был назначен знаменитый катерник, дважды Герой Советского Союза А. Шабалин. Как такому человеку и моряку не посвятить стих:
Нет, не имел он лоска адмирала,
Груба была матросская рука -
Держала долго колесо штурвала
На катере привычкой рыбака.
А катера погода не щадила -
Жесток у моря Баренца простор,
Но на врага неслась шальная сила,
В бою венчая смертный приговор.
На цели шли уверенно торпеды
И взрывы заглушили крик «Ура!» -
Свою вносили лепту для Победы
Торпедные лихие катера.
Сполна с фашистом наглым расквитался,
Успех решали дерзость и талант -
Он первым в базу Печенга ворвался,
Топил врага, высаживал десант…
…Он не был «кабинетным адмиралом»,
Да, не геройским был его покрой,
Он оставался скромным даже в малом,
А кто–то думал: «Надо же, Герой!»
Его курсанты - мы! Боготворили
Завистникам и скептикам назло,
А меж собой обычно говорили:
«С начальством нам, ребята, повезло».
Какие судьбы в сводках - не рассказах!
Путём отца спешил подводник - сын!
Звучало снова в боевых приказах:
«Эсминец рядом, место, Шабалин!»
…Завидная судьба у адмирала,
Хоть жизнь была по меркам нелегка,
Он - патриот высокого накала
С большим и добрым сердцем моряка!
Учебный процесс был налажен отлично. Правдами и неправдами экзамены умудрялись сдавать, стимулом всегда оставался отпуск В «академии» мне не пришлось сидеть ни разу. После 3 курса, когда пошли специальные дисциплины, учиться стало легче и интересней. Большинство преподавателей кафедры были бывшие преподаватели Училища Инженеров оружия, которое к этому моменту закрыли. Был явный «инженерный» перекос, но мы гордились этим и были убеждены, что минёры – самые умные на Флоте! Недостаток корабельной подготовки ощутили позже, но память о преподавателях нашей кафедры осталась навсегда:
Отсюда трудные начала,
Где «щеколда», минёр, «тавот»,
Где наша кафедра давала
Путёвку на Российский Флот.
…Ах, тральщик моря, друг и «пахарь»,
Твой опыт Флотом не забыт,
И нам по нраву «минный сахар»,
И суматошный флотский быт.
Учёба, как осколок счастья,
Как безупречный оселок -
Был перекос по минной части,
Но был и мудрости урок!
А вот расчёт многоэтажный,
Что для диплома нёс успех,
Не стал на Флоте вехой важной
На перекрёстке тральных вех.
Быть может, вы перемудрили,
А мудрым - пухом будь, земля,
Но говорим - какие были
На кафедре Учителя!
В крутых морях, на скользком юте,
И вдалеке от мирных баз,
В кают –компании, в каюте
Добром мы поминали вас.
…По службе поднимаясь споро,
Не забывал нигде минёр:
Вы наша давняя опора,
Так было, есть, и кончен спор!
Зал Революции, который при нас не использовался в качестве столового зала, остался у всех в памяти. По воспоминаниям Н.Г. Кузнецова в Зале часто выступал Фёдор Шаляпин. Кроме Ленина, выступали Троцкий и Калинин. Перед нами на концерте однажды выступал Николай Черкасов, которого мы приняли не очень любезно и шумели. Помню, что пел песни в этом Зале Марк Бернес. Был он грузным и усталым, не тот, которого мы привыкли видеть в кинофильме «Два бойца». В этом Зале я нашёл свою судьбу – жену Лидию Ивановну, которая честно переносила со мной все «тяготы и лишения флотской службы и жизни». Мы, несмотря на скудное денежное довольствие, умудрялись ходить в театры и музеи. Побывали во многих пригородах Ленинграда. Положительную роль в нашем интересе сыграло наставление выпускников, которые на встречах с нами призывали посещать музеи, театры, выставки, чему мы и следовали весь период обучения. Основной вид отдыха – это танцы и вечера в Зале Революции.
Привидений мы не боялись и «женщину в белом», которая по воспоминаниям царских времён, по ночам появлялась в этом Зале, мы не встречали. Но существовала легенда, что в 1913 году по Морскому Корпусу разнёсся слух, что по ночам в картинной галерее ходит Дама в Белом. Действительно, в одну из ночей, дежуривший в картинной галерее гардемарин, увидел, что на него из Зала идёт Дама в Белом. Испуганный гардемарин выстрелил из винтовки в даму. Сбежалась дежурная служба. Зажгли свет. Дамы не было, но нашли отверстие от пули в портрете одного из Директоров Корпуса. Портреты тогда висели на месте нынешних досок выпускников, с отличием закончивших Морской Корпус. Вот моё посвящение этому событию:
О, как мы многого не знали,
Как нас вели по целине,
И доски мраморные в Зале
Нам не мерещились во сне,
И не мерещились трофеи,
И бриг при Зале - «Наварин»,
Мы, новой власти корифеи,
Спокойно жили без былин!
Да что нам старые знамёна
И Флот, победами суров,
Нам Зал – не Зал, а просто зона
Для безупречных вечеров,
Для торжествующего крика
И для собраний – «Да!» и «Нет!»
Затёрта старая мастика
И сбит холопами паркет,
И с позолотой люстры сняты,
А серебро ушло в подвал –
И вроде те у нас пенаты,
Но далеко не Царский Зал!
... Мы царский век считали адом
И жили век без алтаря,
И грозный Пётр державным взглядом
Не провожал уж нас в моря!
Но мы в поту строгаем, строим,
И вышибаем клином клин,
И не глядят на нас Герои
Со светло-мраморных глубин,
Но дух эпохи неизменен –
Он вознесён, как русский стыд,
На нас глядит товарищ Ленин
И Фрунзе весело глядит,
И Троцкий ночь пугает тенью,
И сочиняет бредней том,
Но мы к святому обретенью
Без них душою прирастём,
И разберём былые беды
И новизны советской стать,
И сами призраком легенды
Эпохи будем постигать!
Глядишь, и в ритме ошалелом,
Среди загадочных картин,
Увидит ночью Даму в Белом
Советских лет гардемарин!
Она поклонится галантно
В печальном сумраке огня,
И, наконец-то, будет снята
С легенды давней простыня,
И прозвучит отгадка длинно,
Ничто отныне не тая,
Что нет на Даме кринолина
И нет исподнего белья!
И полетит легенда прямо,
Нам, оставляя новый след,
И станет ясно – то не Дама,
А императорский кадет!
... Оставьте выдумки, голуба,
Не всё тут классовое дно –
Так поступать с легендой грубо
И нам, курсантам, не дано!
Пусть манит истина посева
И даль, что так обнажена –
Пусть Дама в Белом, Королева,
А лучше – юная княжна,
А лучше – царская особа
На ниве зла и дележа –
Она глядит ночами «в оба»
И ищет милого пажа!
Но размышлять у нас опасно –
Скула от страха сведена,
Ходить бы Даме надо в Красном,
Ведь впереди была война,
И стяг иной, и выбор куцый,
И без раздумий грозный штат,
И гром победных революций,
И не победный результат,
И на кровище рёбра к звеньям,
И грешной сыти кабала –
Не Приведеньем, а Знаменьем
Та Дама Белая была,
Но не ходил в ночи Нечистый –
Он и в Кремле отыщет дом!
... Сюда вернутся атеисты
Без Исповедника с Крестом,
И понесутся в спешке даты,
Без Дамы в Белом – чистота,
Курсанты? Нет, не виноваты –
Они не трогали Христа!
И в Зал придут не королевы,
И не былой, высокий Свет,
А, как шпалеры, девы, девы,
Не надевавшие корсет!
Но будет Зал старинный в моде
И будут праздные умы,
И будем мы за «благородий»,
И за «высочеств» будем мы!
И заглушим болячки нервом,
Закроем Родину собой –
Нас в бой направят в 41-м,
А после боя – в новый бой!
И понесётся канонада,
Не разбирая фронт и тыл –
И где бригада, не бригада,
И где он, атомный настил?
Но мы невинными явились
В ином, своём календаре,
И в старом Храме не молились,
А спали год на алтаре!
Так выбор к выбору! Не лишний –
Не покоробит сердце стыд,
А, за незнание, Всевышний,
Нас, не задумавшись, простит,
И не отыщет зло в протесте,
И не пошлёт небесный гром!
... А Храм? Вернём на старом месте,
И койки с Храма уберём!
И, в торжестве иных размеров,
Мы тихо скажем – «Зло не сей!»
Не хуже царских офицеров
Послужим Родине своей!
Но будут прошлые напасти
В расшивке новых эполет –
Есть власть, но совести у власти,
Как оказалось, тоже нет!
В Кремле пьянчуга грешный корчит
Святого, только без Креста,
А Дама Белая пророчит
И удивляет пестрота!
Колготки в рост, не кринолины,
Курсант в невежестве другой –
Уже воруются картины
Из Галереи дорогой,
Теперь считают нормой кражу,
Теперь не ценят с прошлым связь:
И Даму в Белом - на продажу,
И Дама в Красном – продалась!
А адмиралы, словно дети,
Судьбу измерили ценой -
Шалеют больше на паркете,
Чем от диеты крепостной,
И не в морях разводят дрожжи,
А где добра невпроворот –
Им кресло личное дороже,
Чем обделённый Русский Флот!
Их не прельщает Дама в Белом,
Им светит личное окно –
Их под державным переделом
Венчает рыцарь в кимоно,
И бутафоров странных действо,
И сытость личного нутра -
Им ни к чему Адмиралтейство,
Как и «Голландия» Петра!
«Да забирайте, ради бога,
У нас других хватает дел!»
... О, где вы, мученики Долга?
И где он, нравственный предел?
Каким путём Россию тащим?
И отдаётся что на слом?
И кто Ничтожность в настоящем?
И кто Ничтожество в былом?
Не задавай вопрос! Не надо,
Не возвращай горячий вал –
В ответах есть такая правда,
Что убивает наповал!
Танцы – это обыденность, на которые мы приходили в зауженных брюках и белых носках. Порою сидели на креслах «нога на ногу», меняя положение ног, таким образом щеголяя перед окружающими. Салаги, но было так! Когда нам пытались сделать замечание курсанты старших курсов, особенно штурмана, дежурившие по Залу, то мы их называли «салагами» и говорили – «Когда на кораблях послужите с наше, тогда и учите!» Обычно отставали от нас, ошарашенные такой наглостью новых первокурсников.
Борьба с узкими брюками продолжалась с переменным успехом и завершилась указанием свыше на ношение зауженных брюк. За долгую историю Флота, это наиболее мудрое решение! Флот шёл за модой. Естественно, мы носили неуставные «галки», точёные на погонах якоря и бескозырки «грибком», но флотскую форму любили и ходили всегда ухоженными.
Факультетские вечера – это нечто особенное для Зала Революции. Вечера готовили выпускные курсы и они проводились в ноябре–декабре, негласно отдавая дань Храмовому празднику Корпуса 6 ноября. Первый факультетский вечер, который мы увидели, был организован выпускниками 3 факультета. Они разыграли на сцене историю о пребывании курсанта в раю. Все были в белых одеждах. Наверное, в простынях. А вся суть розыгрыша сводилась к приказу по раю, из которого курсанта за неподобающее поведение отчисляли с формулировкой: «Срок пребывания в рае в срок действительной жизни не засчитывать!» Таким образом выпускники пародировали приказы по Училищу, читаемые при отчислении провинившихся. В этих приказах звучало: «Срок пребывания в Училище в срок действительной военной службы не засчитывать».
С такой формулировкой отчислили выпускника 4 курса мичмана Ляхманова, отказавшегося надевать армейскую лейтенантскую форму в связи с назначением его в ракетные войска. Я на стажировке в городе Полярном встретил его в звании мичмана срочной службы в должности боцмана морского тральщика на 42 дивизионе. Он заканчивал с учётом Училища 8 год срочной службы. Жестоко, но правильно! В своё время он был вполне хорошим ватерполистом, и мы его дружно взяли в сборную команды 23 дивизии.
Практически, составом подставных игроков мы выиграли у всех и дошли до финала на первенство Северного Флота. Однако, нас разоблачили, и чтобы не было скандала, пришлось в финале проигрывать. Из наших выпускников тогда играли Коля Филатов и Алик Цориев. Был выпускник Каспийского Училища.
Так что факультетские вечера – большая отдушина в нашей курсантской жизни:
Тут выбор времени не детский –
Словами громко не играй,
Тут славит вечер факультетский
Наш далеко не лучший рай,
И выбирает путь окольный,
Словцом восторженным не льстит -
Вон, ветерок по Залу вольный
Вдогон за временем летит,
Туда, до дня, до поворота,
Туда, где даль обнажена,
Глядишь, задумается кто-то,
Что жёсткость часто не нужна,
Что мы за Родину в ответе,
Мы отличаем рай и ад –
То хорошо в державной смете,
Что не ломает наугад,
Что не корёжит судьбы скопом,
Что не меняет свет на дым,
И мы сидим не по окопам,
А за конторками сидим!
Но выбор времени не броский
И примитивна наша стать –
Не просто камень философский
В родной «Системе» отыскать!
Чуть что – лежит на плахе выя,
А дни огнём раскалены –
Блинолюбивая Россия
Готовит часто не блины!
Готовит кол, острог и плаху,
Шторма готовит, а не тишь,
И бьёт, не мудрствуя, с размаху,
Когда проступок совершишь!
Но мы вполне надеждой сыты –
Живём для пользы ремесла,
И в чём-то даже знамениты,
Коль в Зале девы без числа!
Тут успевай во всю дивиться,
Тут пропадает быстро сплин –
Ах, как бы нам не ошибиться,
Приняв бедро за кринолин,
А грудь высокую – за сказку,
А общий гам, за крики стай -
Не надевай глухую маску
И дев на выбор не считай!
Тут за веками – чёт и нечет,
Тут без расчёта рубят влёт -
Любовь случайная калечит,
А не случайная - соврёт,
И роковой затянет бантик,
И станет тенью навсегда –
Вон, ходит стриженый женатик,
С единой «галкой», как звезда,
С лицом, обветренным до мяса,
И потаённый, словно крот –
Тут мало точного припляса,
Когда бездумен поворот,
Когда почти дождались дети
От золотухи череду –
Глянь, все курсанты на паркете,
А он в пелёночном бреду,
И в заблуждении – не витязь,
И от забот домашних сник –
«Ребята! Только не женитесь!»
Кричал недавний выпускник!
Не крик – торжественность в хорале,
Не бред – а истина суда,
Мы деву на ночь выбирали,
А, оказалось, навсегда!
И что в беспечности судачить
И разводить слезами хмарь?
Не Бог нам суженых назначит
И не всесильный Государь,
Не командир, не сваха в белом,
Не трудных лет веретено –
Мы сами в ритме ошалелом
Судьбою выбраны давно!
И нам даны шальные мерки,
И в срок замешано вино –
Все девы наши! Пионерки
И комсомолки, заодно,
И та, с начёсом видным дама,
И та, с любовью без числа,
И та, что точно и упрямо,
От трёх курсантов понесла!
Но не шути – не всё порочно,
Тебя любовь случайно ждёт,
И зауряд-девица точно,
Ты верь, тебе не попадёт!
Ах, кабы так, и выбор в руки,
И до утра порочный блиц!
... Герою точно не до скуки
И, если честно, до девиц!
И что тут бал, коль судят баллы,
Коль целиною тяжек брод –
Его зачёты, интегралы
И в кой-то вечер - культпоход!
Так, торопясь, считает касса,
И время бьёт нередко в пах –
Тут девиация компаса
С прокладкой точной, второпях,
И караул, и в деле рота,
И строевой к параду шаг –
О, нет служебного расчёта
В служебном доме для салаг!
А факультетский вечер снится
И счастье высится стеной –
И ты не просто единица,
А в чём-то лидер корпусной,
И есть в душе восторг и сила,
И хороша Отчизна сплошь,
И ты пройдёшь через горнило
И пару «галок» обретёшь,
И будет выход в Зале ранний,
И ты – шевронный Златоуст!
... Пуста, пуста копилка знаний,
И ты пока без знаний пуст!
Не знал! Не видел! Невозможно
И не умею службой жить -
Жить в Ленинграде можно ложно,
А можно прошлым дорожить,
И не стоять перстом на страже,
И балл высокий не срывать -
Эх, побывать бы в Эрмитаже,
В Музее Русском побывать,
И разобраться – кто ты? Где ты?
И для чего гвардейский вид?
... Есть лейтенантские советы,
И командир о том твердит,
Напоминая очень строго –
«Не создавайте серый ряд!
Не тратьте время, ради бога,
Пока пред вами Ленинград!»
О, разговор премного значит -
Он раздвигает личный тын:
На Флоте служба озадачит,
И будет вам не до картин,
Не до музея и театра,
Не до оценки – «Исполать!»
На Флоте, знай, такая трата,
Что было б времечко поспать!
Ведь там бега в служебном раже,
Там мрачен день календаря,
И океан, не Эрмитажи,
А Эрмитажи – не моря!
Но не считайте – слова мало,
Словами много решено –
Зерно случайное упало,
Но не для всех оно зерно,
И не для всех благое чтиво,
Не все живут горячкой ртов –
Один готов для детектива,
Другой для вечного готов,
Готов для чудной галереи
И для театра, наконец -
Ведь Флот не только марсы-реи,
Не только в «шиле» знатный спец,
Не только время карнавала,
Не только суть служебных книг -
... Чтоб осознать – и жизни мало,
Но кто-то истину постиг!
И, под покровом начинаний,
Когда простор для мысли дан,
Он вёз на Флот копилку знаний,
А не с вещами чемодан!
Хорошо запомнился наш факультетский вечер на котором мы представили свой номер под названием «Пионеры». Представьте, что Зал забит. Со сцены объявляют, что «Нас пришли приветствовать юные пионеры!» По тем временам это было нормой, пионеры и в Кремле произносили приветствие. Естественно, все вначале принимают происходящее за истину, пока «пионеры» заходят из картинной галереи через весь Зал под звуки горна и барабана. Когда же «пионеры» выстраивались на сцене, становилось ясно, что здесь скрыт какой-то подвох. Трудно в детине с пионерской пилоткой на голове, при галстуке пионерском, во флотской белой форменке, во «вмузовских» трусах и во флотских «гадах» на кривых волосатых ногах признать юного пионера. Помню, что Адам Белинский, сложения и роста богатырского, изображал из себя «пионерку». Дальше следовали приветствия. Их было около 10. Вот одно, авторство которого принадлежит нашему выпускнику Вальке Сидорову:
Жили – были дед и баба.
Ели кашу с молоком!
Рассердился дед на бабу -
Отдубасил кулаком.
Но должны мы вам заметить –
Баба дурой не была!
На курсантскую диету
Старика перевела.
И тогда с харчей курсантских
Дед загнулся через год,
Баба кашу ест, как раньше,
До сих пор ещё живёт!
Понятно, что мы не ели с серебряной посуды, как царские кадеты, нам на 6 ноября не подавался жареный гусь, как было по корпусной традиции, но грешить на довольствие, которым нас обеспечивали, было бы стыдно. Что–то в оценках мы перегнули, но эффект был. А вот второе приветствие моего сочинения. Оно было адресовано начальнику 3 факультета капитану 1 ранга М. А. Вакуленко, который был недавно назначен к нам из Беломорской Базы. Он был по-флотски крутым и несколько грубым, да и в выражениях не стеснялся:
На концерте вашем где-то
Есть начальник факультета!
Долго он служил на Флоте -
Был тогда в большом почёте.
Но забыл он такт и дружбу -
Диким криком правит службу.
Мы привыкли мирно жить
И пришли вас попросить -
Пап вы наших берегите
И без дела не браните.
Пусть вам этот Новый Год
Мир на службу принесёт.
Между вами рухнет стенка -
«С Новым Годом, Вакуленко!»
Начальник Училища вице-адмирал А.Г. Ванифатьев, сидевший в центре Зала на первом ряду вместе с Вакуленко, встал, с хохотом взялся за живот и, согнувшись, сделал несколько шагов к сцене, что–то говоря Вакуленко. Естественно, «Пионеров» приняли на «Ура!»
Однако, Вакуленко несколько по другому оценил наше творчество. Построив выпускников после концерта в помещении роты, он сказал так: «Рифмоплёты, контрреволюционеры и т.д.». Дальше его слова не привожу. Всё это происходило 30 декабря 1964 года. На Флоте многие из нас стали грубее Вакуленко и использовали выражения в «воспитательных целях» похлеще, чем наш новый начальник факультета.
Следует отметить, что за наше т.н. вольнодумство мы могли пострадать. Но даже по тем временам мы были свободными людьми, исповедуя философскую истину – «Мы свободны в рамках уставов, наставлений и инструкций!» А если короче – «Свобода – это осознанная необходимость!» Я думаю, что за такой «Номер» в рамках «новой свободы» курсантам не поздоровится.
Отменно был развит и организован спорт. Каких только секций не было! Напомню, что плавание нам преподавал чемпион Союза 1947 года по водному поло, майор, Евгений Алексеевич Бродинов. До войны он же преподавал плавание и для будущего штурмана подводной лодки, поэта Алексея Лебедева. Он мне давал читать первый сборник стихов «Кронштадт» с дарственной надписью Алексея Лебедева. Бродинов тренировал сборную Училища по водному поло, капитаном которой я был с 3 по 5 курсы. Я благодарен этому Великому Воспитателю, Человеку и Гражданину за его уроки порядочности и нравственности. Жаль, что он ничего уже не услышит. Среди нашего выпуска был чемпион Вооружённых Сил по волейболу Герман Лыженков. На 3 курсе наша рота заняла первое место в Спартакиаде Училища, а ротные команды по плаванию, водному поло и баскетболу заняли первые места.
Несколько слов о курсантской практике на кораблях Флота. Если вернуться к правлению Императора Павла Первого, то можно отыскать его любопытное указание. Так, 21 мая 1800 года он повелел, чтобы «во время летней морской практики российские гардемарины впервые посетили иностранные порты». Видимо, позже заходы в иностранные порты кораблей с гардемаринами становились нормой. О том, как встречали гардемарин Корпуса, однокашников будущего флотоводца П. С. Нахимова, привожу выдержку из рапорта князя, капитана 2 ранга П. А. Шихматова от 25 августа 1817 года Директору Морского Корпуса о пребывании гардемарин в Копенгагене: «Отобедав с Директором Адмиралтейства, поехали в нанятых для того каретах в местечко, называемое Соренфри, в котором принц Христиан, наследник Датского Престола, с супругою принцессою Луизою и принцем Карлом, с братом своим принцем Фердинандом имеет своё пребывание. Там мы все имели честь быть представлены их Королевским Высочествам и приняты столь милостиво и такое видели к себе внимание, что даже были приведены тем в удивление. Принц и принцесса не оставили ни одного офицера и гардемарина, с которым бы весьма милостиво не поговорили». Дальше следовали угощения, прогулки в саду и по озеру на шлюпках.
Надо же! Память была свежа у Датского Двора, а победы Русского Флота при Петре работали на авторитет офицеров и гардемарин через 100 лет!
В мае 1964 года мы, курсанты 4 курса, участвовали в визите кораблей Балтийского Флота в тот же Копенгаген. Когда корабли вошли в гавань, то и швартовые концы некому было принять, а на стенке стояли какие–то типы с двумя плакатами: «Русские моряки – да, Хрущёв – нет!» Это был ответ на выходку Никиты Хрущёва в ООН, когда он показал всем «Кузькину мать», стуча по трибуне своим ботинком. Ясно, Никита – не Сталин и не Пётр Первый.
На крейсере в качестве гостя был знаменитый датский художник–карикатурист Херлуф Бидструп. В город увольняли по пять человек и выдавали одну увольнительную на всех с Советским Гербом. Естественно, даже на фоне ленинградского изобилия тех времён, копенгагенские магазины были значительно богаче и красочнее. Там я увидел наши икру, крабы и водку. Стоимость бутылки водки равнялась стоимости прекрасных женских туфель. Мы были с мизерной суммой датских крон в кармане, и нас принц с принцессой не встречали, хотя целый ряд экскурсий были прилично организованы. Мы впервые познакомились с «загнивающим капитализмом». По возвращении в Училище нас встречал только дежурный по роте.
А вот по воспоминаниям будущего Морского Министра И. К. Григоровича их встречали после практики. Вот как это было: «В конце плавания, после практики
в два с половиной месяца по Балтийскому морю, в Кронштадте воспитанникам был произведён Высочайший смотр в присутствии Александра Второго. Он поздравил с успешным окончанием первого плавания».
В октябре 1964 года наш выпуск участвовал в визите отряда кораблей Северного Флота в норвежский город Тронхейм. Впечатление, практически, те же. Капитализм «загнивал». И теперь при проводах нашего отряда кораблей мы увидели плакат: «Не только Хрущёва, а всех их за борт!» Это была реакция на отставку Никиты Хрущёва, о которой мы узнали на переходе в Тронхейм.
Неприятный инцидент произошёл с нашим крейсером «Мурманск» при уходе из Тронхейма после 5-суточного визита. Стоянка крейсера была в устье реки, и за пять суток течение нанесло под днище много песка. Когда крейсер дал задний ход, то его неожиданно покачнуло, и он назад не продвинулся. Через некоторое время подошли два буксира и крейсер благополучно сдёрнули с песочной банки. Он вышел на открытую воду. Я с одним однокашником в это время находился на мостике, как дублёр вахтенного офицера, и наблюдал действия Командующего Северным Флотом Адмирала Семёна Лобова. Он неожиданно подошёл к штурманской карте и красным карандашом, крупными буквами написал: «Визит прошёл успешно, замечаний нет. Подпись: Лобов!»
О том, почему Командующий сделал эту запись я узнал в 1975 году от бывшего штурмана крейсера «Мурманск» капитана 1 ранга Виктора Николаевича Дрожжина. Оказывается, наш старший политработник походного штаба
Медведев, не дожидаясь, пока буксиры снимут крейсер с песочной банки, по своим каналам доложил в Политуправление ВМФ об этом случае.
Во время ужина в кают-компании крейсера, Командующий адмирал Лобов заметил при всех: «Товарищ Медведев! А вы зря поторопились со своим докладом!» Мне всё стало ясно: господин политработник прикрывал свою задницу! В мае 1987 года я отдыхал в санатории подмосковного города Солнечногорска. Там же отдыхал и господин Медведев, уже в ранге Члена Военного Совета ВМФ. Я, зная историю с визитом крейсера, не напомнил Медведеву о том случае, а часто на прогулках мы вели беседы на разные темы. Он был тяжело болен. Я давал несколько советов ему, как укрепить сердце. К сожалению, он вскоре умер. Такие они, политработники, сдавшие Советский Союз! До сих пор считают, что их вины в развале Союза нет! Этот случай я описал в стихотворной форме в своей первой книге «Мой Нулевой Меридиан». Вот несколько строф из моего стихотворения:
…Аврал сыграли, честь по чести,
В душе прекрасные мечты,
Но крейсер наш стоит на месте,
И зря работают винты!
Какая держит нас силища?
Комфлот в раздумье – «Ну, дела!»
Как оказалось нам под днище
Песок речушка нанесла!
Но два буксира подоспели,
И командир надежде рад,
Вот мощный крейсер еле-еле,
Качнувшись, пятится назад!
И обошли беда и лихо!
Вот развернулся крейсер наш,
Подходит Лобов к карте тихо,
И красный вывел карандаш:
«Нет замечаний! Курс на базу,
Достойно был представлен Флот!»
..Как говорят, не по приказу,
Любое времечко течёт!
…О командире вся забота –
Семён Михалыч мели знал,
И картой с записью Комфлота
Он командира прикрывал!
Свою лейтенантскую службу я начинал на Северном Флоте в октябре 1965 года при Лобове. Он же мне присвоил два первых офицерских звания – старшего лейтенанта и капитан-лейтенанта. Под Флагом Адмирала Семёна Лобова прошли на Северном Флоте знаменитые учения «Океан». К сожалению, эти учения были омрачены гибелью атомной ПЛ «К-8». На Флоте был проведён партийный актив в доме Офицеров Флота города Североморска, посвящённый этой трагедии. Я был участником партактива. Выступил с коротким докладом адмирал Лобов. Он не озвучил причины трагедии, назвав только количество погибших.
Экипаж лодки и командира Бессонова Лобов не обвинял. В конце выступления Лобов сообщил, что командир «АПЛ К-8» Бессонов представлен к званию Героя Советского Союза, а все члены экипажа представлены к награде орденом «Красной Звезды». В своей книге «Советского Флота офицер Андрей Ракитин я посвятил Лобову новые стихи:
Трудна судьба на развороте –
Так не однажды повтори,
Не знали Вы, что Вам на Флоте
Ещё достанется «К-3»,
Её горящие отсеки,
Её подводная юдоль –
Есть боль сначала в человеке,
А в адмирале после боль,
И день! Не дай, Бог, повторится,
Огонь, что плавит добела –
В граните вечная гробница
И безымянная скала,
И по эпохе грозной гонки,
И жизнь, что так обожжена –
Текли слепые похоронки,
Хотя на Флоте не война!
Но как сказать? Мы что, не чуем
Проблем, что встали чередой?
И под водой давно воюем,
И, несомненно, над водой,
Не верим в мирные посулы,
Не числим лето за зимой –
Вон, развороченные «скулы»
Несут подводники домой,
И ждут противника в походах,
И ценят время новизной –
«Пираньи» тешатся в терводах,
Как враг на картах, основной!
Но и у нас заделы спеты
Для рокового дележа –
Встречают новые ракеты
БП « Норильск», БП «Чижа»,
И планы смотрятся так близко,
И день успехом знаменит –
И там, в цехах Северодвинска,
Страна куёт Ракетный Щит!
А Честь и Служба входят в моду,
И адмирал в делах не нем –
Уже готовится к походу
Подлодка «Ка-137»!
Флот наяву, и мощь не снится,
И у него серьёзен тон –
Флот – боевая единица
Великих ядерных времён!
Тут служат Родине по Чести,
А корабли – и тут, и там,
И командиры все на месте,
И есть команды – «По местам!»
О, нет! Не строятся лабазы
И обязательный уют –
Тут удивительные Базы
У скал холодных создают!
... Ах, кабы так! И день во благо,
И чтоб не слышалось – «Кругом!»
Чтоб не рядила нас бумага
С утра нещадным батогом,
Чтоб не решалось дело в порке,
Чтоб не блаженствовал кагал,
И чтобы Флот на чёрной корке
Свою судьбу не постигал,
Чтоб доля с Честью у матроса,
Чтоб не случилось полумер,
Чтоб у бедра и кортик косо,
И безупречный офицер!
... Прекрасен Флот! И что об этом?
Есть пожалеть ему о ком,
И в этой гонке будь поэтом,
Но оставайся моряком!
Мы повторимся - так и было,
Слова не требуют прикрас -
О, нас Отечество любило,
Но не жалело часто нас!
Мы прирастали, подрастали,
Нам наяву кричали – «Пли!»
Вон, погляди – на рейде встали
Эпохи новой корабли!
И ожидайте перемену –
Мы по волне успешно мчим,
О том же, что придёт на смену,
Пока нарочно промолчим!
... Но зря восшествие возносим -
Ведь у судеб бывает край:
Подлодку новую «Ка-8»
Укрыл бунтующий Бискай!
И понеслись с печалью нотки –
Нужней баллада, не сонет,
И, оказалось, тонут лодки,
А знатоки считали – «Нет!»
Кто знал в созвездии богатом,
Что не жалеет судьбы дно,
И что в веках опасен атом,
И быть на «Вы!» с ним суждено,
Что флотский ряд, увы, не ровен –
Бурьян растёт и череда,
А, кто виновен, не виновен –
Укрыла чёрная вода!
Но не возвысилась опала –
Нам пить дано на посошок:
Больное сердце адмирала
Вдруг ощутило смертный шок!
И где та истина вне правил?
Где в кумачах партийный зал?
Что адмирал нам не оставил?
И что посмертно не сказал?
... Сурово время! Не до стона –
Свеча высокая горит!
Флот помнит Лобова Семёна
И сквозь века благодарит,
И верит, жизнь очистит грани,
И под салюты берегов,
Мы вдруг увидим в океане
Корабль под именем его!
Продолжим, а то я забежал несколько вперёд! Следует отметить, что корабельные практики были организованы прилично и многое дали нам для последующей службы. Запомнился поход отряда кораблей Северного Флота в составе крейсера «Адмирал Ушаков» и двух эсминцев. Наш минёрский класс шёл на эсминце «Огненный» пр. 31. Командиром эсминца был капитан 3 ранга П. Гусев, будущий начальник штаба 7 эскадры Северного Флота, с которым у меня на Флоте впоследствии сложились прекрасные отношения. Руководителем нашей практики был нами уважаемый капитан 1 ранга И. Л. Логинов. Правда, с боцманом у нас не сложились отношения, так как мы часто добирались до его палтуса, который он вялил на солнце. В Севастополе ели копеечный виноград, побывали во Владимирском Соборе, где захоронены наши флотоводцы, а также на Малаховом Кургане. Удалось побывать в Херсонесе. Специальную практику наш класс проходил на военном заводе в городе Горьком (ныне Нижний Новгород). Нам запомнились пирожки с мясом, купание в Оке и Волге и рассказ о том, как умеют воровать на военном заводе, где делали наши приборы, искатели и телевизоры. Однажды, пока партию телевизоров спускали на лифте с 3 этажа на 1, то они неожиданно пропали.
Нам посчастливилось участвовать в Первомайском Параде 1962 года в Москве. Жили в Тушино, к параду готовились на плацу около Химкинского морского вокзала, куда нас возили на крытых грузовиках. Учили нас ходить, казалось бы умевших ходить строевым шагом, заново. Учение не пропало даром. По Красной Площади прошли с карабинами «на плечо», как в июне 1945 году прошли наши отцы и деды с винтовками. Рассмотрел на трибуне Мавзолея Никиту Хрущёва. В Тушино нас девицы не любили, видимо, оставили плохую память наши предшественники. Зато были отличные экскурсии. Удалось побывать в Оружейной Палате Кремля, в Третьяковке, в Политехническом музее, во многих театрах. Несколько раз плавали в открытом бассейне «Москва», который тогда размещался на месте взорванного Храма Христа Спасителя.
Мы торопили время, да и оно само летело. При написании диплома пришлось потрудиться. Защитились все успешно. К сожалению, наш выпуск нарушил традицию и не удосужился надеть тельняшку на памятник Крузенштерну, установленный 6 ноября 1873 года. Скульптор И. Н. Шредер, архитектор И. А. Манигетти. Остаётся довольствоваться тем, что тельняшку на Крузенштерна надевали наши предшественники. Зато от нашего выпуска 1965 года осталось моё посвящение Крузенштерну:
Безмолвный Крузенштерн,
С неповторимым взглядом,
Стоит у старых стен -
Он близко так, он рядом!
И, кажется, что вот
Он сходит с пьедестала -
Идёт в Парадный вход
Спокойно и устало!
Погладил пушки ствол
И пирамидки ядер,
И в кубрик к нам вошёл
В блистательном наряде.
По кубрику идёт,
Величием украшен,
И словно Звездочёт, -
Он сны читает наши!
Какие видит сны
Ребята-мореходы?
Для моря рождены,
Для бурь и непогоды!
... Сны вновь его ведут
В стихию бурь и шквала -
Ведь все мечтают тут
Встать гордо у штурвала!
И счастлив адмирал -
Уходит без сомнений
На старый пьедестал,
В мир славных поколений!
И глядя с высоты,
И веря в перемену,
Он снова на Флоты
Проводит гордо смену!
Что ж, прощай родное Училище! Низкий поклон нашим преподавателям и воспитателям за великий труд и человеческую доброту!
Забегая вперёд, скажу, что после «великих демократических реформ» трудно узнать родное Училище. Всё изменилось в худшую сторону – убогость и запустение помещений, мрачные лица курсантов и офицеров. Нравы улицы ворвались в
эти стены, как та толпа, которая врывалась с улицы в 1917 году, умудрившись сожрать даже муку, разграбить музей и осквернить Корпус. Нынешнее поколение может наблюдать, как из картинной галереи воруют картины, как гибнут курсанты на шлюпке, как заводятся уголовные дела, на случайно попавших сюда, воспитанников. Вот и остаётся с досады написать и такой стих:
Случилось, Боже, маятник качнулся,
Мы увлеклись не детскою игрой -
Арсен Люпен в Училище вернулся,
Но только не Колбасьева герой.
О, наше время пламенное, где ты?
Коробит боль от нового следа -
Шутили неуёмные кадеты,
Картин не воровали никогда!
Считаем мы, воистину, доныне,
Что там, где бьют, балтийские ветра,
Петровский Корпус - Флотская Святыня,
А мы - навек наследники Петра.
Жила и в нас кадетская замашка -
Её не числим прошлою виной:
Для Крузенштерна новая тельняшка
И пьянка за училищной стеной!
За наши шутки нам не стало пусто,
Простило время юность моряка!
«Играли в карты» те, четыре бюста,
В Компасном Зале, часто в «дурака»!
Ветра иные, сумрачнее дали,
Иных судеб уже выпускники -
Ну как же так? Под ноги побросали
Матросские, свои воротники!
Кого растим, кого под сердцем греем,
В кого вложили душу и талант?
Здесь девушек в Картинной галерее
Водил курсант и юный лейтенант.
Не брошу тень, в порядке откровений,
На всех, кто встал в достойные ряды,
Пройдёт болезнь усталых поколений
И не вернётся в стены «час беды».
Осядет накипь! Чистые потоки -
Сумеют нечисть флотскую снести,
Закроют дверь, как раковина - створки,
Для тех, с кем Флоту - нет! Не по пути!
Придёт новый рулевой и подуют свежие ветра. Во мне живёт незыблемая вера в то, что всё изменится к лучшему. Время наживы и чистогана обойдёт Морской Корпус, а в его стенах плечом к плечу встанут лучшие сыны Отечества. Они придут на корабли Флота, и под флагом настоящих флагманов будут продолжать лучшие традиции наших отцов и дедов. Им моё посвящение:
Пришла команда - «По местам!» -
Проверим ординары!
Мы очень скоро будем там,
Где бури и корсары,
Где правят воля, не слова,
И слава командира,
И где найдутся острова
Без точной карты мира!
Прекрасны курс и поворот
Среди стихии ада,
А у божественных широт
Чудесная прохлада.
Не ждите юного слугу -
Вплетите ленты в косы!
Мулатка ждёт на берегу
И дивные кокосы.
Не зря повержены моря -
Сердца в припадке бьются,
И у туземного царя
Наложницы найдутся.
Там-там исполнит в тишине
Немыслимую оду,
И на прирученном слоне
Потопаем к восходу.
Отдайте якорь, господа,
На клюзе? По погоде!
...На рейде северном суда,
Романтика - в походе!
Поверьте, явится краса
И цвет ультрамарина,
И с алым блеском паруса
Вернёт романтик Грина!
Мы принадлежим к тому поколению моряков послевоенного времени, которое вывело Флот в океан в годы «Холодной войны» и коренным образом изменило военно–политическую обстановку в Мировом океане. Оглядываясь назад, можно по разному относиться к тому, кто, и как тебя воспитал
морским офицером. Несомненно одно: когда наше поколение ушло со службы – Советского Союза не стало. Служба для нас была главным делом всей жизни. Из всего, что нас окружало, с чем мы соприкасались, мы пы-тались извлечь пользу для достижения высоких результатов в служебной деятельности ради Великого Отечества.
Главный вывод, который можно сделать на сегодняшний момент, звучит так: «А мы по жизни состоялись и говорим - спасибо Флот!».
Каждый из нас положил на Алтарь Отечества лучшие годы своей жизни, а, если кто–то раньше сошёл с дистанции по разным причинам, то не нам его судить. Ясно одно, что никто из нас не предал идеалы и высокие помыслы воспитанников Морского Корпуса.