Последний шаг - всегда самый трудный. Мне кажется, что у последней черты чья-то незримая рука останавливает тех, кто недостаточно храбр для того, чтобы рассчитаться с жизнью. И, вправду, зачем уходить тому, кто может ещё совершить подвиг, подвиг обыденного быта? Другое дело, те, кто, однажды решив для себя вопрос о своём бессмертии, не задумываются о том, когда им хлопнуть дверью - сегодня, завтра или десять лет спустя.
Мой мир, сгоревший в пламени войны, не мог спасти меня от безумия. Всё, что горит - должно быть сожжено. И я горюю не о материальных убытках, а о потере духовных ценностей, которые злой гений положил на обе лопатки, если не сказать больше.
Мой дом не слышит отчаянных песен одинокого трубадура. Выданная пустыня - вот всё, что остаётся от несчастной или же слишком счастливой любви. Золотая середина всегда была для меня чем-то манящим, но недосягаемым. Я не могла понять, когда нужно остановиться, чем завершить то или иное действие судьбы, какой силы взять финальный аккорд. Ночь, окутавшая меня, ещё более способствовала моему очередному расхождению с действительностью.
Пир во время чумы внушает не благоговение, а трепет - трепет малого, ничтожного перед громадным и непостижимым. Что может предложить мир, если все слова остались позади, все мысли остались позади, а впереди - лишь ускользающее время, грозящее сегодняшней, варварской жизни? Поиски вечности не приведут ни к чему, если цели и средства слились и перепутались так, что жизнь поменялась местами со смертью. То, что раньше считалось благом, стало злом, а то, что раньше звали злом, стали называть благом.
Что делать человеку, оставшемуся в красной пустыне безысходности?
Спросите у камней...