Зимы в Сибири по-настоящему снежные, холодные, суровые. Нигде нет такого
красивого, и в то же время холодного времени. Именно здесь в Снежной стране – Сибири и началась наша история.
Красноярский край. Таёжные земли. Улочка из вагончиков и бревенчатых домиков. Наша бригада прикомандирована к сейсмологам, но мы – самые первые, идём впереди всех. С топорами и пилами, расчищая участки там, где, как принято говорить, не ступала ещё нога человека. Мы разбиваем местность на участки и прорубаем по ним просеки.
Уходим в метель - мокрую, слякотную. Зато, провожали нас, почти все жители деревни. Еще бы: этого дня ждали все. Летом работать в заболоченной тайге невозможно, а сейчас самое время, хотя впереди - суровая сибирская зима.
Вечерами едим у костра. На ночь залезаем в спальники. Днём идём по заснеженной целине. Ставим вешки, рубим просеки: кряжистые деревья обрабатываем бензопилой, а мелочь рубим топором. Мы лучшие мастера валки леса в экспедиции и стаж в этом деле играет немаловажную роль.
Темнеет в северной тайге рано. В пять часов пополудни вешек уже не отличить от замшелых стволов. День постепенно клонится к вечеру, верхушки сопок освещены солнцем, а в низинах уже – сумерки. В тайге «закон» таков: где ночь застала, там и ночуй.
Итак, собрались на краю участка, у костра. Трещат полешки. Булькает варево. Каждый думает о своём. Ахпашев вспоминает дочерей, которые после смерти жены, остались дома под присмотром соседки. Мичман, потирая и морща лоб, мысленно уносится в последнее, после списания, плавание. Климов в этих местах человек новый, вспоминает свои промахи и ошибки первых дней. Сержинеков вперевалку подался за водой к ближайшей полынье. Я, наблюдая за пламенем костра и подбрасывая поленья, думал о Валентине, которая перед самой отправкой, смущаясь, всучила мне тёплый синий шарф.
Ужин готов. Едим молча. Так же, не проронив ни слова, укладываемся спать под приземистым ворчливым кедром. Ночь делала всё вокруг серым. Застыв в небесном хрустале, мерцали удивительные звёзды, раскачивающиеся в такт мелодии ветра. Жуткий холод, казалось, должен был давно уничтожить всё живое в этих краях. Но суровая красота таёжного края от этого становилась ещё прекрасней. И только воздух звенел, как натянутая тетива.
Наутро, мы на десяток метров передвинулись подальше в тайгу, к молодым невысоким пихтам. Усилился ветряка, теперь казалось, что стонала вся тайга. Все промёрзли до костей. Снег выматывает. Решили переждать бурю.
И снова сидим у костра. Холод проник внутрь, стихли шутки, замолк смех. Трещат- постреливают поленца, все тянут руки к огню. Ладони наши задубели от родства с топором, вешками, снегом и землёй. Я, пригревшись, задремал и увидел дивный сон. Будто шагаю я по торной дороге, на которой, сквозь выпавший снег, угадывались следы. Вдруг, страшный треск прокатился по лесу. Я снял со спины ружьё и пошёл вдоль болота. Вижу – медведь «шатун» разъярённый идёт навстречу, я пошёл на него, крича и стреляя. Когда все патроны перестрелял и понял, что надо самому ноги уносить, резко повернулся, да за корягу и зацепился, со всего маху в снег и упал… Да, и чего только не приснится от усталости.
В Сибири, многие из нашей бригады, уже по нескольку лет обитают, а съехались все из разных мест - кто за «длинным» рублём, кто «посезонить», но есть и просто добросовестные трудяги. Сибирь была, есть и будет краем суровым и увлекательным, таящим множество неоткрытого, непознанного, настоящий простор для романтиков. Некоторые за эти годы стали заядлыми охотниками, рыбаками, грибниками и кедровщиками. Зимой – сорокоградусные морозы и метели, сугробы и завалы… Ничто не останавливает людей, приходящих в тайгу за разными промыслами. Но выжить одному, в тайге, не имея навыков, сложно. Поверьте. Поэтому люди собираются в группы, человек до семи. И надёжнее, и веселее.
Сибирь – это не только огромные территории и потрясающие пейзажи. Сибирь — это, прежде всего, люди. Они не боятся морозов, без страха ходят на медведя и никогда не предают друзей. Ведь предательство в наших краях страшнее смерти – останешься один и пропадёшь.
Лениво валятся в костер мелкие иглистые снежинки. Разломили одну из мёрзлых буханок хлеба, крошки рассыпались вокруг. Это синицам: привыкли они к нам, жалко их. …Снежинки сыпались, возникая неизвестно откуда, мерно и спокойно засыпая, сидящих у костра людей, но ветер стих, напоминая о том, что пора браться за дело.
Идём дальше, в тайгу, оставив наш жилой островок – под приземистым ворчливым кедром. Он покряхтывает от старости, временами постанывает от лобового ветра со снежной сечёнкой. Тайга зашумела тревожно, и потемнели лики деревьев, и вершины их задрожали, и стон прошёл по тайге. Отвратительнейший снег, этот рыхлый наст: недостаточно мягкий, чтобы спокойно ехать или идти по нему, и недостаточно плотный, чтобы удержать нас. Под ним мелкий стланик. Мичман первым пробует «разрядить обстановку»:
- Полный вперёд…
Ахпашев, на правах местного жителя, говорит:
- Это тебе не океаны бороздить, задуй ветряк пошибче – раздавит нас любым кедром, как сусликов.
- Не серчай, это я для настрою, а, в общем, ты прав. Техника безопасности. Элементарно.
- Ну, пошли. Только будь осторожнее, добро?
- Ясное дело.
На пути нашем – дремучая тальниковая грива. Коротко оцениваем обстановку, решаем: будем «рубиться». Сержинеков по привычке тянется к бензопиле. Он лучший мастер валки леса. Вот он критически оглядывает дерево, подбирается к нему с подветренной стороны – пила с морозным хрупом режет древесину. Мы с азартом начинаем рубить подрост. Мир и согласие восстановлены.
- Дней за пять покончим со здешним участком, - рассудил Ахпашев, пристраиваясь к следующему дереву.
По хвойным ветвям скользили зелёные тени, ближе к болоту рос чахленький соснячок и кое-где торчали берёзки. На открытой местности участка дул резкий ветер, перемещая с места на место метельные толпы снегов. А сибирская бескрайняя тайга, как и прежде, оставалась красавицей, но только издалека. Солнце играло верхушками вековых сосен и кедров, серебрило гладкую поверхность водоёма, превращая природу в сказку.
Вечерело. Красное, багровое солнце, медленно опускалась за сопки, окрашивая всё живое в кровавый цвет. Час назад вся земля лежала под толстым белым покровом, теперь же мохнато и густо падал медленный снег, и день как-то сузился, поугрюмел. Снег опускался крупными хлопьями. Уставшие и замёрзшие, мы молча возвращались с работы, отработав полторы нормы.
Утром солнце выглянуло из-за горизонта. На улице стояло тридцать градусов ниже нуля. Всю прошедшую ночь, на улице была пурга. Все следы замело. Солнце уже поднялось, и снег блестел, ослепляя глаза. Я смахнул снег с пенька и присел. На память пришли моменты из детства. Вспомнил, как тут с отцом пилил деревья, наслаждаясь запахом свежих опилок, как ходил за грибами, по ягоды и на охоту…
На скорую попили чайка, позавтракали. Пора идти. Костёр догорел. Угли разбросали в разные стороны. И отправились на дальний участок, который определили под валку. Возле опушки зимник разбегался на две дороги. Обе вели к болоту: одна – к правой его стороне, вторая - к левой. С высокой сосны, горя малиновым гребешком, сорвался лесной петушок. В прогале стволов прокатился широкий вздох, будто кто- то большой и печальный томился там, не видя выхода на дорогу. Я, задержав дыхание, вслушался в тишину, но ничего необычного больше не повторилось и мы зашагали дальше, протаптывая себе дорогу.
А я шёл и думал, что пройдёт время, наступит весна, и вернутся птицы в родные гнёзда, и курлыканье возвратившихся птиц разбудит меня на заре. Потекут ручьи, зазеленеет тайга, и цветы на горной тропе, поглядят на мир голубыми глазами. В привольной степи зашумят ковыли.
Сибирь, земля таёжная, вся под руками. Много брусники, костяники и клюквы. Кочки, усыпанные спелой морошкой, и диковиной, с синеватым отливом, голубикой. Тайга будет поить нас чистой водой из своих ручьёв, а кедры дарить смолистые первые шишки, ядрышки их белые и плотные. Сибирь – уникальное место, остров сокровенных и простых людей. Их сердца — открытые пространства для бесхитростных добрых слов. Сибирь была, есть и будет краем суровым и увлекательным, таящим множество неоткрытого, непознанного. Природа замечательная, хоть людям и живётся трудно. Но сибирский характер отличается от других не только своей жизнестойкостью, но и непредсказуемостью.