Конец лета был омрачён непримиримой и бесноватой разлукой. Она вторглась под покровом ночи в цветник светоносной души и разорила красоту. Наступившее отчуждение резало лезвием по живому и горячему. Хохот в темноте полчищ бесов не давал покоя. Ночи напоминали утренние побудки в действующей армии. Дни напоминали вакхические развлеченья с обессилевшими менадами и хмельными сатирами. Что же оставалось, кроме этого круговорота событий и перемен? Душа? Да, она была скромна и ни на что не претендовала, кроме света и верности. А верность была нерушимой и святой.
Август всё больше подчинял своей животной энергией конца, финала, последнего расчёта. Август вливал в жилы отраву почище цикуты, приводя в смятение ученика. Волки собирались стаями на вершине горы и спускались в город в поисках съестного. Солдаты многочисленных легионов чёрного смеха отяжеляли себя грубою пищей, привычными телодвижениями и непристойными песнями.
А конь уже вырвался из загона и мчался вперёд, сминая всё на своём пути. Никакая узда не могла справиться с конём, потому что это был не обычный зверь, а ипостась падшего ангела, провозвестник Искусителя.
Битва была неминуемой. С самого раннего утра до поздней ночи шли приготовления к открытому столкновению двух непримиримых сил: Добра и Зла.
Деревья тревожно шелестели листвой, опуская долу зелёные бородоветви, раскачиваясь в еле улавливаемом ритме всеединения с Творцом. Всё живущее на Земле чувствовало, что миг решающего боя подходит. Что он несёт: печаль или радость? правду или ложь? свет или тьму? поток или болото? Это было скрыто от свидетелей и непросветлённых странников ночи.
Но вестники давно уже уловили перемену в восприятии этой последней истины: борьба была неизбежной и победа должна была достаться сильнейшему. Многочисленные имена говорили сами за себя.
Одно лишь смущало: тяга к старости, к немощности, к болезни. Тело становилось обузой задолго до установленного в горних сферах сроках. Но, как бы ни заламывали руки, как бы ни издевались над нечистой плотью, она, всё же, жила своей привычной жизнью, без особых взлётов и падений. Она и мешала духу и, одновременно, стимулировала его, благословляя на новые подвиги во славу вечного Света. И тихая песня певца была по душе седовласому Старцу!
Молчание накатывало степенно и размеренно, завораживая неброским и заунывным ритмом. Но какой покой снисходил на чистых и нечистых! И море, и горы, и поля, и леса - все были заодно в этой мистерии вочеловечивания, вкоренения в земную твердь.
Солнце же было непримиримо по отношению к таящемуся мраку. Оно легко разбивало полчища нечистой силы, наполняя живые сердца радостью и ликованием. Жизнь брала своё. Жизнь продолжалась. Жизнь перерождалась, а живущие были счастливы чередованием белого и чёрного, высокого и низкого, прекрасного и уродливого. Даже старость больше не выглядела ветхой грязной тканью, расползающейся при соприкосновении с чистой зеркальной поверхностью.
И всё, чего желалось с безупречной силой, исполнялось: шаг за шагом, метр за метром. И цветущий сад разрастался всё гуще и гуще, всё пышней становились его оттенки цвета и возраста. И премудрый Пастух, отпуская на волю стада, не боялся за них, поручив их высокому духу. Расцветала земля, исчезало безличье стыда, и прозрачный поток омывал совершенство великого круга. А за нами летел чистый сокол, расправив крыла, освящая простор нашей жизни и трепетной песни. Забывалась беда, отрицалась упадка игла и сердец двух огонь был бессмертней резни и чудесней.