Всей деревней листья сжигаем; без пафоса и плагиата
фиксирую смрад, чёрный пепел граблями сдвигаю в ров.
Осень, та, что в стихах, в криминале всегда виновата,
и для неё на улице нашей – четыре похоронных бюро.
А посему эпитеты и метафоры излишними будут явно,
для мрачности этой не предусмотрены; нельзя глубоко
поэтизировать дым; другое дело – моя соседка Марьяна:
красивая молдаванка, каждое утро приносящая мне молоко.
Другая крайность: набор лексических средств подгулявший;
щёки её вижу оладьями, глаза – впитавшими Млечный Путь.
В общем – дичайший восторг; а сливы я покупаю у мужа, Яши,
тот ещё анекдотчик, приедете, познакомлю с ним как-нибудь.
Садик. Старый дворняжный собака (здесь нет никакой ошибки)
семенит за хозяйкой, за ним – полосатый Тигрик, ласковый кот.
Я граблю награбленое, я – терминатор, но не металложидкий,
изобретаю термины под воздействием неустойчивой психики и погод.
Под каблуком – беспризорный орех в почерневшем свитере; гнили
яблочной – кислосладкий холм, да синь-виноград – никому ничейный.
Вот тебе грабли, греби, в этом суть бытия стопроцентная, или
тебе останется уверовать в хаос, в котором рулят блокчейны.
Здесь остановимся: философия – нудное порождение тьмы;
софистика, нарратив и ветер осенний, морозко по дряблой коже.
Я листьев остатки сгребаю в ров; а что и куда сгребаете вы?
И почему всех нас постоянно гребут? Мы – сгнившие листья, похоже.