Среди серости буден
и увядших ланит
сетью мелких зазубрин
сердца сгусток покрыт.
В нём ещё нету боли,
что не снесть без труда
и зазубрины что ли
отголосок стыда?
Он весьма урожаен,
так, что дышишь едва -
стыд всегда умножает
и не меньше чем в два.
Математика сирых,
геометрия зла,
даже высчитав числа
не сжигает дотла.
Если взять по таблице
золотой интеграл,
он укажет, что в лицах
невозможен накал.
Но откуда, скажите,
ради тени Христа,
сердце в прорезях жильных
коли масса густа.
И повсюду насечки
словно микроинфаркт,
врач поднимет очечки:
"- Ба, да это же факт!
И неразвитость кора...
Бросьте водочку пить,
вам бы микро всю флору
изнутри удалить."
Я не стал его слушать,
я с досады вспылил:
"- Доктор, лучше бы душу
ты во мне удалил!"
И хочу подытожить:
"- Флора терпит всегда,
что меня уничтожит -
это бремя стыда."
Это сложное чувство
вяжет нервы в клубок
и сжимая до хруста
пальцы стисну в замок.
И тихонько завою,
аки зверь от тоски,
не пролившись слезою
боль затянет в виски.
И печальную повесть
чьи-то вшепчут уста:
"- Изгони свою совесть,
коль она нечиста."
Пусть весь мир меня судит,
не отдам даже часть,
пусть же всё таки будет
надо мной её власть.
Даже крайней ценою,
с болью в тысячу раз,
это - то, что со мною,
это - не напоказ.