забредёшь невольно-нежданно
в соты памяти, как в лабиринт,
где нет горечи покаянной,
ледяного страха внутри,
нет больного слова, что колет,
если разом вдохнуть его,
и глумленья беды, контрольно
добивающей февралём.
только воздух, покоя полон —
не дрожит ни гортань, ни струна,
отдыхают и лжи, и войны,
не тревожат благого сна,
стуком в горб иль ногой без стука
открывая наотмашь дверь…
только луг — теплом убаюкан.
кто сама себе сказ и зверь,
там, оглохшая от «салютов»
и ракет, и парадных шутих,
там, ослепшая от безлюдных
потрошенных домов и тих-
их лиц, что реальными были,
как на фото живут глаза…
то ли в дрёме, то ли в бессилье
тщетно силится в мир сказать.
но выходит только агукать,
опираться на чью-то ладонь,
и ловить неумелым слухом
эхо сладкое — «доня»…
дом
из высокого неба родом,
отыскался… и, как река,
молоко вперемешку с мёдом
по горячим бежит щекам.