как закончилась эпоха надежды на человечность и началась эпоха банкирского цифрового концлагеря. Где нет места человечности, милосердию, свободе, смеху, радости. Где нет места Человеку. Где царствует Его Величество Бабло.
Поэзия изо всех сил пыталась удержать людей от впадения в скотство, от падения в в бабловое рабство, но не удержала. Вместо Слова торжествует Цифра. (Хочется поставить: "Божественного Слова" и "Сатанинская Цифра", но символизм любят Баблодержцы, а мне уподобляться противно).
* * *
Здесь, на сосны нанизана, спит луна над прудом.
Я построю здесь хижину или маленький дом.
Где свободно поместится (ковш пошёл на излом)
Вся Большая Медведица за оконным стеклом.
Стану годы настаивать в стороне от беды
В стаях трав горностаевых у зелёной воды.
И созвездья, как снадобья, собирать над прудом.
(Мне бы загодя надо бы, я же всё - на потом.)
Полнолунием в заводи - золотое шитьё -
Ляжет тихо, как заповедь, ночь на сердце моё.
* * *
Чем пахнет осень? Осенью, конечно.
Листвой опавшей, утренней росой.
Землёй. Звездой остывшей. Жизнью млечной.
Вселенной всей над нашей головой.
Земной тревогой. Музой шелестящей.
Бессмертием. Прозрачной тишиной.
Последней каплей. Жизнью уходящей.
Но это тоже - счастье, боже мой...
Веткой, как лапкой бездомная кошка,
Осень тихонько царапнет окошко.
...Не холодно ещё. Возня букашек,
устроивших альков из лепестков.
Марш несогласных с осенью ромашек
и не готовых к смерти мотыльков.
И этот лист, ещё совсем зелёный,
что закружился в танце надо мной,
как изумруд, сверкнёт в моей ладони,
когда обронит осень - золотой.
С той нежностью, с которой угасает
янтарный лист, не смеющий шепнуть,
о том, что осень - всё же привирает
о красоте земной. Совсем чуть-чуть.
* * *
...вот море медленное - бриз...
чуть шелестящее... при этом,
ещё нетронутое светом,
едва лишь сотканное из -
блюз! - капель, сорванных со дна,
им уготованной разлукой,
ещё нетронутая звуком,
мерцающая тишина...
Чтоб звук возник из тьмы ночной,
крик птиц и рык зверья лесного,
едва мерцаюшее Слово,
не оставайся тишиной!
* * *
Закат угас... И там, внизу, в долине
Зажглись огни. Я дожидаюсь звёзд.
В спокойном одиночестве вершины.
Среди отвесных скал и птичьих гнёзд.
Затихло всё. Ночь потеряла голос.
Отброшен день за кромку суеты.
...ДрЕмлют холмы, лиловые по пояс.
И облака чеканны и чисты.
Я не уйду отсюда. До рассвета –
На чёрном с золотом – я перелью в слова
Те слёзы, что униженная ветром,
На ложе скал роняет сон-трава...
....мелеет Млечный Путь... В дЫмке завьюженной,
На первом лучике, на солнечном ростке,
Там, в облаках, рождается жемчужина
И отражается в моей строке.
* * *
Этой Осенью, горечью тронутой,
свет волшебен, таинственна тьма...
Спит на дне чернолаковых омутов
то ли сом, то ли вечность сама.
На кого эта радость оставлена?
Для кого вдоль крутых берегов
Лорелейную грусть Русь хрустальная
в зазеркалье озёр бережёт?
И надолго ль - до первого холода -
Осень, листьями дней золотых,
утонула в прудах мягким золотом
тайна комнат янтарных твоих?
* * *
Словно крохотный остров дрейфует покоем:
утка с маленьким выводком в тихой воде.
Облака проплывают влюблённо – по двое –
не на глади – за гладью – за гранью – на дне.
А из лунной дорожки – к хорошей погоде –
серебристая рыбка блеснёт над прудом...
Сколько маленьких таинств сокрыто в природе!
Сколько маленьких радостей – в сердце моём.
* * *
...День на меду настоян; загустевший
гул насекомых – певчих мух; возня
злых гусениц; ком тли заплесневевшей.
И мух, и тлю, и гусениц казня,
снуют по им одним знакомым тропам,
с мужицкою смекалкой – муравьи,
рассматривая через мелкоскопы
окаменевших куколок айвы.
Там сном объяты белые личинки.
Но чудится мне: вылупившись в срок,
они вспорхнут, как чёрные снежинки
сожжённых мной, закуклившихся строк.
* * *
Пойдём со мной под дождь! С растерянной улыбкой
пройдёмся, налегке, по лужам босиком.
Посмотрим свысока: кап-капли ловят рыбки,
пуская пузыри, в пруду, открытым ртом.
Пойдём со мной под дождь – уставшие, с дороги,
увидишь: возвратясь, уснём блаженным сном!
...Парного молока вода омоет ноги
и исцелит трава – прохладным серебром.
Пусть длится летний дождь, словно года-тропинки,
что мы с тобой прошли – во сне и наяву.
Весь аромат дождя – дождинки ли, слезинки,
я на губах твоих губами соберу...
Пойдём со мной под дождь – уставшие, с дороги,
увидишь: возвратясь, уснём блаженным сном!
Парного молока вода омоет ноги
и исцелит трава – прохладным серебром.
* * *
Коряги чернеют на дне, как ковриги.
Лиловые ели (ловлю голавлей!)
Течёт вдоль забора, за старенькой ригой
речушка с названьем смешным: Воробей.
С повадкою важной, с течением чинным,
под ряской – зелёной и жёлтой – века -
под всячиной всякой – древесной, бузинной
воздушные замки плывут – облака.
Сквозь омуты-годы, сквозь заводи сердца,
сквозь омуты памяти - в заводи сна
плывут... А под ними глазастое детство
сестрицей Алёнушкой смотрит со дна.
Там даль светла и высь бездонна.
Там, на неведомых холмах,
Спит белина, как примадонна,
Чертополох, как падишах.
Там – чудеса! Там белым лебедем
Плывёт июнь в альковы ив.
Там травы всё ещё не ведают
О том, что мир несправедлив.
* * *
Здесь мыши летучие вниз головою кимарят.
Растит паутинку из желчи густой - паучок.
Зачем ты повесил на скалах зелёный фонарик?
Кому ты зажёг эту звёздочку, о Светлячок?
Здесь времени тайну от века хранят сталактиты -
в столетье по капле - старинный оргАн возводя...
Зачем в этих каменных сводах - призывно и тихо
мерцает живая звезда, как живая вода?
Ни горечи в мыслях, ни страха тоски, ни отчаянья.
Так тихо на сердце, как будто на сердце легли
покой полнолуния, трав опалённых молчание.
Вся радость Вселенной, всё благословенье Земли.
* * *
Как калека - за крест зацелованный,
как смертельно больной - у икон,
я держусь за стихи - за соломинку,
за светящийся в море планктон.
За сгоревшие в поле соцветия. За невидимую черту.
За сияющие созвездия. За зияющую пустоту.
Как ты, болезная? К слову сказать, бесполезная.
Вечно нетрезвая, вредная, словом, весьма!
Всё ещё держишь поэта ночами над бездною?
Иль соскочила, съезжать заставляя с ума?
Как там Высоцкий пел: пятками ходим по лезвию?
Жизнью ответив, но смертию смерть не поправ...
Я бы повесил того, кто придумал поэзию,
к наркоторговцу его, подлеца, приравняв.
...Ночь напролёт, ещё одну - не ту!
Перетерпев, весь - ожиданье чуда!
Поэт, как филин, ухнет в пустоту...
Ещё ему аукнется оттуда!
* * *
Когда ты рождался - тебя не спросили:
где хочешь родиться - в Бразилии? в Чили?
На Галапагосах? А, может, в России?
Тебя не спросили...
Тебя не спросили!!!
Фьорды Норвегии, Мадагаскар...
Славное море - священный Байкал!
Камчатка, Аляска - как виски со льдом!
Где же твой отчий дом?
Разве не вся Земля -
твой дом?
Ночью и днём - мой отчий дом!
Эта планета - мой отчий дом.
Днём - под огнём.
В ночь - подо льдом.
Капелька света
в сердце моём.
Мой дом...
Эта планета - капелька света -
эта Земля - мой дом!
Как гиря на шее, повисла Россия,
такая большая - как солнце в зените!
Она золотая! Она золотая!
Пилите, пилите! Пилите, пилите!
Всё самое страшное в мире - от страха!
Нельзя, чтобы нас разделил вирус этот!
Верните нам Землю! Верните планету!
Планету надежды и детского смеха!
Фьорды Норвегии, Мадагаскар!
Славное море - священный Байкал!
Камчатку, Аляску - как виски со льдом!
Это наш отчий дом!
Разве не вся Земля
наш дом?
Ночью и днём - наш отчий дом.
Эта планета - наш отчий дом!
* * *
Печальное зрелище: сгорбленный стебель. На щебень
похожее небо, тяжёлое небо в дыму...
Но летом в России настолько высокое небо,
что можно простить эту зимнюю низость ему.
* * *
Вчера, уж не знаю - сквозь сон просочилась?
В окошко ль проникла по лунной дорожке?
Иль просто во тьме из тоски воплотилась -
воскресла - у кресла - душа моей кошки...
Присела, как прежде, гостей намывая -
Язычница! - с магией белой знакома. -
Беду отводя, сглаз и порчу снимая,
"Мир миру - мурлыкая - нашему дому!"
"Мир миру... - я слышу мурлычет, как плачет... -
Мне зябко, хозяин..." - И вроде ж не пьян я! -
"Уедем отсюда - здесь холод собачий -
куда-нибудь в тропики - в Индию, в Мьянму..."
"В Мьянму... в Мьянму... в Мьянму... в Мьянму..."
Вчера, уж не знаю, сквозь сон просочилась,
в окошко ль проникла - по лунной дорожке?
Иль просто во тьме из тоски воплотилась?
Воскресла - у кресла душа моей кошки.
Мьянма... Мьянма... Мьянма... Мьянма
* * *
Вот и дождались мы всадника медного!
Лето отбегало - зелено-молодо!
Травы ещё изумрудны, но медленно
меркнут аллеи из чистого золота.
Дремлет, свернувшись колечком, кусачий
ветер осенний, совсем по-собачьи...
Отговорить бы от самосожжения
клёны, что ветра порывами скомканы,
листья роняют в свои отражения,
снова теряя янтарные комнаты...
Тучи нависли бесцветными паклями
и угасает рябины павлиний глаз
Думаешь, листья, как люди, не плакали?
Не голосили:"Спаси и помилуй нас!"?
Ветры сорвались с цепи, распоясаны:
"Лето закончилось!" И началось! Они
гасят червоного золота ясени
и задувают их, как свечи Осени!
Осени сон...
* * *
Место ночлега - планета Земля.
Спит на земле неприметная тля.
Спит - улыбается, видя во сне
точно такую же тлю - на Луне.
* * *
...как ни гульливы, ни вольны они,
как ни увёртливы на блещущем просторе, -
взлетев от закипающей волны,
чаинки чаек оседают в море...
* * *
...должно быть так взывают по ночам -
наперекор запретам-суховеям -
уста пустынь-монахинь - к родникам,
от ереси невольной холодея...
* * *
Вот паучок раздавлен - пустячок!
Какая малость - мёртвая улитка...
Улитка - оттиск солнечного слитка,
Вселенная - размером с пятачок.
* * *
...там море, золотой венок
швырнув на ложе скал, лакало
из тёмной глубины бокала
заката алое вино.
* * *
Пора, мой друг, весенняя – наряд
весь этот – одноразовый, не боле!
Земную жизнь прожить – что выйти в поле,
где годы-одуванчики летят.
* * *
Закат у ног. Замри, не шевелись!
Заставший осень! Вот твоя награда:
прозрачной тишины упавший лист
в артезианский холод водопада.
* * *
Всё золотыми слитками покрылось -
надгробиями осени, взгляни!
Ты полагаешь, листья - не молились?
Не плакали: "Спаси и сохрани!"?
* * *
Минует день - в своей тоске занозной...
Что вспомнит он - бездельник и поэт?
Мух одиозных минуэт венозный!
Венозных МУХ?! - МУЗ сонных минуэт!
* * *
«Что есть поэзия? – спросил меня учёный. –
Юродивая? Рыцарь без доспеха?»
- Пушистой тишины ручное эхо.
Зверёк лесной, тобою приручённый.
* * *
В дремучем колодце во тьме обитает вода.
В скрипучем колодце на свет потемнела слюда.
В певучем колодце землёй зарастают года.
Вода умирает. А с ней умирает звезда.
* * *
Ночь и фонарь, и аптека... В весенней
уличной луже вмещается всё!
Всё повторяется - kаплей - Вселенной!
В самой ничтожной из капель Её.
* * *
О нежности, с которой угасает
янтарный лист, не смеющий шепнуть
о том, что осень всё же привирает
о красоте земной. Совсем чуть-чуть.
* * *
Настанет миг – и он не за горами:
последняя сорвётся капля - сверху.
И тишина расширится кругами,
от на одной ноге стоящей цапли - смерти.
И это всё. И вся твоя награда
в том, что ты видел, как во сне лунатик:
кошачья недоверчивость зелёных виноградин,
алмазный пепел тлеющих галактик...
* * *
От века - вина ль его? - сна виртуального
останется вечно дрожащая тварь.
И только поэт - допотопный дикарь -
убеждён в уникальности неуникального.
* * *
Баобабы, умные лисицы...
- Нарисуй барашка мне, пилот!
Все поэты - маленькие принцы.
Им неинтересен самолёт.
* * *
Люблю я, грешным делом, звон метели!
Как будто двери сорваны с петель!
Скрипят морозом скрученные ели
и хруст стоит - за тридевять земель!
А оттепелью - лёд, ослабевая,
и стонет, и гудит, как провода!
Прислушайся: там, подо льдом, живая,
храня тепло, колышется вода...
Там, в синей лунке, в сонном зазеркалье,
под полотном волны - и под, и на -
волнуясь, белым пламенем сверкает -
дрожит, как будто плавится, луна!
* * *
Тоски осенней тусклое стекло
накрыло ливнем - капельками смеха.
Потоком слёз? Пусть так. Не всё ль равно?
Важнее то, что зазвенело эхо.
Очнулись птицы, стало вдруг светло...
...Горит на медленном огне
заката медь наскальных сосен.
Как будто мало в глубине
твоих янтарных комнат, осень,
огня божественного дня!
...На игле одиночества мгла,
как бы долго дрожать ни могла,
всё ж сквозь веки опущенных туч,
как слеза, пробивается луч.
* * *
Кареглазый, наивный подсолнух восторженно слеп.
Желторотый юнец одуванчик готов опушиться,
невзирая на то, что за этим последует смерть,
разве это причина ему на земле не родиться?
Во вселенной, где каждый отважно сгустившийся ком,
окружён пустотою, готовой повсюду разлиться,
есть планета одна – и она у тебя за окном.
Есть надежда одна – и она в твоём сердце хранится.
* * *
Я человек ночи и осени.
Звёздного неба. Белой луны.
Я человек с грустью и проседью,
с лёгкою проседью тёмной волны.
Я человек зимнего росчерка
молнии! Сумрака и тишины.
Я человек лёгкого почерка,
быстрого промелька: "Вы - влюблены?"
Я - человек! (Ну, не без гонора!)
Звонкого хохота, смутной беды...
Я человек лёгкого говора,
ясного говора чистой воды.
* * *
Время пришло? В касках. Не в голубых - в медных.
Время пришло в масках. Чтобы убрать бедных?
Чтобы убить. Время - вставленная обойма.
Стал человек - бремя. Скот, что ведут в бойню.
* * *
Куда уходит музыка исчезнувших планет?
И где хранятся знания, которых больше нет?
Не ведаем, но веруем: невидимую нить -
надежду драгоценную - сумеем сохранить.
Но распахнут вскоре спящей души дверцы
Ветер — певец моря! Вечность — стрела в сердце!
Время сгущать краски. Время разжечь страсти.
Время уйти в сказку и обрести счастье.
Крах ли в конце, Храм ли? Нет нам назад хода.
Время разбить камни и отвести воду.
Время смешать краски и разобрать снасти.
Время уйти в сказку и обрести счастье.
*. *. *
Человечество вот уже который век барахтается в трясине баблофашизма, в болоте бабла, куда его засосали купипродавцы. Да и не особо жаждет из него выбраться, напротив, открывает всё новые курсы ( разумеется, платные) по обучению - как держаться на плаву, как держаться на плаву баблозависимому баблоговну в баблотрясине, именуя это "менеджментом" и прочим понтом. Учись, учись, сынку! Может и выплывешь. Может, тебя Бабло - ха-ха! - и помилует! Высосав, выаотрошив, выжав всё из тебя, опустошив душу и убив, наконец, какой- нибудь баблоболезнью.
Поразительно, Бабло убивает нас, разъединяет нас, вынимает из нас душу, сокращает нам жизнь, осыпает нас болезнями, травит нитратами и фастфудами, а продолжаем на него молиться, делаем вид, что ничего этого в нашем мире купипродавцев нет, говорим:*О, Бабло, О!""Хочешь денег? Много денег?"
Неужели нам так нравится хитрить и обманывать других и самих себя? Ведь вся наша ростовщической, салитёровая цивилизация купипродавцев и баблофашистов построена на тотальной лжи и глобальном враньё, поголовном обмане и одурачивании. Почему же нам это никак не надоест? Почему так нравится быть баблолакеями и биться в баблолакейски удавке?
Вожди! Не жди от них наград.
Нам тыча в нос насущным хлебом,
Они под тем же ходят небом,
Но сходят в персональный ад.
Запомни накрепко, щенок:
Без денег жить запрещено!
Деньги надо делать, деньги надо делать!
Деньги на тачку. Деньги на лавку.
Деньги на ночку - на чью+ то дочку!
Деньги на печень. Деньги на ночку.
Деньги на бочку. Деньги на бочку!
"Ой, мама, ты едва жива,
Не стой на холоду.
Какая долгая зима
В сорок втором году."
Песня о войне.
* * *
Йорики-скорики, йорики-скорики,
Йорики-скорики, солнце во дворике!
Снова насупились звёзды.
Снова обуглилось небо.
Снова звучит, разрастаясь,
в сердце
Зов Смерти, Смех Смерти.
Куда уходит музыка
исчезнувших планет?
И где хранятся знания,
которых больше нет?
Не ведаем, но веруем -
невидимую нить -
надежду драгоценную
сумеем сохранить.
Боже, храни эти звёзды!
Боже, храни это небо!
Боже, храни Королеву -
Солнце!
Чтоб никогда мы не знали,
чтоб навсегда мы забыли,
чтоб никогда не впускали
в сердце
Зов Смерти.
Смех Смерти.
Страх Смерти.
Ой, мама, ты едва жива,
Не стой на холоду.
Какая долгая зима
в двадцать втором году.
Не снаряды, то ветер гудит в переулочках,
Спи, малыш, это просто игра...
- Мама, можно я съем эту булочку,
Если мы доживём до утра?
Йорики-скорики, Йорики-скорики,
Йорики-скорики, солнце во дворике...
Мир бабла погряз, увяз в баблотрясине.
Мы, баблорабы, баблолакейски в ней лавируем!
Как там, друг, на братски-закадычной Украине?
Всё ещё хохлов спецоперируем?
Война! - цена
благополучия банкира!
Война. - Чума!
Чума на оба ваших мира!