Над холодной Невой, над застывшими плюхами льдин
Ветер прошлого дует, меж прядями наших седин,
И времён благородство на фоне дворцов и мостов
Поразит инородца и прочих приезжих юнцов;
Их копытами втопчет в древесных проспектов торцы,
Шоры выдаст и вслед за собой проведёт под уздцы,
И, нацелив глаза на блестящий игольчатый шпиль,
Пронесёт по морям через бури и масляный штиль.
Так же будет светить эта тонкая яркая грань,
Чтобы чёрную ночь бледноватый рассвет не украл,
Ну, а если вдруг – буря, и все вы пойдёте ко дну,
То, как преданный шкипер, и я вместе с вами тону;
А теперь, когда долгий закат расцветает, багров,
Так желанно тонуть в этой горечи подлых миров,
И на крышке часов – на граните финальных могил
Написать – было время, и я просветлённый ходил;
И гордился, ступая на мокрые лбы мостовых,
Что я помню вас, мёртвых, ещё оставаясь в живых,
Кто бродил и вливал свою радость и горе, и боль
В это горло судьбы, этот горький балтийский люголь,
Что течёт в нас от смысла суровых деяний Петра
Через вечер и ночь до белейшего гимна утра,
Отводить заставляя от встречных прохожих глаза,
И желать невозможного – просто вернуться назад.