Я наркотически зависим от эмоций:
Мне нужно, чтобы кто-то ненавидел и любил,
Мне нужно ощущать, что сердце бьётся – бьётся,
Мне нужно, чтобы эти нужды кто-то разделил.
Как ядерный грибок на Нагасаки
Пускаю в небо разлагающийся дым,
Я не прошу, чтоб кто-нибудь оплакивал,
Я не прошу, чтоб называли здесь родным.
Я ни о чём просить уже не смею,
Втыкаю между рёбер острый нож,
А в голове себе представил портупею,
А в голове представил то, что ты спасёшь.
Спасёшь от скуки и забвенья,
Спасёшь от пламени и тьмы,
Но не прочтёшь мои стихотворенья,
Ведь не тебе их посвятил.
Они пронизаны остатками рассудка,
Они пронизаны тошнотной красотой,
Где можно посочувствовать ублюдку,
А на поступки добрые мгновенно выкрикнуть: “Отстой”.
Не в доброте альтруистичные мотивы,
Ведь альтруист – такой же эгоист,
Он просто красками другими вырисовывал картину,
Чтоб доказать, что перед совестью был чист.
А ты попробуй, докажи, что я – нормален,
Попробуй, докажи, что – я не прав,
Ведь скрежет старых деревянных ставен,
Не позволит показать на публику свой нрав.
Ты испугаешься публичности в руинах,
Ты побоишься облажаться в пустоте,
Ты даже испугаешься камина,
Хоть и воспитан был в огне.
Твой страх – животное волненье,
Несёшь цветы в трясущихся руках,
Чтоб ощутить хотя бы на минуту то мгновенье,
Когда любовь гуляла где-то в волосах.
Гуляла в мыслях, сердце, рёбрах,
Гуляла по ключицам и плечам,
Гуляла, называя самым добрым,
И целовала только сгоряча.
Чтоб пульс вскочил под двести двадцать,
Чтоб носом кровь по коже потекла,
Я умолял тебя не притворяться,
Но ты в себя притворство вобрала.
Ты…Я...…Ну, то есть мы,
Когда-то думали иначе,
Жаль, что не встретили мгновения весны,
Сидя в гамаке у нас на даче.
Мы встретили весну на разных полюсах,
Я – где-то там, где на душе скребутся кошки,
Ты – где-то там, гуляя с лентой в волосах,
В обнимку с другом понарошку.
И эта ода – ода не любви,
Не про тебя и не про нас,
Все эти строчки, ты пойми,
О том, как я зависим стал сейчас.
Зависим от порезанных артерий,
Чтоб кровь фонтаном била в потолок,
Что даже в скорой все медбратья онемели,
И не смогли спасти за нужный срок.
Зависим от покусанных ногтей,
Дерматофагия на почве старых нервов,
Зависим от поломанных костей,
Ведь не последний в списке мёртвых и не первый.
Я так зависим стал от сигарет,
Что пачка в день – реально панацея,
Что меньше даже манит табурет,
Что наплевать на то, что мало ценят.
Я выпускаю дым, но запускаю эйфорию,
Я выпускаю эйфорию, но запускаю внутрь мрак,
Рождённый ползать – ползает в могиле,
Летать рождённый – просто брак.
Но я хочу вспорхнуть на небо,
Вспорхнуть и камнем падать вниз,
Ведь людям только зрелища и хлеба
На стол подать и будет им сюрприз.
Я рухну. Поломаю руки, шею,
Ногой навряд ли стану шевелить,
Уж лучше так, чем для друзей копать траншею,
В которой их потом же стану хоронить.
Я стал зависим от эмоций слишком сильно,
Настолько сильно, что не плачу, а смеюсь,
Когда стираю пыль с плиты товарища могильной,
Настолько сильно, что пропал последний пульс.
Меня стошнит на новые кроссовки,
Залью потоком крови новенький пиджак,
И носовым платком, движеньем ловким,
Я снова притворяюсь, будто бы всё так.
Забавно, да, что осуждаю за поступки,
Которые потом же сам творю?
Да, называйте хоть подонком, хоть ублюдком,
Я эту ненависть люблю.
Я стал зависим от таблеток анальгина,
Пускаю в вену трижды в сутки кетонал,
Но каждый раз иголкой мимо-мимо-мимо,
Истыкал руку, но по вене – не попал.
Я стал зависим от болезненных эмоций,
Я стал буквально худшей версией себя,
Не знаю, как мне удаётся,
Сохранять внутри не тлеющий запал.
Но даже он вот-вот потухнет.
И заморгает тут же свет.
Я пью до дна на старой кухне,
А подо мной всё тот же табурет.
Сто сорок пять попыток суицида.
Четырнадцать попыток не всплывать.
Двенадцать раз я плакал от обиды,
А после я ревел сто сорок пять.
Сто сорок пять за миг погасших свечек,
Сто сорок пять попыток не дожить,
Сто сорок пятая во сне уже овечка,
А сон спокойный – нужно заслужить.
Я наркотически зависим от эмоций,
Привык к потокам едкой лжи,
Не знаю, как ещё мне удаётся,
Не включить свой авиарежим.
Вся жизнь – летящий буревестник,
А я лишь грустный клоун без лица,
Который переслушивает песни,
А вместе с ними – и разбитые сердца.
Сердца, что зашивали красной нитью,
Неаккуратным, рваным швом,
Мы все хотели полюбить, но…
Не хотели думать, что потом.
В итоге я зависимый и жалкий,
Я ненавижу мир и сам себя.
Будь я бензином – сжёгся б зажигалкой,
А став огнём, подумал – где вода?
Зависимость. Зависимость. Зависимость.
Я стал зависеть ото всех,
Но эти все – лишь создавали видимость,
Того, что ожидает нас успех.
А по итогу я стою на этой крыше,
Пускаю в небо дым от сигарет.
Я не хочу, чтоб кто-нибудь услышал
Слова, которых больше нет.
Я не люблю, не чувствую, не помню,
Я не пишу, не умоляю, не прошу,
Порезы делаю – но скромно,
А пистолет к виску – не подношу.
И эта ода – ода не страданьям,
И даже ода не стенаниям души,
Все эти строчки – скромное признанье,
О том, как я сперва родился,
А после – сам себя убил.