Подборка в литературном альманахе "Звезда Рождества", г. Запорожье, январь 2020 г., стр. 170.
***
"...ходит, ходит один с козлиным пергаментом
и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул
в этот пергамент и ужаснулся. Решительно
ничего из того, что там написано, я не говорил.
Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент!"
М.А.Булгаков. «Мастер и Маргарита».
Босые ноги. Пыль. В зените солнце.
Две тени от оборванных бродяг,
из тех, что вдаль идут, пока идётся,
пока светло в затерянных полях.
Один чуть выше. Оба бородаты.
Пуста дорога, рядом – никого.
Неясен год, ни месяца, ни даты –
лишь миражей и зноя колдовство.
Тот, что пониже, с резкими чертами,
молчал и свиток к сердцу прижимал.
Второй был скор, и тонкими перстами
вязал слова незримого письма.
Он говорил: «Кромешна жизнь под небом.
Законы чужды. Правды в мире нет.
Важнее нет тепла, воды и хлеба,
чтоб стало сил для маленьких побед.
Любить людей – достойная наука,
её поймёшь – и ближе станет рай…
Но как простить продавшегося друга,
что ближе нам: «Люби!» или «Карай!»?
Зачем молчишь? И что так резво пишешь:
что я – пророк? Мне тошно – хоть умри.
Мир болен словом – слов пустых излишек,
везде хула и гнева дикий крик».
Он замолчал и пот отёр рукою.
Высокий лоб качнулся к небесам:
«Отец, когда? Покончить с суетою.
Нельзя? Нельзя. Да я и знаю сам…»
Второй писать не смел, но так хотелось!
В глазах не гас горячечный огонь,
а ветер нёс и свитка тихий шелест,
и козьей кожи благостную вонь.
Он вдруг спросил: «В чём истина, Учитель?»
Тот замолчал. Вдали Ершалаим
плыл над землёй горячей, нарочито
белея храмом каменным своим.
***
Слова звучат и проникают прямо в душу,
питая верой маловерного меня,
и сердце хочет их, загадочные, слушать,
смывая горести оконченного дня.
Поёт старушка, занята привычным делом,
и пальцы сухонькие водит по листам.
Их только двое в нашем зале опустелом:
старушка-чтица здесь, а мама где-то Там.
Клубится темень, осязаема, весома,
свече прорвать её, наверно, нелегко.
Впервые мама на почётном месте дома,
и – где, не знаю, где-то очень далеко.
Слова Писания чисты, просты и святы, –
последней истиной вплывают из веков,
из тех небес, где похоронены утраты,
где правит холод убелённых облаков.
***
Бываю реже на кладбище:
далёко родина моя.
Пускай за то с меня не взыщут
степные тихие края.
Когда под вечер посещаю
укромный старенький погост, –
синиц приветливую стаю
встречаю в зелени берёз.
Пока они снуют, щебечут,
косясь опасливо вдали, –
словам, звучащим сверху, легче
внимать, склонившись до земли.
Полны увесистостью силы,
слова застыли в голове:
«Похоронили – и забыли,
как будто не жил человек.
Пока беспечны и довольны
своим размеренным бытьём,
бывать здесь кажется вам больно:
ужасен смерти окоём.
Но в час, когда свернётся время
и обесценятся года,
любовь и совесть пусть не дремлют,
и позовут сюда тогда».
...И отпустило, замолчало...
Шершав могильный пьедестал.
И будто всё опять сначала,
как в детстве, с чистого листа.
Кружатся птицы над плитою.
Берёзы маминой листы
клонятся низко надо мною,
дрожа от боли немоты.
***
Молюсь я Богу просто,
без пафоса и лести.
Всего как будто вдосталь,
а сердце не на месте:
мои друзья уходят,
родные человеки:
кто вдаль на пароходе,
а кто – смежая веки.
И я, их провожая,
в сердцах пеняю Богу
на то, что жизнь такая
неверная немного.
Ведь просто, в самом деле,
устроить в этой жизни:
чтоб люди не старели,
не думали о тризне.
Чтоб жили все на свете
и горестей не знали –
любимые и дети
тогда бы не рыдали.
Чтоб семьи крепче были,
не зная зла и мести.
И чтобы долго жили,
а умирали – вместе.