Ползёт по камню улиточка,
Неся на себе свой дом,
Не зная совсем о том,
Что станет могильной плиточкой
Панцирь её, и вытечет
Слизь, иссыхая в лучиках
Солнышка. Милый Боженька
Примет к себе на небушко
Душечки этой душеньку.
Ночка густою теменью
Скутает. Так останется
Тельце лежать во времени
На земляной подушечке
Средь таких же забытых
Навечно пустых ракушечек.
Страшно найти кого-то дома мёртвым.
Сапожки по грязи чавкают,
Ножки в тягучей жиже.
Вдруг моё ухо слышит
Жуткое завывание —
В луже снизу бурление.
Кажется, что-то ищут?
Был уже тёмный вечер,
Кругом никого — захолустье —
С дрожью в коленях сажусь я —
С ужасом слышу ниже:
Кто-то мне в ухо дышит!
Кто-то мне в ухо шепчет!
Тут же решаюсь лечь,
Чтобы расслышать речь —
И покрываюсь потом:
Боже! Тихо смеясь,
Голос ищет не что-то —
Голос ищет меня!
Страшно, когда можешь только слушать.
Меня окружают сплошные предметы. Своим воспалённым умом я чувствую, я ощущаю их. Разумом будто бы сливаюсь с ними, срастаюсь телом с кроватью. Глаза врастают в белый потолок, и лампа на нём расходится грязно-жёлтым пятном. Всё спутано, всё неясно. Ножки стола, как мне думается, есть шкаф. Письменный стол неотличим от чайника. Я не понимаю людей, считающих утюг и полку разными предметами. Мир — это такая точка, которая всё никак не расплывётся грязно-жёлтым пятном. Бог — это такая бездна, которая зовёт упасть в неё.
Страшно понимать, что ты умер.
Надо мною, над землёю,
Над сырою, над тягучей
Ходит кто-то, топчет кто-то,
Свой непрочный ставит шаг.
Да над кочкой, да над ямой
Да над почвой, да над чёрной
Кто-то сильно поспешает,
Свой далёкий держит путь.
Путь далёкий, путь широкий,
Над землицей, да под небом,
Словно звуком, точно туча,
Будто птенчик, как бы лучик,
Прикрывая шарфом шею
И шагая по грязи.
И когда меня озаряет ясность,
Когда в текущих событиях я узнаю происходившие со мной,
Я, лишённый сил контролировать свои действия,
Заливаюсь ужаснейшим хохотом.
Страшно знать, почему из-под земли доносится смех.