- Как живешь, старушка,
в снежном Бирюлёво?
- Снова вьюга, кружка,
вроде бы здорова,
комнаты - не залы,
все ж не в коммуналке,
и соседка справа
местная весталка.
- Как там барин?.. пьет ли,
пишет ли ночами?
- Этот студень плотский
не снабдить свечами!
До утра, бывает,
лучше б пил мерзавец!..
пишет, размышляет,
хлопает глазами.
- Я зайду намедни, повидаю друга.
- Заходи. Все тоже. Все идет по кругу.
Вот Онегин новый
на своем фиате,
словно Казанова,
мимо театра катит.
И летит в тумане,
кувыркаясь в дыме,
Танино посланье
за автомобилем.
- Заходил ли Пущин? - Ваньки не встречала
с августа пожалуй… я тогда с вокзала
возвращалась, с дачи, и у остановки
видела Ивана, пьющим газировку.
Выглядел неважно, был сюртук испачкан,
и смотрел, как будто ничего не значат
для него движения птиц и пешеходов,
время суток, место, вкус воды, погода.
Я было спросила,
как, мол ты, Ванюша?
Он ответил - мило.
Как слоновьи уши.
Подошел троллейбус…
больше не видала.
В августе… конечно,
точно - у вокзала.
Заезжай, голубчик, образумишь Сашку.
Чай тебе налью я в ту большую чашку,
что назвал он кружкой… вот и мой автобус.
Побегу, пожалуй, не уехал чтобы.