С той поры минуло… Сколько ж лет-то?! Чтоб не соврать и наверняка… Существовали почти неприметно мы друг для друга. А он в моряка вырос: сдержанного, степенного, служил на Севере, ходил на подлодке… Теперь уж мы с ним – остатки бренного, жизни шагреневые ошмётки.
Виделись на встречах выпускников школы… Кульбиты страны мяли дУши и лица… Выйдя в отставку, он отрастил брюшко и переехал в окраинный район столицы. Кажется, мы на десятилетие выпуска менялись телефонами и адресами… Но свивалась давно и на годы с припуском нить, столь тонкая, что не замечали и сами.
Бывало так, приезжали друг к другу в гости на часок и даже на пару-другую дней. Горели мосты, сердца разбивались, а этот… Нет, не мостик, а именно ниточка оказалась живучее и сильней. То провисала совсем, на несколько лет, то вновь натягивал её из нас кто-нибудь; встречались, смущаясь слегка: «Привет!» – «Привет!» И разлетались опять, как птицы пО небу.
Я вспоминаю камни и мхи, плоское небо и к морю прогулку нашу и посылаю ему свои стихи. Он откровенно о них: не тянут, не пашут. И зовёт на открытие своей выставки, страстный коллекционер расписной игрушки, сообщением в ВКонтакте в три строки… Вот такая в жизнь длиною петрушка.
Если и откажусь – «Береги себя!», не обидится. Волокусь на свидание, морщинистая и беззубая. Может, в последненький раз увидимся, ведь та, что с ножницами, Мойра – без сюсюканий баба, грубая.