Судьбой была выдана квота
на внешность, что сводит с ума.
В театре в фойе ее фото
сияет, но только сама
смотреть на портрет свой не может
без горькой печали о том,
что щеки с обвисшею кожей,
что, пухлость утратившим, ртом
теперь уж никто не прельстится,
даря хоть бы жалкий цветок,
и редкими стали ресницы,
и шею скрывает платок,
и будет на дряблое тело
брезгливо поглядывать пляж,
и время давно расхотела
растрачивать на макияж,
когда смотрит в зеркало хмуро.
Но хоть увядать ей невмочь,
пластических шустрых хирургов
просить не захочет помочь
и примет дряхленья приметы.
Но, чтобы себя не терять,
роль юной влюбленной Джульетты
на кухне начнет повторять,
смиряясь, что ярких успехов
с годами бледнеет печать —
ее юбилейную веху
никто не пришел отмечать.
Заменою рукоплесканий
теперь одиночества тишь.
И дни доживать она станет
среди обветшавших афиш.