Кунтечи, Тарлаши, Казань... баллада
Посвящаю своей Бабушке
Анисьи Сергеевне Федюшиной.
(Основано на документальном материале и краеведческом исследовании)
Арское. Казань. Новикова. 2020 г.
На Арском кладбище усопшие родные.
Мой дед – участник первой Мировой.
За Веру, за Царя, Отечество! Безвинно,
Четыре года на земле чужбины,
В плену из них 2 года, брошенный судьбой.
Тарлаши. Яшины. 1918 г.
Сочельник, Рождество, жена его в молитве,
Уют в избе, лампады тихий свет.
На печке младшенький сопит теплом укрытый,
Две дочки спят, сынок, а батьки дома нет.
Кисель в печи и щедрый хлеб на полке,
Щи утомленные и каша в чугуне
Кутья медовая, блины с начинкой постной,
И взвар с душицей стынет на окне.
И четверть кваса, штофик самогона
Головка сахара, здесь с рыбой пироги.
Стол скатертью покрыт льняной, беленой,
Пол скоблен косарем под ковриков круги.
Тарлаши. Свекровь.
Свекровь ворчит с укором на невестку:
«Что молишься святым? Сегодня Коляда.
Все бабы на мужьев гадают поокрестно,
А ты сидишь с иконами одна!
Скажи, Анисья, где сынок мой обитает?
В сырой земле, иль раненый, больной».
И боль свою и зло срывает, за волосы сноху тягает,
Неудержимо бьет без жалости рукой.
Тарлаши. Свекор Матвей.
Тут Свекор поднялся, цыкнул строго,
Грозил вожжами сильно всех побить.
Жене водою дал умыться ключевою
Невестке приказал: «Иди, молись!».
Детишек крики сразу приутихли,
Свекровь ушла в свой кут, понурив взор.
Анисья плакала, крестилась на иконы,
Слеза стекала с кофты на подол…
Кунтечи. Анисья. Детство. До 1910 г.
Воспоминания тянулись вереницей.
В Кунтечах детство, юность, отчий дом.
Семнадцать братьев, сестер и сестричек.
Там Мама, вкусный теплый хлеб и Батюшка родной.
Федюшина Анисья – славная девица,
Любимей Папеньке была.
Старообрядческая вера ей помогала, берегла.
В церковной школе приходской была прилежной ученицей.
Ткала, вязала и пряла, готовить вкусную еду могла,
И с младшими водиться.
Своих родителей любимых по Имени и Отчеству звала,
Молилась сердцем за родимых, тиха была, смиренна и скромна.
Кунтечи. Федюшин Сергей. До революции.
Сергей Григорьевич – отец, в семье исправный был хозяин
Детей своих не выделял, примером добрым убеждал,
И баловал он дочерей, и в строгости держал,
Трудом сынов к хозяйству приучал.
В селе был почитаем. Две мельницы своих имел,
И теплый конный двор управил.
Наемный люд не обижал, мукой платил, коней давал,
На Нижнем луком торговал, и маслом, медом угощал.
Два дома, пара шерстобоен, две маслобойни, пасеки в полях.
Завидовали люди, уважали. Он строгим был.
Семью возил на Пасху в розвальнях.
Жил для себя и для людей, не растерял любви своей.
Радел за школу, помогал. И честью, словом дорожа,
Ни у кого не воровал. По Вере, Совести живя, жену любил,
Почтеньем наделял, и род свой делом укреплял.
Кунтечи. Батрак Иван. 1880 г.
Был у Федюшина Григорьича Сергея
Помощник по хозяйственным делам – Иван.
Он жил как член семьи, сил не жалея,
С усердием работал, и нужды не знал.
Отец Анисьи сызмальства его приметил
И как сынов своих к работе приучал,
И раньше дочери Анисьи
В церковно-приходскую школу записал.
И многому Иван в хозяйстве научился.
Ему Сергей Григорьевич невесту подыскал
Красавицу с соседнего села. Туда
Сватьей позвал, на сговоре решили:
Сергей дает Ивану отступные
И свадьбу правит на свои средства.
Приличный дом Ивану покупает и дарит удалого жеребца.
Ведь у его помощника Ивана теперь уже своя семья.
Кунтечи. Гадания, предсказания. 1897 г.
Анисьи вспомнилось из детства, как гадала
Под рождество, под зимний вечерок.
Девчонка с валенком в руках стояла
На перекрестье двух дорог.
Затем с заклятьем вверх носком кидала
И валенок валился на снежок, сама бежала, руки согревая,
Дрожала, зная на перед - заветы Бога ворожбою отрицала.
Просила Господа, чтобы простил грешок.
Стоит, замерзла, щеки побелели,
Нет ни кого, кто валенок возьмет.
Слеза в ресницах иней растопляла,
Вдруг … старый дед по улице бредет.
Стоит дедок и думает, гадает:
«Кто валенок здесь бросил и зачем?»
И видит у плетня, толь плачет, толь зевает
Девчушка лет восьми, замёрзшая совсем.
Дед Михаил взял валенок, хромает,
А сам смеется в бороду старик.
Он жизнь прожил и просто много знает,
Окликнул: «Девица, я дед, имярек … Михаил.»
Спешила по сугробам в дом Анисья,
С крыльца к ней Богородица идет.
«Ой Мати, Матушка – Небесная Царица
Покровом защити, до смерти мне урок.
Старик с беззубым ртом передо мной явился,
Усы в сосульках, валенок несет.
И тихо говорит: - о будущем гадаешь?
Так знай, Михайлом станет женишок!»
Тарлаши. На выданье. 1909 г.
Анисья скоро подросла, на выданье готова,
Невест соседних догнала, но замуж не охота.
Приданное по сундукам, а ей так горько стало.
Не знает мужнину семью и жениха не знала.
Смотрины, сговор, сватовство, помолвка. Полгода
Осталось жить в родном дому. Перечить? Нет!
Покорно приняла,
Что батюшка велел – то все от Бога.
Признаться даже и себе не смела,
Любовью детскою любила батрака,
А у него - Ивана детки скоро…
И Марья славная душевная жена.
Венчание, фата и дружки во дворе.
В Покровском храме места гостям мало.
Анисье ГОРЬКО на душе
В руке ее свеча дрожала…
Дом в Тарлашах теперь родней
Свекровь, муж Миша, свекор Матвей,
И дедушка – отец Матвея.
Анисье стал он всех милей.
Церковным старостой служил
И часто в церковь приходил,
Жалел Анисью, помогал,
Свекрови воли не давал.
Тарлаши. Святитель Гурий. 16 в.
И из Федюшинских Кунтеч, на месте дома архиерея
Анисья Яшина жила, не знаю, знала ли она,
Что здесь Святитель Гурий жил,
С Иваном Грозным в дружбе был,
И воду в озере святил, молитву пел, читал псалтырь.
Богатый дом, почти дворец до восемнадцатого века,
Но время шло… Не долги лета и вспомнит ль кто?
Кому венец, кому забвенье, иль конец.
Бог дал, Бог взял и, Слава Богу.
Тарлаши. Яшины 1900 - е гг.
У Яшиных скромнее был удел, и мельница одна,
И маслобойня, пасека была, и скотный двор холодный,
И шерстобойня. И всей семьей трудились долгий день
С восходом солнца допоздна.
Свекровь завистлива, гневлива, невестку сразу невзлюбила.
Что осуждать - своя причина, наверное, на то была, хотя
Гневливость милосердью не мешает.
Слаб человек. Что в жизни не бывает.
Свекровь когда-то двойню родила.
Наследники - два сына.
Детишек много у нее, но девки те, с них толку что-
Заботы и рутина …
И всем приданное готовь,
И выкуп много не возьмёшь,
А платьев, сарафанов сколько…
Одни заботы, траты только.
А сын растет и держит кровь. Опора, сила Рода.
Один крепыш - он Михаил, а брат его давно у Бога.
Сыра земля приют дала, в замен вдвойне Любовью одарила
Неистово лелеяла, любила мать своего сыночка Михаила.
С обидою внутри Свекровь была на Бабушку свою.
Тогда с погостного холма: «Не плачь, прими,
Так Богу надо было. Бог дал, Бог взял, родишь еще» -
Сказала, как убила… Но время шло.
Тарлаши. Семья Михаила и Анисьи с 1909 г.
И вот сноха Анисья деток народила:
Наталья младшая, сын Гришенька и старшая Полина.
Все чередом - молились Господу и честно жили.
На мельнице своей и в поле, на пасеке трудили,
На архиерейском озере купались,
На Пасху в храм ходили.
Зимой вязали, ткали, пели о судьбине
И в Каравоне на Николу хоровод водили.
В почтении ко всем. Не досаждали.
Жить, не тужить, не все сбывалось, но старались.
К Федюшиным в Кунтечи приходили,
Из самовара пили чай, и дружбой дорожили.
Детишек в радость тешили, любили,
И в Нижний Новгород, на ярмарку товар возили.
Оренбургская дорога. Кунтечи. До революции.
Оренбургская дорога за Кунтечи, десять верст.
Государева повинность – поставлять подводы в срок.
Для солдат и арестантов, докторов, учителей,
И для рекрутов коней - по отхожему извозу,
Чтобы откормлены, ухожи.
Летом ямы засыпали, в зиму лед и снег счищали,
Чтоб без выбоин, колдобин и других каких камней.
Оренбургская дорога в тридцать метров шириной.
И считалось по округе, нет дороги лучше той.
Великая Отечественная Первая Мировая. 1914 г.
А время шло, считая дни. И тут война…
Под штык сынов, мужей взяла.
Колокола в боль бабьим криком взвыли…
Кого судьба вернет, кого возьмет,
Кого оставит мыкаться в чужбине.
В призыв пошли под двадцать миллионов
Из всех сословий: старых, молодых.
Солдаты Первой Мировой – Герои!
У Матушки России нет других.
СССР.
Простите нас, мы Господа забыли
И шестьдесят девяь лет
В стране Советской жили,
Где счастлив был Советский Человек.
Под пролетарский гимн,
Наследники Великой Предков Силы…
Простите нас. Мы верили в вождей.
И искренне гордились, и любили
Свою страну СССР!
Спиралью время мчится неудержно,
Свивают поколения века.
Под Богородичным покровом многолико
Живет и любит Русская Душа!
Земли Казанских ханов
И так случилось только два села,
И не было еще подворья над Кабаном
По указанию Московского царя
Земля была отведена
Под архиерейский кошт Епархии Казани.
И эта славная земля, в народе говорят,
Была желанна и любима
Казанским ханам много лет тому назад.
Их взоры, Души нЕжила и радость приносила.
Савиново.2020 г.
Село Савиново – с ним рядышком живу,
А в Тарлашах сродилась моя Мама.
Близки мне эти два села.
Душа моя здесь часто отдыхает.
Летописи. Святой Гурий. 16 в.
Читаем в летописи: Гурий назначался
По жребию из равных четырех.
Сам Грозный царь хотел, чтоб Гурия послали
Епархию создать в Казани,
Чтобы неверный покорять народ…
На поставлении по-царски провожали.
Почетным гостям – главные места,
Сам царь Иван из Чингизидов родом,
Его два брата и Казанский бывший хан
На подвиги Святителя призвали…
Россия, Матушка моя, в ней много радости, печали
Хоть трудная ее судьба, родная выстоит я знаю!
Михаил Яшин – муж Анисьи. 1918г.
На Арском кладбище усопшие родные.
Мой дед – участник первой Мировой.
Вернулся в Тарлаши под вьюгу черной ночью
Пешком пол суток, укутанный в башлык,
Разбитые ботинки грубой кожи,
Солдатский френч, что бережно зашит.
Щетина впалых щек, растресканные губы,
Зажатые морозом кулаки,
И иней, тая, капает на стужу,
Считая жизни выжженные дни…
Казань. Сын Герой. 1945г.
И сын его, Григорий в Кёнисберге
По стопам Батюшки шагал по мостовой.
Вернулся к матери Анисьи в сорок пятом
Солдат – Герой с медалью «За Отвагу»
И орденом, что «Красная Звезда» -
На фронте награжден.
Но это было позже, на войне
Отечественной Второй – Великой Мировой.
Тарлаши. Вернулся из плена. 1918г.
Вернемся в Тарлаши к Анисье, что молилась
В Сочельник перед Светлым Рождеством.
За печкой спали две ее дочурки,
Сыны за стенкой - Гришенька и Сашенька родной.
За окнами избы затихла вьюга
Мерцают свечи, тихий шёпот с уст.
Вдруг кашель слышит, вздрогнув от испуга, -
За окнами тяжелым шагом хруст.
Прильнула лбом к замёрзшему стеклу.
Сильнее стук в окно, а кто там не понять.
Накинула платок, зипун не застегнув,
Открыла дверь в сенях и сразу не узнав,
Сквозь пелену, потом лишь поняла,
Что муж вернулся… Радость и беда…
Туберкулезный кашель вскоре повторился,
Свекровь скорее чарку поднесла
Отец Матвей, для сына, с внуком Гришей
Скорее топят баню. Хлопоча –
Анисья с Налей, Полей стол быстрей накрыли.
Щи, каша, квас, кисель и постные блины,
Картошка жаренная, квашена капуста с тмином,
Домашний хлеб и к Рождеству румяны пироги.
И только прадед с правнуком за печкою возился.
Сашульке пятой годик уж пошел.
Анисья понесла его перед войной,
Сама того не зная и муж не знал родной.
И в срок сынок родился.
То радость для нее, совсем не для отца,
Бог дал, Бог взял, а нам за всех молиться…
Где правда, ложь – у каждого своя.
Сынишку Михаил, когда пришел, впервой увидел
Свекровь еще разок, чекушку поднесла
И тихо на ухо ему она шептала: «Сыночек, глянь», –
на Сашеньку кивая, – «Байстрюк!
Тебе, ты мой роднуленька, не верная жена…»
Первая Мировая 1914–1918 гг.
Сидел в предбаннике, в сознании смешалось…
Жена с детьми, хозяйство, плен, кровавая война.
Четыре года на чужбине, штыки в грязи и вши,
Окопы, едкий хлор, где самолеты страхом убивали,
Стреляли сверху, бомбами кидали и танки шли,
И минами людей на части разрывали…
И корабли, и под водой – везде и всюду убивали.
И это первая была война, где ненависть за все превыше.
Впервые за военные года, где Доблесть, Честь
И Рыцарство почетно ближе,
Здесь дьявольское варево для смерти лишь и зла,
И бойня страшная. Жестокая война.
Впервые главное не победить, а затопить в крови
Всю доблесть и отвагу,
Любыми способами жизни унести
И души растерзав, отдать ко дьяволу и аду.
Сказать, что не было Второй войны нельзя
Она кровавее, безумнее была,
Но это продолженье Первой.
И двадцать лет, что передышка, нет!
То подготовка шла для новой изощрённой бойни…
В Германии, в плену с рассвета до рассвета
В любой работе справным был из Тарлаш Михаил.
Четыре года! Мать без сына,
Жене тянуть семью, с детьми одной нет сил.
Раздумья с 1918 г.
Терпели, верили, что заберет сынов,
И не предаст, не бросит их Россия.
Тут революция в Германии, где за
Карл Либкнехтом и Розой Люксембург
Немецкие товарищи голосовали…
В итоге Гитлера на пьедестал подняли…
Фиаско господа, нас не было еще тогда
И неизвестно ни кому,
Как мы бы сами поступали.
О чем же думал Михаил, возможно – полагаем:
Жандармов нет и кто такой пролетариат?
И землю дали вроде бы, но всю же и забрали,
Кто был ни чем, тот станет всем, а это как?
Как жить и что теперь… Авроры, залп!
И Ленин вождь, он как Святой за бедных, за крестьян,
Отец у всех народов Сталин, и красный флаг –
То кровь, пролитая за всех за нас.
И всем кто погибал за революцию, за партию, за ВЛКСМ,
И пионеров, октябрят, за кулаков, за белых и за красных,
И за голодных, за разруху, за колхоз и за ГУЛАГ,
И за войну, весну и солнца круг, за космос,
За пятилетки, мирный атом, целину…
Российские сыны мы в неоплаченном долгу…
Что скажут нам… потом… потомки…
Двойняшки фрау
В Германии, в плену с рассвета до рассвета
В любой работе справным был батрак.
Его приметила, взяла в дом стара дева.
Двойняшек фрау Михаэлю родила.
Россия в это время вся бурлила.
Там революции и отреченье Батюшки царя.
Почти четыре миллиона,
Своих солдат в плен Родина сдала…
И двадцать тысяч пленных схоронила.
Чужая для сынов Германская земля.
И только в восемнадцатом году
В обмен по Красному Кресту
Больных в Россию первых возвратила.
Сидел солдат в предбаннике, свеча коптила
С слезами горькую неУдержно глотал,
И клял судьбу, Царя… и Богу не молился,
А за стеной звучал Интернационал.
Убийство сына
Зашел в избу, боль с кашлем разрывала
Взял Сашеньку, поднял над головой.
Затих сынок, покорно ручками играя
Анисья кинулась, от пьяного удара
Кровь брызнула с лица и враз сознанье потеряла.
Не удержал отец в руках мальца
И бросил сына с сердцем, сгоряча,
И на полу у печки отходила
Ко Господу невинная Душа.
Анисья сорок дней лежала, не вставала,
Не ела, не пила, как каменная стала,
Душою Господа просила, умоляла,
Чтоб мужа и свекровь судьба не наказала.
За сына Сашеньку счастливая была
И встречу неизбежную с надеждою ждала.
Мать Богородица Анисью позвала:
«Вставай, Господь не звал тебя,
Простим грехи врагов любя,
Ты на земле еще нужна.
Лишь Бог решает кто куда, тебя
Господь любовью даровал.»
Статус «кулака».
А где–то белые, Колчаковцы, Деникин
Красноармейцы, белочехи, золотой запас,
Урицкий, Азин, Свердлов и Дзержинский,
Кровь бедных и богатых на стягах.
В селе весна и птицы прилетели,
Земля кормилица ждет солнца и дождя
Скотина на лугах, телеги заскрипели,
И пчелы влет и мелют жернова.
По волости Столбищенской в Казанской всей округе
Кунтеченцы радивые, без лени, не хапуги.
Бюджет составлен грамотно, доходы и расход
Трудолюбив, запасливый в деревне жил народ.
По всей стране беда прошла, гражданская война
И перегибы на местах, бунты, коллективизация.
Федюшины в Кунтечах и Яшиных семья
Попала в лихолетье под статус «кулака».
Репрессированы.
На выселки отправлены: Анисьи старший брат
Под Пермью был расстрелянный, сестра – в Сибирь, Урал
Еще брат – он до Вологды этапом не дошел
Сначала дети померли, потом и сам с женой.
Роды в поле. Шаровая молния.
Семья Анисьи в Тарлашах трудилась и жила
Она сыночка Мишенькой в честь мужа назвала
Сынок родился в поле, когда страда была
Отцовская рубаха мальчонку пелена.
В телеге их кобыла до дому повезла.
А тут померкло солнце, лил ливень и гроза
От грома и от молний дрожала вся земля.
Уже село. Доехали, там дед – изба пуста…
И как ребенок малый он, крестился у окна.
Вдруг молния ударила, свод крыши подняла
И из окна шар вылетел, взяв душу старика…
На половину тело, свесилось в окно. Душа
Смотрела, привечала, звала в дом нового жильца.
В семье стал старшим Михаил, отец его Матвей.
На пасеке он больше жил, по мельнице своей
И маслобойне, шерстобойне, и по избе скучал
На общее хозяйство, что мог отдать, отдал.
Колхоз, индустриализация всей страны.
Расстрел.
В колхозы стали добирать имущество крестьян:
Корову, птиц и лошадей, последний самовар.
За саботаж, все отобрав в концлагерь увозили,
Или стреляли без суда, как главного врага, но иногда
Верховный суд СССР решенья отменял.
И вот идет с войны девятый год
И жесткий план по продразверстке
И подвиг совершить готов народ
Под лозунги: «Даешь!» и ДнепроГЭС, и УралМАШ,
И БЕЛОМОРканал… - до срока сдали стройки…
Полина и Илья
Бог дал семье Анисьи двух детей -
Нюрочку, Маняшу, когда вернулся муж.
Дочь старшая Полина подросла, на выданье
И статна, хороша! Пора ей выйти замуж.
На сговор свататься пришли. С Кунтеч жених богатый.
Не малый выкуп принесли, Полина отказала.
Не хочет жить не по любви…
Илья ей мил и в том призналась.
Проклятье на смерть.
Отец рассержен был тогда, но, не желая дочке зла,
Перед гостями дверь закрыл. Сватья во гневе закричала:
«Тебе два горя предрекаю с невыносимой болью.
Тебя Полина, проклинаю!»
Прошло три года молодых. В семье Илья, Полина
В согласии живут, в любви - Бог дал им дочку, сына
На всю округу шла молва, что в Тарлашах колдун один.
Ну, а в Кунтечах - правда ль нет, все колдуны, там их почин.
Давно забыли о проклятье, но дьявол выждал срок.
Забрал сыночка Сашеньку в отместку за любовь.
Туда, где крылья ангелы бесплатно раздают
Сестренка Сашеньки ушла и там нашла приют.
Полина после похорон слегла,
От боли, горя стаяла и вскоре умерла.
Никто не верил, ведь она веселою была
И песенницей звонкую любила жизнь сполна
И в радость труд, все спорилось, и горе не беда.
Ее любовь Илюшу, хранила, берегла...
Плач матерей
Анисья всенощно молилась, колени преклоня
И Богородица спустилась перед распятьем сына,
Перед Крестом Христа.
Две Матери – Анисья и Мария подходят к Алтарю
И плачет Мать Анисья за Полину, внуков, сына,
И плачет Бога Мать Мария
За весь народ и Матушку страну.
Стирка на Архиерейском
Успенье скоро, избу прибирали,
На Архиерея озеро пошли стирать белье.
Вдоль берега, чуть выше красовались бани
Там с вечера замочены рубахи и гунье.
Лохани с щелоком и рубель наготове,
И коромысла с ведрами, как шеи лебедей,
А на подмостках простыни бучили и поневы
С песком и мыльным корнем теребили.
В кадушку воду нагревали камнями с печей.
Уже под вечер солнце воротило,
Анисья плещет, силу не щадя.
Белье как накипь, белое в корзинах.
И босых ребятишек гомон на мостках.
Жара уходит, воздух тяжелеет
И бабьей песней стелется туман.
И омуты глубокие в пучине,
И мягких трав цветочный аромат.
Анисья собрала белья беремя,
Корзины коромысло тянут вниз.
В руках, у старшей дочки Нали, френч отца военный,
У младшей Нюрочки - большой букет. Вдруг свист…
Негромкий, словно птица влет за ветку зацепила.
Знак от колдуна – лекаря.
Букет упал, девчушка рукавом лицо закрыла,
А нос опух, глаз скрылся за щекой и слезы лила.
Анисья про белье забыла, дочурку на руки взяла
И к колдуну на край села спешила,
В защиту Богородицу звала…
Сидел на крыше дед Матвей,
Он понимал язык цветов, зверей.
Его в селе любили, обращались,
Когда беда случалась и боялись
Кричит он с крыши ей:
«Анисья отвернись, иди домой, ужо
Пусть Наля добежит, возьмет настой.
Он приготовлен. В клети под куделью.
Мажь по лице и пол стакана дщери на нутро.
Болезный глаз промой и не буди.
Пусть спит. Читай молитвы, уходи!»
Анисья слова не сказала, все сделала, как он велел.
Наутро бегала Анютка, не зная боли и хворей.
Собрав в котомку кусок мыла
Три чашки соли, гречи и муки
Картошки, луку, свеклу из чулана -
Несет гостинец деду за труды.
ОБС – Одна Баба. Сказала…
Криводушны бабы у колодца
Судят - рядят. Гулкое ведро.
Тут Свекровь доходит до Анисьи:
«Слышала, что дед Колдун издох?
Не к добру такое происходит, на исходе дня вчера
Он на крышу влез, добрался до конька,
Развязал платочек, пепел сбросил.
По ветру летя, зло отпущенное дедом на свободу
Глазик внучке Нюрочке сбедя.
Геть домой, все люди осуждают,
Ты зачем продукты с дому унесла?»
У Анисьи в жалость давит сердце,
Жмется в душу горькая слеза
Жалко доченьку и дедушку Матвея
И Свекровку тоже жалко. Бог на то судья.
В храм вошла сноха.
Открылись Царские врата.
Пред Кануном у Распятья помолилась
Вспомнила живых, ушедших на покой.
Царствие Божье перед ней открылось,
Ангелы взошли на Аналой.
Вседержителю коленно преклонилась,
Помощи и милости прося:
«Утоли мои печали Матерь Божья,
Господи, спаси и сохрани меня».
Плакала Анисья у Престола.
Вдруг открылись Царские врата,
Светом кружит голубь над Амвоном
Херувимской песни слышны голоса.
Миролюбие открытого лица.
На окраине села изба Матвея.
Замкнута калитка, двор пустой
Только воет пес с цепи уныло.
Сени, сухотравье, скошенный проем.
Дед во гробе, на устах его улыбка
Миролюбие открытого лица,
Свечи в крест зажгла Анисья. Окропила
Стены дома, печку, голубца…
И святой водою губы оросила
Деду. В леву руку лестовку вложила,
Зеркало завесила и два окна,
Маятник часов остановила,
В печке тлящий уголь затушила.
Саван с белой ткани на двенадцать метров
Шила без узла, вперед иглой, сама
При этом голосила, плакала,
Молилась на отход души деда.
У старообрядцев раньше было...
Раньше на своем подворье лен растили
Для одежи смертного одра
В гроб на голы доски сыпали опилки,
Строганную щепу и много березОвого листа.
Хвойный лапник, им могилу тоже застилали,
Листьями подушку заполняя,
Волосы, что собраны за жизнь, влагали.
Крышку гроба не гвоздями забивали,
Белой тканью накрывали
И обвязывали лыковой вервьей, в трех местах
И перекрестьем, где колени, пояс и под головой,
И на полотенцах опускали.
До пятнадцати поклонов клали.
И на холм могилы камень возлагали,-
Это место отдыха для Ангела с Душой.
В леву руку кутью принимали, ели.
После еще семь поклонов били, провожали
Деда на Святой удел.
И Голубец или ГъЛубец, означает
«вглубль, иль глубокО- глубОко»,
Старообрядцев над могилой крест
С двускатной крышей, станище душе
А это было далекО далёко,
Столбец стоял вверху с малюсенькой избушкой.
И там клевали птички подаяние на стол - ушедшим
И иконка, и свеча потухшая лежали...
И также Голубец, то ларь в избе,
Что у полатей, у печи.
Так вот, пристройка-ларь,
Он спуск в подполье закрывал.
Послание таинственное.
Похолодало. Ночь, Псалтырь, Тропарь и Трисвятое…
Есть у нас у всех ОДНА ПЕЧАТЬ
Прижизненных забот и дел,
И с ней представимся перед Богом,
Душа Матвея деда, здесь, Анисья молится о ней…
И в полумраке свет мерцающих свечей
На печке тенью отмечает буквы, ясны,
Что сложены в слова: «Дочурку Нюрочку храни,
Оберегая от…» - на этом кончилась строка.
Часто думала Анисья о посланье,
Что могло бы значить сей указ?
Четверо детишек с ней намедни, остальные,
Из двенадцати рожденных, в небесах.
Дети все едино матери любимы:
Гришенька, Наталья, Анечка, Мария.
Нале восемнадцать уже было,
Грише год семнадцатый пошел,
Мусеньке три года, как сродилась,
Нюрочке пять лет и Мишеньке - второй,
ЗОлотов, или ЗолотОв.
Схоронили дедушку Матвея против правил
Отпевать не стали, не смогли
Власть Советская их храм в селе закрыла
И венчанье тоже отменила.
В Тарлашинский сельсовет всем народом избирали
Председатель коммунист, он из местных на селе.
Заместитель-секретарь то, наверное, из пришлых
Золотов Иван - служил в ОГПУ, затем в НКВД.
Золотая валюта – ЛУК.
Шло время, сеяли, пахали
Теперь уж лук не сами продавали для себя,
Госторгу за гроши сдавали, а Он на экспорт.
Отправляли до двадцать тысячи пудов.
И золотой валютой называли
Наш Тарлашинский и Кунтечинский лучок.
Анисья ночь молилась не спала, забылась…
И будто наяву в Кунтечах, во родном дому.
И Папенька Сергей Григорьевич
С ярмарки вернулись …
Поясок оберег семейная реликвия.
Анисью доченьку целует
И поясок дает, любуясь.
Девчушка дар сей приняла.
Он шёлковый, тонюсенький, цветной
На нем орнамент выткан не простой,
Им б замыкать ливрею, и надпись от начала
До конца: «Сей пояс принадлежит носить
Федюшиной Анистии Сергеевне».
Всю жизнь подарок берегла.
Бредут воспоминания….
Страда. Жара.
Опять страда, жара и в поле с петухами
Собралась Яшиных семья: свекровь со свекром,
Их сноха – Анисья с мужем Михаилом,
Сын старший Гриша держит поводья.
Заботы, хлопоты домашние.
Наталья старшая по дому управляет
С ней младшие сестренки Нюра, Мусенька.
Тут печку растопить, уладиться с дровами,
И воду с озера снести, и живность покормить.
И в огороде прополоть, полить,
Похлебку наварить,
Полы помыть и деток не сбедить.
К приходу родичей успеть и баню истопить.
Два годика Анютке, Муся грудничок.
Ей молоко грудное Маменька сцедила,
В бутылочку, а в пузырек
Водицу с мятым маком налила -
Поить сестренку, чтобы долго не вопила.
Отрезала палец.
Отец на поле жнет косой овес.
Мать жала на горсти пшеницу.
Устали все, уж солнце на заход.
Чуть-чуть осталось и Анисья
Серпом срезает палец со стеблем
И хлыщет кровь на скошенные листья.
Омыла руку архиерейскою водой
И ленточку с поневы на отрыв,
Землицу с подорожником смешала
Насыпала на рану, завязала,
Кровь остановив.
Не ждет страда и каждый час в учете
Взяла вновь серп, продолжила работать...
Маковая водица.
Приехали домой, а Муська спит и спит.
Все синенькое тельце, еле дышит.
Свекровка пузырек взяла – он пуст
Сказала: «Ей три дня, а там Господь решит
Оставить на земле, иль в небожители запишет».
Анисья плакала, Наталью не корила,
Всю ночь перед иконами молилась
И слезно Богородицу просила:
«Помилуй, Господи и сохрани, и
О, Всепета Мати помоги…».
Радость. Бог дал…
Три дня Анисья как в бреду была
Не ела, не пила, молилась
И слышит плач из люльки - доченька жива…
Под сердцем радость всколыхнулась,
Почувствовала мать ещё дитя,
Что ножками забилось.
Его Мишуткой все звала.
На том проснулась.
10 лет с войны, реалии...
Уж десять лет с войны прошло от Первой Мировой.
Хозяин в доме Михаил. Его отец Матвей -
Стар, немощный совсем, больной.
Свою жену он пережил.
Мать Михаила померла,
Забрав с собой внучка и тоже Михаила.
Страна бурлила.
И светит лампа «Ильича», и «Всем в колхоз» призывы.
Над сельсоветом красный флаг и Сталин у руля.
И «Уничтожим кулака, как класс», и комсомольцы
Впереди, и «Бога нет, и нет попа»,
«Свободу женщине!» - Арманд и Колонтай кричали:
«Семья и дети – второй план».
Традиции забыли. - "Все отобрать и поделить»,
«Награбленное грабь!». И вместо окрестить дитя
Вооктябрение ввели обряд…
И «Наркомат», и «Наркомпрос», и «Главполитсовет»,
И «Госиздат», «Политбюро», и «Агитпроп», и «Оргбюро»,
ВЛКСМ, и Культпросвет, КПСС, и радиовещание.
РаскрестьянИли всех крестьян,
В деревню беднота вошла,
А по углам шептались и молились:
«Советска власть нам не нужна»,
А кто и втихаря, венчались и крестились,
За то и поплатились.
Наля вышла замуж.
По Утру Наля убежала, не упредила, не сказала
Пришла домой и не одна.
Из Яшиных, что в девушках ходила,
В раз ЗОлотовой стала, Ивану ЗолотОву –
Законная жена. Косу отрезала
И красным кумачом главу свою покрыла.
И вскоре понесла, без свадьбы, без колец,
И без венчания, как та лучина без огня…
И память предков утеряла и в светлобуднее пошла.
А через месяц, может или два…
С решения Казанского Главкома, иль парткома
Артиллерийский полк в Столбищенский район
Направлен на ученья.
Артиллерийский полк. 1929г.
Штаб красноармейский в Тарлаши. В поповский дом,
Солдат в крестьянски избы на постой,
С кормежкой и обслугой.
Не посоветавшись, не обсудили, пришел приказ,
На этом в сельсовете порешили.
И Тарлашинских баб с мужьями не спросили…
На прошлый год за землях под Свияжском
В стрелковую дивизию Казани входило два полка.
Артиллерийский полк, стрелковый полк, они
Учебу проводили, военным лагерем в палатках жили-
Солдаты - новобранцы в Красной армии служили,
Не зная воинских повин, солдатских дисциплин.
Война с германцами, гражданская война.
Сынов, мужей немало положили, а в Красной армии
Призыв собрал крестьян, рабочих городских,
И посему ученья проводились.
И у Свияжска на маневрах по самолетам бить учили.
А в сей текущий год в Столбищенском районе
Дивизия приходит к новым лагерям
И посчитали в штабе РККА Казани,
Сам Ворошилов Клим программу принимал.
От Тарлаш до Кунтечи.
План Клима Ворошилова.
Решили, что от Тарлаш до Кунтечи
Артиллерийский полк пройдет учения.
Большой потенциал у этих территорий:
Огромные поля, где будут стрельбища и полигоны.
И формы сложные боев с военной техникой,
И управленье боем, перестроенья в сторону флангОв,
И применение двух эшелонов,
И встречный бой, кавалерийский эскадрон,
И в одну тысяч верст пробег солдат
По Оренбургу тракту, система заграждений,
И пушки артиллерии, и применение танков.
Из-за отсутствия учебных пунктов
Решили разместить призывников
В квартиры по крестьянским избам
И рубль давали за постой,
На что могли купить крестьяне
Шестнадцать килограмм муки ржаной, -
Четыре раза хлеб испечь с муки куплЕнной,
Конечно, не для маленькой семьи – большой.
Тут забегая наперед:
Казанская стрелковая дивизия под номером один
Она как раз была в Казани, где снесены казармы
Артиллерийского училища сегодня! А тогда,
Перед второй Отечественной войной,
Назначена была по номеру восемидесяти шестой.
Невский пятачок. Татарский полк.
В составе более шесть тысячи отобранных бойцов,
И полк артиллерийский среди других полков, бригад,
А дальше Финская война и Ленинградский фронт,
И Невский пятачок, Дорога жизни в Ленинград.
В боях с фашистской группировкой армий «Север»
Сражался доблестно Татарский первый полк!
Там пушки басом говорили. И с ними
На одной земле фашистов били – Волховский фронт.
Новиков Евгений.
Где воевал стар. лейтенантом Новиков Евгений,
В дальнейшем мужем стал девчушке той из Тарлаш.
А это доченька Анисии Сергеевны.
Она служила в госпитале в звании младшего сержанта.
Отец Путина.
На Невском пяточке в одном строю с героями Казани
Сражался доблестно боец, военный подвиг труден.
Тяжелое раненье получил Владимир
Спиридонович отец, чей род с фамилией Путин.
Бабий бунт. 1929г.
Вернемся в Тарлаши, в село. Голодный год.
По тракту Оренбургскому дивизия идет.
Иван уехал полк встречать.
Наталья к матери Анисьи побежала
И по селу своей родне и бабам рассказала.
У сельсовета бабы ждут, не меньше четыреста.
Решили миром обсудить. Кричали бабы в голоса:
«Амбары выбраны до дна! В посев семян не стало!
В колхоз отдали борону, соху и молотилку,
Нет дров, соломы нет и сено увезли за недоимку!
В хозяйствах крепких мужиков на выселки и в тюрьмы.
Кого и вовсе расстреляли, имущество забрали,
И церковь разорили! И все отнять и поделить?!
За что священника хулить и выселять?
Его пришли мы защищать!
Не отдадим под штаб полка его избу!
И на смерть будем здесь стоять!
Долой грабеж! И нищету! Терпенье кончилось у нас!
Солдат по избам запустить, а нам с детьми куда?
Три тысячи солдат идет.
Не пустим в Тарлаши мы полк!»
Карательный отряд ОГПУ
Тут председатель сообщил, и через три часа
ОГПУ с милицией, в село прибыл карательный отряд.
Стоят с винтовками красноармейцы,
Напротив, бабы голосят, и камни,
Палки полетели на головы солдат.
Столкнулись с бабьей силой мужики,
Детишки плачут на руках,
И командир с наганом наготове
Приказ отдал: «Готовись, заряжай, стрелять!»
Солдаты не стреляли, хотя потом и говорили,
Что в Семиозерке в Бабий бунт стреляли и убили…
А в Тарлашах кого смогли поймать поймали,
В холодны пОдполы и ледники сажали.
Наталью в тот же день забрали.
Три дня в подполье без еды держали.
И на допросы вызывали,
И дознаватели пытались все узнать,
Куда сбежала и где спряталась Анисья –
Враг народа – мать. Наталья не сказала,
Она действительно не знала.
Анисья уехала из Тарлаш навсегда
Анисья с детками со схода воротилась.
Бежала скоро, чтобы спрятаться успеть.
Муж Михаил ждал нервно у забора
Собрав детей, сундук, котомки, снедь.
Успел лишь сыну Грише прохрипеть:
«Скорей беги к Илье до дому, подвода там стоит»,
Анисье говорит: «Езжай в Казань, там схоронись.
Наталью обожду, претерпеть нам надо эту пору.
Намедни заявленье написал в колхоз,
Сейчас пойду, отдам. «Анисья прервала:
«Какой колхоз, о чем ты говоришь?
Здесь нет житья, все прахом, ты очнись!»
У Михаила ходят желваки:
«Я гражданин своей страны,
Ее на фронте защищал,
Сам Ленин землю обещал.
И Сталин вождь нам говорит:
«Мы победим наш старый мир
И новый светлый мир построим…»
И коммунизм наш победит!»
Григорий сын взял лошадь под уздцы
В телегу сена положил.
Сундук на задний край поставил
Анисью Матушку, сестренок усадил,
Запрыгнул сам и по бокам коня ударил.
Казань.
В Казань приехала Анисья,
Без документов и с детьми.
К кому пойти и где остановиться
Нет ни знакомых, ни родни.
Остановились на Проломной.
Трамваи ходят по Кольцу
И площадь замощёна камнем,
И церковь, что Андрея Первозванного,
Собор Богоявления,
В четырнадцать колоколов -
И Звонница до небо уходила.
Когда-то это место называли
Богоявленья слободой.
Собеседы.
На первом этаже там помещенье было,
Куда старообрядцы на собеседы шли
И здесь Анисье адрес подсказали
Под домом, возле бань на Левом на Булаке
Не занятый подвал, туда пошли.
Подвал на Булаке.
Григорий выгрузил подводу,
Сестренок с Мамой проводил.
Сырой подвал, цементный пол,
Лохани и корыта, и низки потолки,
И по углам с бельем мешки.
А за ночлег не брали,
На пропитание еще работу дали –
Стирать солдатские рубахи и порты,
И мыть в домах, где были бани
Заплеванные, грязные полы…
Забрали сено, что в телеге, разослали,
Из сундука платки и сарафан достали
Теперь в подвале их изба
И на цементовом полу
Детишек спать позвали.
И рядом книга православная, икона,
И лестовка, и бронзовый подсвечник из Кунтеч
Анисья будет с ними жить до самой смерти.
Молиться Господу, Молитвой нашу жизнь беречь…
Григорий в Тарлашах
Григорий в Тарлаши вернулся в тот же день
Сестра Наталья под арестом
Отец его чахоточный больной,
А лошадь надобно вернуть, она колхозна.
Продразверстка или грабеж…
Еще полгода, как назад в село явился продотряд
У них приказ с крестьян собрать по продналогу,
До двадцати процентов урожая.
В действительности же под ружьями
Все до последнего, что было у крестьян поотбирали.
Разбилась машинка «Зингер»
И лошадь Яшиных, его все звали как Милок, забрали.
Машинку «Зингер» швейную, на ней Анисья
Свою семью, соседей обшивала,
Ей батюшка Федюшин с ярмарки привез и подарил.
На двор несут, к подводе,
И тут Наталья выбегает
Из рук милиционера машинку тянет,
Что есть уж сил.
Мужик в руках не удержал и уронил, разбил.
И выругался матом, хлыстом Наталью осадил.
Затем с собой увез Милка с крестьянского двора.
Что сделать мог семьи хозяин?
Лечь с пулей в голове?
А на кого детей, жену оставить?
В колхоз ведь сами не пошли…
Смерть Милка.
И через месяц по весне Григорий по дороге
Увидел на обочине коня,
Наездник тянет повода…
С трудом узнал, на мокром снеге,
Милок бездыханно лежал.
Хрипел и пена с мягких губ стекала.
До полного изнеможения милиционер
Коня загнал, наган поднял, курок нажал…
Плечом Григория оттолкнул
И к сельсовету заспешал.
Душа Земли животных Души принимает.
Милок лежал, с открытых глаз
Слеза бежала, Его Душа в Душе хозяина была.
Прижался Гришенька к груди коня.
Под кожей ребра, в кровь истерты губы
Остановилось сердце у Милка, уснул…
И не Григория на то вина.
Потом с отцом МихАилом Матвеевичем
Его в лесочек оттащили, схоронили.
Стоят часы.
Вернулся Гриша, у калитки
Надрывный кашель слышен из избы.
Холодна печь, отец его в молитве.
Сестры Натальи нет. Стоят часы.
Сын Гриша печку растопил.
Отца обнял, забылся и у икон заснул
До самого утра. Наталья - мужнина жена.
Иван просил у командира отпустить,
Классовый враг народа.
А он сказал: «Нельзя,
Она дочь классового врага!
Вчера Федюшину – Багрову Настю
За противодействье размещенью
Полка арестовали. А она,
Анисьи Яшиной двоюродная сестра.»
По приговору главного в Татарии суда
Имущество конфисковали и на три года
В трудовые лагеря сослали.
Совхоз им. В.И. Ленина.
В четвертый день Наталью отпустили.
Ее Иван муж на поруки взял.
Жизнь дальше шла. И солнышко вставало.
В совхозе Ленина за трудодни собрали урожай…
И комсомольску свадьбу объявили.
Печать от сельсовета ставил Золотов Иван.
И старики молчали про венчанье.
Венчаться не где.
В Покровском храме Тарлаш
Фуражный сделан склад.
Комсомольская свадьба.
На свадьбе комсомольцы удалые,
С села Никольское приехала родня.
С Кунтеч призывников солдат позвали
Гуляли, пили, ели до рассвета
И новы песни пели до утра.
Красива Тарлашинская невеста,
Жених ее в бригаде бригадир.
И «Горько» дружно молодым кричали,
И подрались, и помирились,
И наплясались, утомились – спать легли.
Кто в сенях, кто на лавках,
А кто уж сильно пьян на коврик, на полу.
Наталья с двумя девками смеялись,
По бабьей глупости, иль в шутку, иль по злу
Красные банты.1929 г.
Нарвали кумачовую косынку
На ленточки, иль в тонкую тесьму.
И парням, мужикам, пока все крепко спали
Ширинки расстегнули тем, кто в галифе…
И на причинно место завязали
Красны банты, как флаги на шесте.
Не стали бабы ждать, когда они проснутся,
Хихикали, шли быстро по домам.
Наталья не ложилась, печку разожгла,
Водицу принесла и кашу наварила,
Рассол с подполья принесла…
Тут разъяренный муж с порога:
«Где косынка?» - он тоже в галифе ходил,
Сбежать Наталья не смогла…
Суд, приговор, наказание.
Взял вожжи муж и бил нещадно,
Где попало, не жалея сил
Потом пинал по животу
И кулаком в лицо ударил.
Он знал, как надо бить в ОГПУ.
Наталья в голос не кричала,
Сумела вырваться и к озеру бежала
В другой конец села к отцу
И там сознанье потеряла.
Отец дочь на руки поднял,
Тут Гриша в избу забежал.
Наталья глухо застонала,
Отец закашлялся,
Его все тело трепетало,
Но на ногах все ж устоял.
Григорий Налю подхватил,
Поднес к кровати, положил.
Кровавое пятно.
Лицо в крови и тело в синяках.
Сестренка сжалась в ком.
С Души вверх вопль и долгий крик…
Кровавое пятно…
На белых простынях.
Случился выкидыш, впоследствии она
Родить детей уж больше не смогла.
Стоял средь дома Михаил,
Что думал и о чем молил…
А по его седым усам лилась-
Текла горючая слеза.
Льняное полотенце.
Обмыл Григорий маленькое тельце,
Поцеловал, к иконам приложил
И завернул в льняное полотенце.
Под яблоньку у дома схоронил.
Забрал подводу у Ильи,
То муж Полине - старшей дочки Михаила,
Она с детьми не давно померла.
Илья в соседях жил один.
Вдовец, он сильно Полюшку любил,
Так он в совхозе конюхом служил.
Прощай родимый дом.1929 г.
Собрал иконы, скарб какой из дома
Сестру Наталью вынес на руках.
В телегу положил и Михаилу батюшке
Помог дойти, тот чуть держался на ногах.
Илью просил доехать до Казани,
Чтоб он коня обратно в Тарлаши вернул.
Перед дверьми избы перекрестился,
Сжал кулаки, стонал и плакал, и молил:
«Прости, Родная Мать Земля,
И дом Родной прости,
Мой Род на кладбище лежит…
Я не вернусь сюда,
Не будет здесь моей ноги.»
Луна холодным светом путь открыла
В Казань, там маменька и две сестры малы.
И новой жизнью одарила,
Где радость и беда на два крыла легли.
Мать Анисья и сестренки в Казани.
Анисья третий месяц как в Казани.
Марии пятый годик уж пошел.
А дочка Анечка живет у «чужих людях»…
с шести годков, как в доме на «Собачке»,
Где раньше был базар, и торг мясной.
Тут, близко, что рядом с Рыбнорядской.
Встреча.
Жена начальника, он главный в Наркомпросе.
Гуляла с дочкой, ей шесть лет.
И рядом у кинотеатра с вывеской «Народный»
Анисья милостыню просила с дочками на хлеб.
На паперти, чтобы прокормить детей.
Сундук с платками, что из Тарлаш привезенный,
Богатые германские платки,
Их в праздники дарил любимой дочке
Отец Сергей Григорьевич, из шелка и парчи.
Все восемнадцать штук, а может больше было.
Кидали впопыхах, счет не вели,
Когда из Тарлаш уезжали
Анисья, в «бабий бунт», с двумя детьми.
И попросила сохранить сундук,
Как «кошелек» на горестные дни.
В церковном двух этажном доме,
Что за Богоявленским храмом,
Украли.
Там обещали сохранить.
Когда пришла Анисья, чрез неделю
Сундук украли и не на что
Теперь ей было жить.
И утром, и ночами Анисья грязное белье стирала.
Пока красноармейцы мылись в бане, на Булаке
Скорее гладила на Углях утюгом солдатские рубахи.
И вот стоит на паперти Анисья с протянутой рукой.
Жена начальника Наркомпроса ТАССР.
К ней подошла, красивая в одежде
Под шляпкою с вуалью и пером.
Все расспросила, говорила: «Девчушку кареглазую
Анютку, я заберу в свой дом.
Смотри Анисья, как поладили малышки,
А доченька в семье у нас одна, да и к тому
Татарская у нас семья, а дочка плохо говорит,
Да и не знает русских языка…»
Анисья отдала, куда деваться.
На рУки Машеньку взяла ,
Прижалась к ней и слезы утирая
До дому, где Булак, в подвал пошла.
И сердце Материнское застыло.
Натруженные руки, спина болела от труда.
Вдруг боль в груди пронзительно заныла
И сердце Материнское застыло.
Анисья босиком, во двор…, а там беда.
Остановилось время.
Телега, что из Тарлаш медленно
Катилась, давила воздух и дома.
Над головой пространство поглотила,
И только дочери раскрытые глаза…
И на лице подтеки кровяные.
Стон Нали, жуткий кашель мужа Михаила
И сына Гриши крепкая рука.
Сын Гришенька.
Поправилась Наталья, Михаил в больнице.
Тогда кровь горлом у него пошла.
А Гриша парень, он смышлёный, деревенский,
Не зря в нем кровь Федюшиных текла.
Устроился в Суконну Слободу,
Где Щербаковский переулок,
На фабрику конфет Петцольда «Светоч»,
Что стала с 1957 года фабрика «Заря».
Ему, как лучшему «водителю кобылы»
Жилье, какое было дали. На фабрике
На девять лошадях с повозками возили сахар.
На-гора им выполнялся план, почти, что как Стаханов.
И своих сил Григорий не жалел,
А лошадей любил и холил, и жалел
Всю жизнь он помнил своего коня-
Милка, что не свою волею оставил…
Новое жилье.
Так вот на Баумана, что рядом с домом Банка
В доходном раньше доме – коммуналка.
Советские жильцы и на втором, над первым, этаже
Был коридор между двух комнатных дверей
Сюда семью Григория поместили. Там жили.
Анисья Господу молилась, перед иконами стояла
Спасибо Господу за все,
Что было раньше и что стало…
Прости нас Господи, спаси и укрепи.
Дай сил греха не совершить.
На все твоя Велика воля,
А нам свой крестный путь снести
И каждому своя отрезанная Доля.
Сон в больнице.
Лежит в больнице Михаил
И видит сон, а может быль-
«Он маленький совсем мальчонка
На праздник Покрова с Покровском храме
Тарлаш стоит у алтаря и ангелы
Над клиросом у створа Царских врат
Под песню Херувимскою
В семь труб зовут, трубят.
Бабушки на лавочке.
Вдруг сзади за оконцем
Крылом взмахнула тень,
Две бабушки на лавочке
Судачат, им не лень:
«А у Федюшиных с Кунтеч
Двум братьям было завещание.
Один Сергей, другой Маркел. Отец
Им поровну наследство поделил, оставил.
Федюшин Маркел Григорьевич.
Сергей, Маркел - то в дело все вложили,
Ну, а Маркела сын все прокутит.
На бричке баб в Казань возил,
На Рыбнорядской в срамный дом ходил,
Хозяйство и жену не бдил.
Не помнил сколько в карты проиграл
И много пил. Не раз его Сергей корил,
Долги племяннику прощал, жене его и детям помогал.
От сатаны не смог отречься брата сын
И с этим мир земной оставил.
Жена его не долго прожила
И в след за мужем ко Господу ушла.
Оставив четверых детей.
Потом Сергей в Казани,
Их в Дом Призрения отправил.
Брат Маркела Сергей.
К детишкам ездил, помогал приюту,
Домой к себе по праздникам возил
И за учебу деньги заплатил…
Тут революция грядет
Локомотивом движется вперёд.
Все потерял Сергей.
Жену, хозяйство, почти всех детей…
Не выдержало сердце старика
И с этим мир Земной оставил.
Два брата, одна кровь
И разная судьба и все могилы рядом.»»
Не главное богатство. Не главное личина.
А важно Душу не убить,
Тем сохранить себя от тяжести греха
И в этом жизни сила!
"Открылся свет, запели «Символ веры»
Звучат псалмы, пред иконой
«Утоли мои печали»
Слеза у Богородицы стекала
Упала на ладошку Мишенки случайно
И у лампады пламя засияло ярко.
Матушка к себе зовет.
А рядом Матушка покойная была,
Рукою только поманила и еле слышно говорила:
«Иди ко мне, сынок, я по тебе скучала,
Теперь мы будем вместе навсегда.»»
Тут Михаил открыл глаза
И Маменька пропала.
И только впалая грудина,
Истерзанная болью и кручиной
Родной любимый сыну образ берегла.
Не жилец. 1933 г.
Анисья мужа забрала, совсем уже больного
Врачи при выписке сказали: «Не жилец»
Семья на Баумана жили в коридоре, в коммуналке
Григорий сын в ответе за семью опора и кормилец.
Прошло три года. Зовет Анисью Михаил.
Соседка тут прошла по коридору,
Анисьи нет, она к базару выходила,
Чтоб коврики, что связанные ею были,
Продать и хлеб купить.
Соседку за руку держал больной и хрипло говорил,
Он думал, что жена присела пред ним…
«Анисья, Маменька сегодня приходила,
Я с ней пойду, здесь больше не могу,
Прости за то, что чем тебя обидел,
Прости за сына, за любовь к чужой, прости,
Я жил как смог, детей тебе оставил,
С тяжёлым сердцем ухожу, прости…
Вздохнул, глаза закрыл и Душу к Богу отпустил.
Совпадения случайны?
Шел 33 год, и 21 августа в 58-ом году
В тот месяц и число, Анюта – дочь его,
Родила доченьку Ритулю, то внучку Михаилу.
Еще одно в семье есть совпадение:
Родной брат Матушки Федюшиной Анисьи
Расстрелян он был 3 августа в 1937 году,
И в тот же месяц и число в 56-ом
Анюта дочку родила Любашу.
Могила рядом со Старообрядцами.
Вернемся в 33 год. Анисья вечером пришла,
Всю ночь Псалтырь читала,
А утром Гришу призвала
Чтоб съездил в Тарлаши и сообщил Илье.
Илья ведь тоже их семья, хотя и не по крови,
Но по Душе, когда Анисьи дочка умерла Полина.
Илья, Полины муж, все время помогал
И стал родным по Бога воле.
На Арском кладбище Анисья схоронила Михаила,
В конце, на левую аллею,
Среди старообрядческих могил
Она всю жизнь была верна своей
Старообрядческой вере.
Кто где? 1930г.
Наталья дочка старшая Анисьи
На фабрику швеей устроилась сама.
Ей дали койко-место в общежитии,
А Муся - младшая жила с Анисьей,
И с братом старшим Гришей, совсем была еще мала.
А Анна, средняя в семье – вне дома у чужих.
Анисья дочку навещала иногда
Чужой дом, в людях для Анюты стал своим…
Чужая, родная семья. 1929 г.
У Рахматуллиных семья, их двухэтажный дом,
Что рядом с Рыбнорядской на горе.
И кованая решетка перед входом,
И палисадник не большой с цветами во дворе.
Рахматуллина Гульсира Закировна – мама.
А Гульсира Закировна - хозяйка
Хорошая и добрая была.
На философской кафедре служила в КФЭИ
И вслед за мужем в ВКП(б) вступила.
Рахматуллина Роза Исхаковна – дочка.
Дочурке Розочке шесть лет.
В семье она одна и Гульсина Закировна,
Узнав о трудном положении Анисьи
В свой дом Анютку забрала.
Рахматуллин Исхак Шигабутдинович – отец.
Хозяин сам Шигабутдина сын Исхак
До революции учитель в медресе.
Затем вступил в РКП(б),
А также был редактором в газетах –
«Кызыл байрак», «Эшче», что в переводе –
«Красное знамя» и «Рабочий».
В центральный мусульманский комитет
От партии и от татар уполномочен.
Директором стал института
Марксизма – Ленинизма.
Старался для людей, крестьян, рабочих.
И арестован был, затем освобожден
И к 1920-ому году
Пришел в сознании к федерализму
И отошел, на смутные в то время дни,
От идеалов национализма.
Расстрел 1937 г.
Наркомом Просвещения служил ТАССР
В обкоме завотделом ВЛКСМ работал
А в 1936-ом необоснованно осужден
И в 1937 году… расстрелян.
В Москве на кладбище Донском схоронен.
В 57-м с него все сняты обвинения.
Можем ли мы понять, сегодня, это время.
Беда в семью пришла и не одна.
Недоносительство на мужа.
Жена Исхака Шигабутдиновича
Гульсина Закировна признана была
Врагом народа, осуждена
«За Недоносительство на мужа.»
Особым совещанием НКВД –
Два года гласного надзора еще и
С конфискацией имущества.
Детский приют. Роза. 1937 г.
Когда в тюрьме родителей держали,
То дочку Розу из «Белинской» школы исключили,
Подросток о четырнадцати лет
В колонии со спец. режимом
Безбожный мир познал безвинно.
Роза воевала.
По окончании курсов связи в Бугульме
Боец - защитница Советского народа – Роза
Пошла на фронт и воевала до Победы…
По окончанию войны в Казань вернулась.
По Баумана улице шла не спеша, остановилась.
В Кирзовых стоптанных солдатских сапогах…
Навстречу Анна Яшина спешила,
По медицинской службе в госпиталь - сержант.
Встреча на Баумана после войны.
Их встретились на миг глаза,
А может быть на вечность,
Остановила время памятью судьба
Почти родные, сердце кровью лилось в бренность.
Там… Детство далеко, репрессии и смерть родных
И тяжкий груз семей, четыре года страшная война,
И страх! И боль! И радость! И обида…
И в голове стучат слова: «За Родину!», «За Сталина!»
Без бабьих слез.
Прошли…
Со стороны смотреть, как двое незнакомых.
До боли близкие Анюта, Розочка.
Безмолвно. Сжато по-солдатски,
Без бабьих слез по жизни… Навсегда.
Все это было в 45-м, а сейчас…
Розочка и Анечка 1929–1937 гг.
Играли, бегали девчушки, как сестренки
И к школе Аня на татарском,
А Розочка на русском чисто говорят.
И ездят с Атием hем Анием белен на дачу.
И песни мелодичные, старинные с мелизмами
По пентатонике татарские поют,
И вышивают крестиком цыплят.
В театрах ходят и в музеях,
И радостно встречают Первомай.
Первомай в ТАССР.
Под флагом красным, в праздничных шеренгах
Рабочий класс под музыку
Советскую, татарскую идет,
Чеканят шаг военные и штатские колонны
Танцует и ликует весь народ!
И каждая колонна всем являла:
Сплоченность, гордость за мировой
Союз рабочих масс,
Решимость, силы все вложить
В борьбе за построение коммунизма.
И каждый был готов не только силы,
Но и без остатка жизнь отдать!
Трибуны Дома Печати.
На Баумана, на трибунах Дом Печати
Стоял Татарский Облком ВКП(б)
Все руководство ТАССР и рядом НКВД:
Мратхузин, Байчурин, Динмухаметов, Лепа,
Разумов, Алемасов, Гарин, Рудь. Потом…
Все арестованы, все встали под расстрелом.
По улицам с плакатами шли жители Казани
Весь город веселился и громогласно пел
И не было тогда ни бедных, ни богатых,
Гордились все страной СССР!
Звучали лозунги, призывы:
«От каждого по способностям –
каждому по труду!» и «Депутат - слуга народа»,
«Да здравствует КПСС», «Кто не работает - тот не ест.»
Кричали все «Ура!», «Да здравствует товарищ Сталин!»
И Миру Слава, и Труду, и Маю Слава!
СССР до войны Великой Отечественной.
А было радоваться чему и чем гордиться,
Ведь сохранил Советский Человек в своей основе
Любовь к Отечеству, Ответственность и Доброту.
Магнитка, Метрострой, Кузбасс и Уралмаш.
И хлопок, и чугун, и нефть, и уголь, сталь и никель.
И самолеты, трактора, моторы,
Военная промышленность, и пятилетку за 4 года!
И не одна страна такого сделать не смогла!
Построено четыре с половиной тысячи
Крупнейших фабрик и заводов.
Театры, клубы, детские сады,
И школы, техникумы, институты,
Библиотеки, школьные кружки.
Бесплатные и лучшие врачи.
И каждый год сниженье цен,
Богатые колхозы и совхозы.
Нет безработицы, аборты под запрет.
Бесплатные квартиры для народа.
И профсоюзные путевки в санатории.
Безоблачное детство - Орленок и Артек …
И песня:
«Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек».
Семья Яшиных без Отца Михаила Матвеевича.
Анисья дочек собирает в школу
И радостью полна и благодарна.
Ее дочурки Анечка и Муся
Получат образование бесплатно.
Наталья старшая училась только по Ликбезу ,
А Гриша - сын свои университеты
Вне школы, институтов проходил.
Им старшим семью содержать, кормить.
Лишенцы.
Семья Анисьи попадала
в понятие «лишенцы».
То семьи, дети кулаков,
с ограничением Гражданских прав:
Закрыто обученье в ВУЗах,
Для них налоги повышали,
И лишены всех пенсий и пособий,
И на работу не везде их брали,
Нет права проголосовать,
Быть членами профсоюзов.
И на продукты карточки не выдавать!
Анисья Сергеевна Яшина.
А Матушка Анисья, чахоткой заболела
Надорвала свое здоровье Мать.
Еще из репрессированной семьи с лишеньем прав.
И ни куда не брали на работу.
Трепала, пряла шерсть, сучила пряжу,
Носки и коврики вязала, продавала…
И пенсию, потом уж получала 22 , плюс 2 рубля…
И одеяла лоскутные, ватные стегала…
За всех молилась дома
И далеко в Царицыно, пешком,
на службу в церковь торопилась,
в душе услышать колокольный звон.
На литургию, под Казанью.
В Казани храмы под замком…
В Царицыно.
Молилась Господу и Богородице Казанской
И всем Святым, особо Матушке Варварушке Святой.
Закрыли храм в Царицыно в 38–ом,
Открыли под конец войны
В тяжелые и горестные дни...
Варварин день.
Варварин день, в народе он еще, как Бабий праздник.
«Куриный шаг» прибавил день, в народе говорят.
В день памяти к заступнице Варваре
Приходят, молятся за тех, кто на сносях
И о послании здоровья детям,
И для защиты жен, невесток, снох
От несправедливости со стороны
Мужей, его родни, свекровей.
В день памяти Анисьи.
Тут забегу вперед, скажу – не зря, Анисья прожила
До девяносто восемь лет.
Ушла Душа 17 декабря,
И это День Святой Варвары, Бабий праздник.
Удивительные совпадения?
И в этот день еще есть дата
День памяти Преподобного Иоанна,
Что родом из Дамаска – город мусульманский,
И с христианами, и с иудеями в согласьях жили.
Преподобный Иоанн Дамаскин.
Родился Он в столице Сирии,
Где правил Лев Исав.
Отец Иоанна с именем Сергей Мансур
Был казначеем при дворе халифа,
А после его смерти Иоанн
Стал при дворе на должности
Градоправителя – министра.
И почитали Иоанна, как заступника народа.
Рука Иоанна. Отсечение.
Но, неугоден императору и власти.
И по подложному письму
Халиф приказ издал, чтоб Иоанна отстранить
От должности и отрубить у правой руки кисть.
Повесить всем на обозрение и к вечеру вернуть.
А это в мусульманском мире наказание
Выше смерти. Так пищу принимать
Могли лишь правою рукой.
Есть выбор – стать свиньей,
Есть ртом подобно, как скотине?
Иль умереть голодным!
Чудо.
Молился Преподобный Иоанн
У Богородицы Святой иконы
Об исцелении. Заснул.
и видит Лик и слышит голос:
«Иоанн, ты исцелен». проснувшись Он увидел,
Что кисть с рукой неповредимы .
Халиф испуган чудом был
И должность прежнюю Иоанну предложил,
Но праведник не принял, отказался.
Он роздал бедным все имущество, богатство.
Отправился в Иерусалим, где стал
Послушником простым.
Мудрый старец.
Никто из монастырской братии
Его духовником не соглашался стать
И только лишь один,
То очень опытный и мудрый старец.
Взялся за воспитание в ученике
Смирения, терпения, послушания.
Чтобы прогнать дух бунтаря
И мысль неповиновения.
Все что не делается, все к лучшему.
Учитель запретил ему писать,
Чтобы не стали все его успехи
Причиной гордости, тщеславия.
А это в человеке сила сатаны.
Послал его продать корзины.
Причем гораздо выше стоимости
От настоящей их цены.
И вот преодолев мученья путь, пешком
Под знойным солнцем до торгов в Дамаске
С корзинами в руках и на плечах,
В изношенном и рваном платье
Простого продавца.
Втридорога корзины предлагал,
И слышал оскорбленья, униженья, брань…
Его знакомый рядом проходил, узнал
Корзины по большой цене скупил, не дал
Возможности Иоанну осознать…
До дна смирение познать.
Испытания.
И тут еще одно приходит испытанье:
В монастыре усопшего готовят отпевать
И брат покойного, Иоанна упрошает
Слова на утешенье написать.
Отказывался долго, и все же уступил
По милосердию, по просьбам горем удрученного
И написал, поправ учителя запреты, епитимии
Свои известные, и в наши дни
Те знаменитые, надгробные тропари.
Нарушив наказанье «Не писать»
Был изгнал старцем вон из кельи.
И монастырские монахи стали умолять, просили,
Чтобы вернуть его обратно в церковь.
Тогда им старец уступил,
От селе Иоанну поручил,
Чтоб нечистоты вычищал и все руками убирал.
И Преподобный чистил, не роптал.
Милость Богородицы.
Тем образец явил всем нам
И послушанья, и смиренья.
Иоанн вернулся вскоре в Лавру,
Где до кончины своих дней
Писал церковные песнопения
И множество духовных книг.
Борец в тюрьму посажен.
Он в семьдесят четыре года
Покинул монастырь, чтоб обличить иконоборцев.
За что в тюрьму посажен был.
И пытки все постиг, но перенес, остался жив.
Шло время, старцу было в ночь ведение-
К нему Святая Богородица пришла
Сказала, что восстановлена его рука.
Теперь она служить должна
Для прославления Божьего начала.
И Иоанн из благородного металла
Кисть маленькой руки сам изготовил,
И к нижней части в Богородицкой иконе приложил.
Чтоб люди помнили и знали, что
Милость Богородицы по искренним
Мольбам просящих утешает, помогает,
И сотворяет Чудеса, и что Господь всех любит
И милостью своей нас одаряет.
Защитник икон и веры православной.
Жил долго Преподобный Иоанн Дамаскин.
И в сто четыре года Господь к себе призвал.
И принято его считать Святым,
Защитником икон и веры православной.
День, что 17 декабря – день памяти
Дамаскина Иоанна стал таким же днем
Федюшиной в девичестве,
И Яшиной в замужестве – Анисье.
На иконе Богородицы три руки – «Троеручница»
А «Троеручница» икона по молитве
Болезни изгоняет рук, суставов, ног
И зрение премного улучшает,
И по хозяйству помогает.
Она сподвижница по ремеслу
И от тоски, апатии, печали избавляет.
Так вот икону эту, еще с Федюшинских Кунтеч
Анисье удалось сберечь.
Она сейчас истертая и ветхая совсем
Защитница детей и матерей
Хранительница Рода.
Все праздники церковные Анисья соблюдала
И в комнатушке маленькой родных встречала,
За всех детей, внучат и правнучат молилась
В заутренню, вечернюю Живых
И радостью Покойных вспоминала.
1938 год.
Вернемся в довоенные 30–ые года
Двадцатого столетья…
Анисья дочек в школу собирает.
Мария учится в шестом,
А Анна семилетку завершает.
Яшина Мария – внучка
Федюшина из Кунтеч.
Мария шустрая, веселая, задорная была
Не унывала, сдачи дать могла,
Когда обида непомерная…
Однажды спорили по – детски,
Может и всерьез девчонки и мальчишки в школе.
И кто-то крикнул: «На допрос Маруську надо,
Как врага народа!
И туберкулезная она и мать ее больна».
Смолчать Мария в этот раз смогла,
Но сильною обидою полна.
За род свой Яшиных, Федюшиных не винных.
И главному обидчику в раздоре,
Зима тогда на улице была,
При выходе с уроков
В штаны засунула весь снег, что рядом собрала,
За то Марию Яшину отчислили из школы!?
Бесплатное государственное жилье.
Григорий труженик он добросовестно и честно,
С усердием работал на семью,
И руководство фабрики «Заря»
Ему бесплатно, квартиру выдали на три окна.
Простенки окон маленькие были,
Так три на семь квадратных метров точно есть.
Зато теперь и у него, у Мамы и сестренок
От государства по наёму, своя жилая площадь есть.
И наконец ушли из коридора,
Где прожили семьей большой не мало лет.
Улица Свердлова.
Дом первый, что на улице Свердлова,
А раньше эта улица была Проломной,
Потом Кирпичная, Георгиевская,
В народе говорили, что Егорьевской была
Затем Свердлова, теперь уж Петербуржской названа.
Старообрядцы жили.
В Казани говорили, на Свердлова старообрядцы жили
И рядом два старообрядческие храма были.
Никто в семье, вокруг впоследствии не знал,
Что Яшина Анисия Сергеевна родом из
Старообрядческой семьи, традиций, веры, правил.
Дом 1, корпус 2.
По Свердлова, фронтоном к Баумана –
Мазуровские номера,
Так вот они под корпусом один,
А Яшины где жили - корпус два.
Дореволюционные дома.
Коммуналка.
Второй этаж во корпусе втором
И общий коридор на пять семей.
И кухня общая и водопроводный кран,
Одна плита на две семьи,
И туалет один, он тоже общим был
Загнутый проволокой крючок –
Чуть еле держит дверь, а там
Водопроводный кран с чугунной раковиной,
Естественно с холодною водой,
БочкИ с водой, почти висят над головой,
И почему - то рядом два чугунных унитаза
Шипели аммиаком так, что глаза щипало.
И холод был ужасный.
Никогда не крали у друг друга.
На стенах, на гвоздях подвешены корыта и тазы,
А ближе к еле-еле теплой батареи из чугуна
У окна, лари с картошкой, луком и морковью.
И на ларях, в то время не было замков,
А пять семей и общий коридор
И никогда не крали у друг друга.
Хорошее жилье.
Есть комната, хорошее жилье, в нем сухо и светло
И даже две кровати и кушетка встали.
Анисья с Мусей на одной, Анюта с Налей на другой,
А Гришенька отдельно спал на кушетке
За узким шкафом одно дверным.
На окнах фикус, гребешки, геранька зацвела
Иконки в уголок, за шкаф,
Чтобы не сразу видно было…
И комната почти как в праздник храм.
Анна закончила семилетку…
Закончила Анюта школу семилетку
И встал вопрос-куда теперь идти?
Как дальше надо жить?
Лишенцам ВУЗы запрещены,
А на профессию учиться -
Там надобно платить.
Илья благодетель.
Илья из Тарлаши приехал,
Он часто в гости приезжал
И помогал любимой Маменьке,
Хоть и женился, но Светлой памятью
Любовь Полины сохранял,
Сказал: «Пусть дальше Анна учится,
Я на учебу денег дам.»
Анна хотела стать врачом.
И на Большую Красную, что в перекрест с Жуковского
Пошел он с Аней в ФАШ,
В 38 году то фельдшерско-акушерская школа,
Затем - училище, мед. колледж стал сейчас.
Недалеко ходить со Свердлова, там новый Ани дом
И рядышком на Тельмана Наталья, старшая сестра живет.
А главное! Анюта станет фельдшером
Иль медицинскою сестрой. Она хотела стать врачом.
Учеба и практика.
Как водится, учебные занятия.
В анатомическом театре при университете
И в психбольнице, и в инфекционной - практика
2 года до Войны… Всему училась, все смогла.
И в час тяжелый Родины, на фронт отправлена была…
Однажды на занятии по психопатологии
Профессор обучал. Уроки по гипнозу
Ученикам давал. И отбирал с вниманием в опыты
Себе учеников, чтобы наглядно
Показать, как трудится наш мозг.
Профессор…
И вспоминала как-то Анна: «Идет ко мне живот,
Настолько он великим был, что била просто дрожь.
Профессор – строгое лицо, кудряшки по краям
И брови седина накрыла, под веками глаза…
Они большие, круглые с белесой синевой.
На выкате и пристально следят за каждою Душой.
Шагает очень медленно, смотрю ко мне идет
И руку свою крупную на голову мою кладет.
Приблизился лицом своим и улыбнулся вдруг,
Смотрю в глаза его на выкате, а у самой… Нет, не испуг…
Выгнал с лекции за что?
Мои глаза чернее смоли, почти как блюдца стали.
Взгляд упруг. Профессор руку опустил, сказал:
«Студентка Яшина за дверь!»
И выгнал с лекции меня одну.
Пророчество колдуна из Тарлаш.
За дверью ноги не держали,
Я вспомнила тогда, что виделись когда-то Маме,
Написанные на печке Тарлашинским колдуном слова...
А может пепел, что пустил с конька,
Не просто в глаз попал, быть может силу колдовскую
Дед Матвей, перед свою смертью, передал!»
Черные глаза.
И черные глаза в четыре поколениях
До правнуков своих несла…
Хотя у каждого супруга в поколениях потомков
Пятнадцатая хромосома «голубо-сероглазая» была.
Потомки Анны с черными и темно-карими глазами:
Дочь Любовь и внучка Екатерина, внук Александр,
Правнук Дмитрий, и Марта правнучка, и Август правнук,
А на праправнука Дениса черных глаз уж не хватило.
Продолжение следует…
редактировано 15 октября 2022 г.