Позвонил на домашний, я слушала очень тихо
эти глупые сказки: твоё "всё ещё наладится,
всё в порядке, всё в норме. Поверь, самосуд - не выход".
Ну и где этот выход? Таблетки? Вино по пятницам?
В нашей душной пекарне, где лепят стихи и прозу,
ложкой боли по вкусу любое разбавят лакомство,
Мы себя выжимаем, и наше нутро развозят
По столам.
Умоляю,
на этом - не надо авторства.
Счётчик страха разбился, мы вжались тенями в стены.
Лучик позднего солнца не греет, а только дразнится.
Я вскрываю опять...
Да не вены. Какие вены?
Потаённые смыслы.
А впрочем,
какая разница.
Дегустаторы слепы, им - горечи двадцать связок.
Кровопийце налейте, тому, за десятым столиком.
Ну зачем вам кастрюли, канистры людского мяса?
Ну зачем вам тоскливый учебник моей символики?
Всё в глазах.
Вам не стыдно - вот так, напоказ, наружу?
Что веками хранилось за спинами, тлеет спереди.
В нашей душной пекарне пекут человечьи души.
Человек, он для счастья, и я,
я для счастья,
верите?
Что? Ах, нет, задремала.
В столовой столы накрыли.
И огни страшной залы открыли на поражение.
Что-то хрустнуло в сердце,
да нет, не тоска навылет.
Счётчик боли сломался, не выдержав напряжения.
Снова в списке заказов тоска под подушкой му'ки,
и желательно плакать.
Нет-нет, улыбаться в праве ли?
На тарелке свернулась кальмаром, в чернилах руки.
Это всё,
людоеды,
что вы от меня оставили.