Любовь
Плетью обуха не перешибить,
В те далекие годы
Мне хотелось жить и любить.
Я помню ее глаза,
Блестящие, как утренняя роса.
А что еще нужно молодому графо-ману?
Погрузиться, как ежик в туман
И остаться там навсегда.
Она шепнула на ухо – Да.
И вместо пера и строк
Грудью согрелась рука.
Я вспыхивающая
Миллионами солнц заря.
Я матрос,
Кричащий с кормы корабля – Земля!
Призрачный рай, как мираж.
На абордаж!
Пуговицы, крючки,
Ситец трещит по швам.
Тесно во рту языку
И сладко губам.
Как сладко губам…
Мы не спим,
Мычим всю ночь
Ерзая на старой
Односпальной кровати.
Маленькая комната,
Рядом с кроватью стул,
Напротив стол.
Мы подпираем им дверь,
Что бы никто не вошел.
А тела наши продолжают петь.
Петь в унисон.
Мы шли краем земли
На какой-то запредельный этаж,
Быть может на крышу
И дальше, и выше.
Но здание оказалось – гараж
С прогнившим листом железа
Вместо крыши.
И все съестные запасы
Украли мыши.
И розовый куст
Оказался пуст.
И рука пуста.
Вздрогнула плоть,
Разъехалась и потекла,
Соленым, как огурец ручейком.
Доктор сшил берега
Серебристым шнурком
И отправил спать.
Не долечен иду домой,
В штаны по капле
Капает гной.
Вьюга хрипит,
Снег скрипт под ногой.
Запой – это сладкое слово
Чудодейственнее любого укола,
Глюкозы или же валидола.
Месяц без просыха.
Печень долой.
И весь месяц
Один только вой.
Открываю глаза
И все снова.
Вот уже черти,
Носы поросячи,
Хвостами вяжут руки
И пальцы немеют,
Делаются синими
И я кричу – Убирайтесь в ****у,
Я больше не пью,
Не люблю,
Не пою.
Я шифоньер с ветхой одеждой,
С покосившейся дверью,
Разбитой, сгоревшей.
И полки, на которых
Хранятся трусы,
Грязны, в копоти,
Сраме, гное и лжи.
Все в печь, все сжечь.
Заливаю в глотку бензин
И сжигаю влажность
Гортанных проходов,
Пароходов, весен и зим.
Я один с топором
Иль отверткой в руках
И черти повсюду,
Во всех зеркалах.
Улыбаются словно Иуда
Улыбкой беззубой
И бегут целовать.
Часы умерли.
Время толи ложиться,
Толи вставать.