мои руки помнят ладони любимых, родные кисти

мои руки помнят ладони любимых, родные кисти.
мои руки помнят катетеры, обжигающий пепел от сигарет, ножи,
они были занесены однажды над самой жизнью,
но остановоены нестерпимым желанием просто нормально жить

мои губы знают молитвы на всех диалектах и языках,
знают тот металлический вкус, от которого после тошно.
они помнят всех невзаимных, о коих слагали потом в стихах
и беседы на кухне о темном, болезненном и далеком прошлом

и глаза мои видели тех любимых, что приникали к чужим устам,
их затмевал первый снег, чья-то ложь или слез горячая пелена.
и здесь речь не о боге, а лишь о том, что я так устал
тащить все это на себе до тех пор, пока волосы не затронет смертельная седина

и тот холод внутри, что нещадно пускаю себе по венам
был когда-то горящим пламенем рвущимся в облака.

эти люди вокруг, вся их ложь, ничего не значащие слова, измены
в один день превратились в заряженый револьвер, занесенный у моего виска

все это, по сути, - кино с неожиданным окончанием.
и я рву на себе смирительные рубашки, бросаясь в пучину бед,
из которой никто меня не потянет, и ответом на все вопросы придет молчание
и смирение ляжет на легкие дымом от тонких ментоловых сигарет

мои руки замерзли давно, да и взгляда глазами никто не ищет,
но так принято - всех разбитых и сломаных называть поэтами.

ради этих стихов я прошел через ад, костер и кровавые пепелища,
чтобы потом, как ни в чем не бывало,
красиво слагать об этом.