Шла Осень по мокрым аллеям,
сменяя платья…
Никто эту Грусть не венчал
со своей судьбою.
Печали хотелось излиться
в людских объятьях…
Спасая миры от Метелей,
укрыть собою.
А Осень являлась прохожим
в алмазах неба…
Баюкала лес,
пробираясь повадкой лисьей…
С любовью дарила им вкус,
ароматы хлеба,
упрятав тоску в позолоту
хрустящих листьев.
Взрослея, мечтала
как чутко прольётся в люди…
Что гостьей желанной
заблещет у местной знати…
И в центре застолья
станцует в горячем блюде.
Да кто-то шепнул,
что иллюзии здесь не кстати…
Настал долгожданный день
у одной особы…
С рассветом доставлены
торт и витые свечи.
Но все приглашённые
очень большие снобы.
О Грусти не жди и слова…
Тем более, речи.
Хотелось, пройдя по кругу,
прильнуть к хозяйке…
Украсив бокал, тонкой струйкой
пробраться в душу.
И там разгуляться
по-взрослому, без утайки…
Снега растопить! И скатиться
слезой наружу.
Похоже, что все горожане
бежали мимо.
Иные бросали вослед:
«Дураков-то нету!».
Ей стало казаться,
что даже для подхалимов
она просто скука.
И молча брела по свету…
А мне «повезло».
Приглашенье пришло к обеду.
О, как не хотелось…
Но прежде была оплошность.
Печаль расплывалась
по мокрому парапету…
С утра увязалась…
Заметить её несложно.
Да как же так угораздило…
Вечность мечталось
листву приласкать ладонями
в брошенном парке… —
Пусть, кто-то и скажет,
что это такая малость…
Умчались мы, в общем,
в «карете» японской марки…
А Грусть в капюшоне,
в карманах моей одежды
скрывала улыбку,
что юркий зверёк в Диснее…
Мне ж было понятно, –
уж нет никакой надежды
в тот день повстречать
хоть кого-то её роднее…