По дороге на Скирос
Я покидаю город, как Тезей -
свой Лабиринт, оставив Минотавра
смердеть, а Ариадну - ворковать
в объятьях Вакха.
Вот она, победа!
Апофеоз подвижничества! Бог
как раз тогда подстраивает встречу,
когда мы, в центре завершив дела,
уже бредем по пустырю с добычей,
навеки уходя из этих мест,
чтоб больше никогда не возвращаться.
В конце концов, убийство есть убийство.
Долг смертных ополчаться на чудовищ.
Но кто сказал, что чудища бессмертны?
И - дабы не могли мы возомнить
себя отличными от побежденных -
Бог отнимает всякую награду
(тайком от глаз ликующей толпы)
и нам велит молчать. И мы уходим.
Теперь уже и вправду - навсегда.
Ведь если может человек вернуться
на место преступленья, то туда,
где был унижен, он прийти не сможет.
И в этом пункте планы Божества
и наше ощущенье униженья
настолько абсолютно совпадают,
что за спиною остаются: ночь,
смердящий зверь, ликующие толпы,
дома, огни. И Вакх на пустыре
милуется в потемках с Ариадной.
Когда-нибудь придется возвращаться.
Назад. Домой. К родному очагу.
И ляжет путь мой через этот город.
Дай Бог тогда, чтоб не было со мной
двуострого меча, поскольку город
обычно начинается для тех,
кто в нем живет, с центральных площадей
и башен.
А для странника - с окраин.
(1967)
Unterwegs nach Skyros
Ich lasse diese Stadt, -- wie einst Theseus
liesz Labyrinth mit jenem Minotauros
verstinken und die Ariadne geilen
in Bacchus-Armen.
Victory, bitt-schoen!
Die Heldentums-Apotheose. Gott
organisiert uns grade dann ein Treffen,
wenn wir, im Zentrum alles schon gethan,
durch das geleerte Land mit Beute ziehen,
verlassend auf die Ewigkeit den Ort,
um hierher nie zurueck zu muessen.
Denn schlieszlich: Mord ist Mord, vom Morden.
Die Pflicht von Sterblichen sei Kampf mit Monstern.
Doch niemand meint, ein Monster waer` unsterblich.
Und da man sich ja nicht vorstellen koennt`
grundsaetzlich anders (als die grad Besiegten),
nimmt Gott uns -- heimlich -- jegliche Belohnung
(damit das Volk im Jubel nichts erkennt),
und laeszt uns schweigen. Und den Ort verlassen.
Nun auch fuerwahr: bis Ende dieser Zeit.
Denn wenn man schon zum Orte des Verbrechens
vermag zurueckzukehren, doch dorthin,
wo man erniedrigt wurde, koennte man mitnichten.
In diesem Punkt faellt Plan vom lieben Gott
mit unserem Erniedrigungs-Gefuehle
so absolut und congruent zusammen,
da; es verbleiben, hinter uns : Die Nacht,
ein stinkendes Getier, Triumph der Menge,
Gebaeude und Gelichter. Und der Bacchus, der liebkost
im finstren Niemandsland die Ariadne.
Doch irgendwann musz man zurueck: nach Hause.
Die Wiederkehr. Zum heimatlichen Herd.
Und dann verleget sich der Weg durch d i e s e Gegend.
Gott huelfe mir, dasz kein zweischneidig` Schwert
bei mir dabei waer`, -- denn die Staedte
beginnen fuer denjenigen, der dort
zu Hause wohnt, mit den zentralen Plaetzen
und Tuermen.
Fuer Wanderer jedoch: mit den Vororten
.