Между осенью и зимой
время тащится, как хромой,
припадая на стрелку короткую часовую.
На Казанскую зябкий звон
распугает дурных ворон,
покружат и осядут, сутулясь на ветродуе.
И по новой – ни тпру, ни ну.
Видишь в зеркале седину,
притворяешься, будто другие её не видят.
Потому что... не страшно, нет,
просто счётчик прошедших лет
поломался под тридцать, теперь на раз-два не выйдет
разбежаться – и с головой
в этот возраст чужой, не свой,
сигануть, вызывая вороний и прочий хохот.
Трижды плюнешь через плечо,
седину соберёшь в пучок
и крадёшься, крадёшься по инею в зимний холод.