Книга Найти себя

   
ПРОДОЛЖЕНИЕ
  Семье колхоз выделил поля в частное пользование, на одном из них взрослые её члены сеяли жито (ячмень). Когда колосья созревали, бабушка по осени жала их серпом и связывала в снопы. Снопы, в свою очередь, вывешивали сушиться на прясла* за елью у амбара («…мне б, как в детстве, скрыться за пряслами, за надёжным заслоном снопов», «Невезуха»). Ни с чем не сравнится вкус горячих ячменных житников (ковриг), испечённых в русской печи, и напревшей «чёрной каши»* из чугунка. Бабушка смеялась над моими скромными пристрастиями. Мамина стряпня отличалась, она была более сдобной, пышной, современной. Вкус маминых плюшек и рассыпчатых колобов я тоже помню по сей день. А бабушка, когда выпечка была ей не по нраву, переживала и называла стряпню «неудачей».
   Другое поле служило для картошки. Его папа пахал плугом на совхозной лошади, а картошку сажали в готовые борозды и копали вручную. Иногда попадались деформированные картофелины, похожие на фигурки, и они служили нам игрушками. Папа пошумливал на маму за активную организацию труда, называл её, то ли в шутку, то ли всерьёз, «руками водителем» вместо «руководителя». Хранили  картофель в погребе неподалёку, в компании соседских погребов. (Мы с ребятами зимой прыгали с их крыш в сугробы снега, которого наметало – будь здоров!). Лошадь брали в совхозной конюшне и пахали землю сразу нескольким семьям: Поповым, Сметаниным, Подшиваловым, Капшиным, Веселовым. Раньше было принято работать коллективно и помогать соседям. А ребятне в такие событийные дни жилось весело, хотя и грязи по колено, и за голяшки – в сапогах!
***
   В садик я не ходила. Помню, был он в Заозерье, в старом двухэтажном доме рядом с избой второй бабы, папиной матери Таисьи Яковлевны Малыгиной. Мы называли её бабой Заозерской. Дедушку, папиного отца Василия Николаевича, я не знала – родилась, когда дед уже погиб где-то в Ключах. Бабушка, как рассказывали взрослые, была против того, чтобы папа женился на маме, и в гости к нам на Гору приходила редко. Мама не настраивала нас против бабушки, но с детьми та не «водилась»*, не заботилась о нас, не интересовалась, как мы растём, поэтому ни родства, ни бабушкиного тепла я не прочувствовала, хотя и хотелось её тоже любить – она ведь наша родная бабушка. И в гости к ней иногда забегала.
   На деревне говорили, что бабушка Таисья по характеру была злопамятной и подолгу могла держать в себе обиду, будто бы с дедушкой Василием она не разговаривала месяцами. Не знаю, правдивы ли эти слухи, я, к сожалению, плохо знала бабушку. Может, ранимость, обидчивость и молчаливый уход в себя передался мне от неё? С генами не поспоришь. Замуж после гибели деда она так и не вышла и оставшуюся часть жизни прожила одна. Дочери Зоя и Мюда, наши родные тёти, жили далеко и навещали мать редко. Несколько раз в деревню приезжали их четверо детей: Таня, Тамара, Вася и Коля, когда мы были подростками. Но по жизни мы с двоюродными сёстрами и братьями не пересекались. Папа бабушке помогал, и мама не оставляла свекровь без внимания, но тёплых родственных отношений между ними так и не наладилось. Помягче бабушка Таисья стала ближе к глубокой старости, после рождения четвёртого внука Василия, названного именем её погибшего мужа, нашего второго родного деда – по отцу.
  ***
   Лет в пять мама попробовала отдать меня в детский сад, но я там не прижилась – всё время смотрела в сторону дома и норовила сбежать. Как меня учили алфавиту, я не помню, но в дошкольном возрасте я уже умела читать, и воспитательница сажала меня после сна на стульчик перед группой ребят, открывала книжку и заставляла читать для них сказки. Я утомлялась, у меня начинала болеть голова, и я просилась домой. Но надо было соблюдать правила общественного учреждения и ждать родителей. Разумеется, как и вся детвора, мы с ребятами шалили и однажды, что-то не поделив, крепко подрались. Говорят, я была бойким ребёнком, умела за себя постоять. И когда мы с кем-то из мальчиков вырвали друг у друга по клоку волос, родители забрали меня домой. Под домашний бабушкин надзор – маме с папой смотреть за детьми было некогда.
   Ясно помнится ситцевое платьишко, в котором меня привели в садик: тёмно-синее в мелкий беленький горошек, с круглым воротничком и рукавами-фонариками. Где тогда родители брали нехитрую одёжку для ребятишек, сложно сказать. Частично шили сами, что-то поступало в сельский магазин и приобреталось, как правило, «на вырост» (цигейковую шубу и школьную форму (в качестве платья) я носила с пятого класса по десятый и ещё пару лет после окончания школы). Мамины сёстры, тёти Афимья и Эльвира, присылали одежду своих старших детей, и мне вечно доставались их городские «обноски», зачастую не по размеру.
   С тех пор я не умею носить обновы. Новые наряды подолгу висят невостребованными в гардеробе – «на вырост», «на чёрный день», «на выход», пока однажды не окажутся малы или не выйдут из моды. То же с обувью. Результат болезненной бережливости с бабушкиной подачи.      
   Однажды мама принесла домой из магазина два шерстяных платья с длинными рукавами  – розовое и тёмно-зелёное. Невидаль по тем временам! Старшей сестре Тане предназначалось розовое, мне досталось зелёное. Я давай реветь: «Даа-аа, у Тани дак платье красивее-ее-ее…», – обиженно гнусила себе под нос, и мне, на правах  младшей, разрешили выбрать любое. Напрасно лила я слёзы, обидела сестру и вынудила нервничать маму: наряды оказались размера на два больше, поэтому щеголять в обновке мне не пришлось – оба достались сестре. Но меня утешили: вырастешь – тебе же и достанутся! Та же история «новой» одежды с «чужого плеча».
   Как-то я заболела корью – ездили с мамой в Карпогоры, и там я заразилась. Мама уложила меня с высокой температурой и страшной сыпью в низкой избе на бабушкиной кровати. Очнувшись, я увидела рядом с подушкой весёлую розовую неваляшку! Неожиданно игрушка задинькала – так мы познакомились и подружились. Подарком мама наверняка хотела облегчить состояние больного ребёнка, и я, в самом деле, пошла на поправку.

(Продолжение следует)