(Начало. Продоложение следует)
Обжигая лица колючим снегом и пробирая до самых костей, холодная февральская ночь безжалостно набросилась на запоздалых путников.
От ветра, как шилом пронизывающим насквозь, нельзя было спрятаться, нельзя было укрыться... Он был везде, он был повсюду. Завывая в унисон с одиноким отставшим от дикой стаи волком, ветер набрасывался со всех сторон и пугал жутким воем как из преисподней... В этой круговерти смешались небо и земля и нет ни островка или уголка, где можно было спрятаться и переждать это самое настоящее безумие ночи.
- Господи, какой жуткий ветер,-втянув голову в плечи запричитала Лена, прикрывая от холода и ветра глаза ресницами снежной королевы. Михаил молча сидел в санях в худой и изрядно потертой фуфайке, вглядываясь в темноту старался разглядеть рельеф еще не совсем занесенной метелью дороги. Подергивая вожжи замерзшими руками, дабы лошадка не замедляла ход, он думал лишь об одном: скорее бы выбраться из этой проклятой ночи и забыть все как страшный сон. Его вовсе не пугала метель, ветер и снежная, неумолкаемая буря - ему было страшно за свою жену и новорожденного сына…
Они были с ним, здесь в этих старых, скрипучих санях…
Накрывая путников леденящим покровом снега, тяжелый ветер как будто издевался, мстил людям за непокорность его силе и власти, за то что эти двое не испугались и приняв вызов шагнули в бездну непросветной черной ночи - хозяином которой был он - ветер... Забрасывая колючим снегом, ветер нагло по срывал одежду и выбрасывал из саней последние остатки сена, припасенного для подкормки хромой лошади...
Вокруг по прежнему бушевала накрытая колючим белым саваном непроглядная февральская ночь. Ничего не видно, ни Души вокруг. Сорок километров ночной и снежной, безлюдной пустыни, которые еще надо было как-то пройти, и как-то в ней выжить, в которой нет даже миражей и горизонта... Мертвая, холодная и безнадежная степь... Потухли звезды и луна. Как - будто вдруг, неожиданно, обрушился конец света в котором навсегда погасли разум и всякая надежда!
- Ну почему же мы отправились в дорогу на ночь глядя,- запричитала Лена съежившись от холода и прижимая к себе свое дитя. Михаил крепче обнял ее сзади пытаясь согреть своим телом.
- А разве у нас был выбор?- ответил он приложив ладонь к своему лицу, чтобы из-за порывов ветра Лена могла услышать его...
– Ты же знаешь, лошадь в больницу прислали еще утром. Но врач, как назло, появился только к вечеру,- кричал в ветер Михаил.
- Мы не могли остаться еще на одну ночь, понимаешь! – Кто знал, что начнется этот чертов буран! Лена молча кивнула и втянула голову в плечи.
Пошатываясь и едва передвигая жилистые ноги, лошадь покорно плелась в ночь. Иногда вздрагивая гривастой головой и смахивая с себя снежный налет, она издавала жалобный звук, немного похожий на плач ребенка… Покачивая головой из стороны в сторону и раздувая ноздри лошадь выпуская пар как чайник на печи оголяла крупные, пожелтевшие зубы... Казалось что она тоже о чем то думает, переживает, и только поэтому с надеждой тянется вперед, невзирая ни на леденящий ветер, ни на пургу...
Да, путь был неблизким, совсем непростым и нелегким. Вздрагивая от порывистого ветра и проваливаясь в сугробы верная лошадка тянула сани в хмурую и холодную ночь... Михаил обнимал жену сзади пытаясь руками согреть обоих - ее и ребенка... Прикрывая младенца куском прохудившегося одеяла и согревая его своим дыханием, Лена то и дело прижималась к покрывалу лицом. Пытаясь спрятаться от шквального ветра и снежной бури, потерявшиеся в ночи путники, прижимаясь друг к другу продолжали свой путь...
Михаил все чаще выбирался из саней и ухватившись руками за вожжи сгибаясь от порывов ветра пробирался к лошади. Втягивая голову в худой воротник фуфайки и проваливаясь по колено в снегу, брал замерзшими руками лошадь за уздцы направляя ее куда-то в непроглядную ночь... Фыркая и мотая головой, старая лошадь моргала тусклым и единственным глазом пытаясь выскользнуть из оглоблей.... Жалобно косясь на проводника она едва передвигала ноги... Несколько часов пути уже изрядно измотали ее и затерявшихся в степи путников. Младенец, укутанный в худое покрывало иногда громко плакал. Его плачь вырывал сердце и разрывал Душу! Спасения от холода и голода не было ни на земле ни на небе... Ну что она могла сейчас сделать? Куда она могла спрятать своего дитя? Она не могла накормить его, потому что было нечем... Она даже не могла прижать его замерзающее тельце к своей груди и защитить от разыгравшейся стихии...
Осторожно вытащив холодными пальцами из-за пазухи маленькую бутылочку с дырявой соской и на четверть наполненную молоком Лена просовывала ее под одеяльце. Малыш, на некоторое время затихал. В этот момент счастье, то самое материнское счастье, пылающее жаром в ее сердце и Душе, нежное и тихое, нельзя было задуть даже самыми сильными ветрами. Но через какое-то время, все повторялось: малыш плакал... От беспомощности по ее замерзшим, побелевшим щекам тоже катились слезы…
Впереди еще пару часов дороги. И хоть больше половины пути уже пройдено - они не знали, когда же наконец приведет их дорога туда, где есть стены и тепло... Вокруг ничего не было видно, никаких признаков Жизни, жилья… А это значит, надо было идти вперед.
Старое селение, прижатое сопками к реке, с большим сползающим с горы прямо в село кладбищем, встретило их легким затишьем и едва заметным светом на телеграфных столбах, связанных между собою мохнатыми, местами обледеневшими проводами.
- Неужели добрались? – едва живыми губами спросила Лена
- Похоже, что да, - ответил Михаил вглядываясь в дремлющее под метелью село. Впереди, под сопками показались едва заметные очертания землянок…
- Еще бы как-то найти нашу,- впервые за всю ночь повеселевшим голосом кивнул в сторону села Михаил.
Витиеватая дорога привела на край села, где и было их пристанище, их жилье. Землянка со всех сторон обнесенная снегом встретила их холодной тишиной и пыльным земляным полом. В комнате, у придавленного снаружи снегом окна, стоял старый, кем-то наскоро сбитый из полуобтесанных досок стол, рядом две табуретки, и чуть дальше в углу - старая русская печь с приоткрытой железной и чуть проржавевшей дверцей. Напротив, скучала металлическая кровать с потертым, видавшим виды матрацем. Вверху над спинкой кровати завис черный счетчик с двумя выпуклыми, белыми пробками. Это означало, что электричество все-таки в этом помещении есть. Под потолком на проволоке повисла маленькая прозрачная лампочка, с пожелтевшей липучей лентой, на которой устроились еще с лета уснувшие мухи. Выключатель у двери черным глазом молча пялился на Михаила.
- Ну что ж, вроде, мы уже дома,- устало улыбнулся Михаил.
- Слава Богу- едва прошептала Лена и направилась к кровати…
Холодное и сиротливое помещение уже давно заждалось своих новых жильцов, а также и тепла из обшарпанной, глиняной печИ... Михаил дыхнув в кулаки, расстегнул фуфайку. Осмотревшись по сторонам, отправился в пристроенный сарай искать дрова. Там были какие -то остатки сломанной, рубленной в куски мебели, колотых и слегка отсыревших поленьев. Вскоре печь вспыхнула огнем и с треском задышала серыми клубАми дыма, валившего со всех щелей и из взявшейся ржавчиной дверцы.
-Что это Миша? -испугалась Лена.
-Откуда этот смрадный дым?
- Сейчас, сейчас... посмотрю,что тут происходит, - успокоил Михаил и присев на корточки у печи, вытянул какую-то задвижку. Тут же ловко взял кочергу и открыв большую дверцу пошурудил внутри печки. Огонь с новой силой обнял пламенем дрова и облизывая все изнутри, опять громко затрещал дровами... Пришлось открыть дверь в подсобное помещение, чтобы как-то избавиться от ворвавшегося в комнату горького дыма.
- Что это было? -спросила Лена присев на кровать не убирая рук с одеяльца в котором еще был младенец…
- Ерунда! Вытяжка не сработала... Тяги не было,- ответил Михаил.
- Уже все хорошо, не беспокойся. Дыма в комнате больше не будет!
Согрев свои кирпичные бока печь уже щедро делилась теплом. Как-то сразу стало немного уютнее...
Лена с повеселевшими, но еще заплаканными глазами кружилась возле плачущего дитя. Развернув малыша и вытащив из под него мокрые и холодные пеленки она стала согревать ладонями, дыханием и губами тельце новорожденного…
- Господи, маленький мой, - запричитала она,- все будет хорошо, все будет хорошо... С тревогой всматриваясь в личико сына, спящего ангелочка, Лена понимала что трудности только начинаются… Стеклянная бутылочка из под молока уже давно пуста…
Грудного молока у нее не было вовсе. Оно исчезло сразу после тяжелых родов. В общем, кормить грудничка было нечем. Пока малыш крепко спал, надо было что-то придумать! Но что? Вокруг зима, чужие люди. Нет ни близких, ни знакомых, а в чемодане, да узелках - «шаром покати»!
В сумке оставалось несколько сухих печенюшек. Она торопливо достала небольшой сверток. Там же нашла марлю… Измельчив печенье в марлевом узелке намочила его… Это была еда для маленького Саши.
Мир в одночасье перевернулся с ног на голову. Рухнуло небо и земля ушла из под ног. Но надо было жить дальше.
Давно уже нет той привычной жизни, друзей, которые всегда были рядом, как говорится, и в радости и в горе. Этот чертов переезд из родных мест в далекую и совсем незнакомую сторону полностью изменил их Жизнь. А тут еще тяжелые роды, болезнь малыша. Ко всему еще, практически, никакого жилья и работы... Просто полная чаша слез и отчаяния.
А теперь еще и самый настоящий голод. Тяжелые мысли кружились в ее голове и пеплом оседали глубоко в груди, доставляя боль и разочарование...
В то же время, вспомнилась знаменитая карусель в ее далеком и родном городе Львове. В те самые летние дни, когда она была счастлива. А сейчас ей было совсем не до веселья и не до радости. Хорошо хоть двое старших детей, устроены в районном центре, с жильем и питанием. Можно сказать, что с ними вопрос решен и беспокоиться по этому поводу вообщем-то и нет нужды. А вот ей, Михаилу и новорожденному Саше надо еще только как-то устраивать свою жизнь в новом и незнакомом, чужом и холодном поселке, в сорока километрах по бездорожью от районного центра...